Аниськин и сельские гангстеры - Максим Курочкин

– Костя, – кокетливо попросила она, – вы не могли бы слетать ко мне домой и принести косметичку и лак для волос? А то я здесь немного поизносилась.

– Позже, – не стал сопротивляться Комаров, – сначала сходим в больницу.

– Не пойду, – закапризничала Савская, – я не в форме! Вы должны мне верить на слово. Если я говорю, что беременна, значит – беременна. Хотите живот потрогать? Масик уже шевелится.

Словно подтверждая ее слова, в животе актрисы что-то забулькало, заклокотало, заурчало.

"Если там и есть что-то, кроме не совсем исправной системы пищеварения, – подумал Костя, – то никак не масик, а по крайней мере чудовище из «Чужих».

Только с помощью угрозы насильственного освобождения ему удалось отправить Савскую в ФАП. Старая акушерка, с недоверием глядя на зардевшуюся Ариадну Федоровну, закрыла за ней белую дверь с маленьким окошком в верхней части. Правда, дверь тут же открылась и Савская, кокетливо смущаясь, проворковала:

– Я знаю, что вы мужчина не лишенный благородства. Поэтому просто уверена, что подглядывать не будете.

Сухенькая, но сильная рука акушерки схватила актрису за шиворот и затащила вовнутрь. Костя остался терпеливо ждать на колченогом больничном стульчике в коридоре. Конечно, в городе медицинское освидетельствование проходило совсем по-другому. Здесь акушерка согласилась только посмотреть, действительно ли срок беременности Савской совпадает с ее прогнозами. О никакой экспертизе на ДНК не могло быть и речи. Когда Костя только заикнулся об этом, женщина так выразительно посмотрела на него, что он понял: скорее всего, в но-пасаранском ФАПе этот анализ делают только в исключительном случае.

– Вот если бы ты склонировать кого попросил, тогда – пожалуйста. А на ДНК реактивы закончились. Только в следующем квартале обещали.

Сидя на стульчике, Комаров думал над последними словами акушерки.

«Неужели это правда? – думал он, – неужели действительно в этом захолустье медицина поднялась на такие высоты? Вот что значит провинция! Без шумихи, не делая сенсаций, простые немолодые акушерки ставят опыты по клонированию».

Правда, восхищение сменила другая, зудящая и настырная мысль:

– Стоп. Но ведь опыты по клонированию человека запрещены? – он и не заметил, как по своему обыкновению заговорил вслух. – И я, как порядочный служитель закона, просто обязан пресечь эти незаконные опыты!

В голове его уже разворачивались картины из фантастических фильмов: десятки Савских тянули к нему пальцы с кроваво-красными накладными ногтями, сотни Мальвин дико выли и пытались сбить его с ног, Калерии дышали Сахарой и обступали плотным кольцом.

Картинка была столь яркой и натуралистичной, что Костя явственно почувствовал жаркое дыхание девушки. В панике рванул он ворот и обернулся. За спиной его действительно стояла Калерия. Вид ее был далеко не так агрессивен, как в только что возникшем видении. Белый халат и шапочка очень удачно оттеняли персиковый колор кожи, льняная коса удавом сползала из-под шапочки на грудь, глаза смотрели спокойно и ласково.

– Заболели, Константин Дмитриевич? – участливо спросила она.

– Нет, – смутился Костя, мельком глянув на табличку на двери кабинета, возле которого сидел.

– Привели кого?

– Подозреваемую, – не стал распространяться Комаров.

Девушка, нисколько не смущенная его лаконичным тоном, присела рядом.

– Да бросьте вы, Константин Дмитриевич, какая она подозреваемая! Несчастная, никому не нужная женщина. Сергей, конечно, падок был до нашего брата, но на Савскую он не польстился бы даже под прицелом.

Бедро девушки немного касалось его бедра. Но это не было неприятно. При всей внешней антипатии к Калерии, аура женственности и душевного тепла, исходившая от нее, была столь мощна, что Костя с трудом боролся с подлым желанием прижаться к ее материнской, уютной груди и пожаловаться на никак не желающее распутываться дело.

– А вам откуда известно? – на всякий случай немного отодвинулся от нее Комаров.

– Лена Федорчук – моя лучшая подруга, – спокойно ответила Калерия. – Обычно мы ничего не скрываем друг от друга. Да это и всему селу известно, что роман их длился почти полгода. Не такой уж Сережка злодей, чтобы крутить с двумя женщинами одновременно. Если бы так было, то на селе бы знали.

– А где доказательства? – не сдавался так просто Костя.

Доказательства не заставили себя долго ждать. Из-за дверей кабинета раздался звон бьющегося стекла, падающих металлических предметов и высокого женского крика. Забыв про обещание не подсматривать, Костя вскочил и рванул дверь на себя. В кабинете царил разгром. Стеклянный столик на колесах опрокинут, жутковатого вида металлические инструменты разлетелись по всему кабинету, окно выбито. Акушерка прижимала к длинной царапине на руке кусок марли, Ариадны Федоровны в кабинете не было.

– Где? – рявкнул Костя.

– Улетела птичка в дальние страны, – вздохнула медсестра, кивнув на разбитое окно.

Наверное, только у хищников и сыщиков так мощно развит инстинкт преследования. И для этого есть вполне убедительные оправдания. Хищники следуют за бегущей мишенью с вполне определенной целью: убегает обычно более слабый, значит, бой с ним может принести много парного мяса и свежей, горячей крови. Схватка с ним практически не подвергает опасности преследующего, так как жертва уже парализована страхом и практически признала свое поражение, а значит, готова принять смерть. И убегающим, и преследующим движет мощнейший и доминирующий в животном мире инстинкт – инстинкт самосохранения. Один спасает свою жизнь от лап бескомпромиссного врага, другой – от мук голода.

Сыщики мыслят приблизительно так же, с маленьким отступлением от стереотипа зверя: если от тебя бегут, значит, тебя тоже боятся, но боятся не невинные жертвы, как в животном мире, а те, кто действительно виновен. У чистого перед законом человека просто не сработает инстинкт самосохранения. А ведь именно он включает простой механизм быстрого, пружинистого переставления нижних конечностей, именуемого в простонародье метко и грубо: «драпанье».

Неизвестно, как назывался механизм, побуждающий быстро переставлять ноги сыщиков, но бегали они, обычно, не хуже преступников.

По крайней мере, состязаться в беге пухлой и беременной Савской с молодым поджарым Комаровым было заведомо нежелательно. Костя птицей вылетел в уже разбитое окно и сразу увидел улепетывающую актрису. Догнать ее не составило труда. Когда рука Фемиды, обличенная в Костину плоть, опустилась на плечо беглянки, она мелко задрожала, колени подогнулись, и Ариадна рухнула в красивую желтую но-пасаранскую пыль.