Правильный пахан - Михаил Серегин

– Слушай, сколько лет прошло, а здесь так ничего и не изменилось! – прикуривая, произнесла блондинка.

На это замечание Лев Валентинович весело рассмеялся. Поймав недоуменный взгляд Марго, объяснил:

– Представляешь: я за секунду до твоего прихода подумал абсолютно то же самое!

– Мы всегда хорошо понимали друг друга, – нежно промурлыкала женщина, касаясь руки московского бизнесмена.

– Это потом, – положил он свою ладонь поверх ее. – Сначала давай-ка поговорим о делах.

Отец Тимофей находился дома. С хмурым выражением на лице он метался по своей комнате, явно что-то разыскивая. Какие-то бумаги валялись на полу, но настоятель храма не обращал на них никакого внимания. Наоборот, он снял с полки несколько книг и быстро перелистал их. Затем, для уверенности, взял каждую за переплет и потряс над столом. Не добившись таким образом никакого результата, батюшка полез в мебельную стенку. Открыв бар, принялся копаться там. Обвел уставшим взглядом комнату и задумался. Неожиданно прервав мыслительный процесс, батюшка быстрым шагом направился к комнате, которую занимал племянник.

Он вошел и изучающим взглядом окинул помещение. Задумался на несколько секунд, затем энергично продолжил поиск. Тщательно обследовав письменный стол, Тимофей Петрович снова принялся просматривать книги. На полке их было всего несколько штук, так что много времени обследование не заняло. Остальное место было отведено под видеокассеты. Батюшка на секунду вновь задумался, затем все же принялся за осмотр кассет. Из крайнего футляра он извлек кассету, заглянул в подкассетник и вставил ее обратно.

Со следующего подкассетника на него лукаво глядела сексапильная девица, распахнувшая рубашку и призывно показывающая всему свету соблазнительную грудь.

– Бесовские штучки, – пробормотал священник и торопливо водрузил кассету на место.

Третий подкассетник оказался легче других по весу и был завернут в прозрачный полиэтиленовый пакет. Батюшка торопливо освободил его и занялся содержимым. Он извлек небольшой прозрачный пакетик с самоклеящимся краем. Обычно в таких продают корм для аквариумных рыбок. Внутри пакетика находился белый порошок. Отец Тимофей тупо уставился на него, потом положил пакет на стол и следом извлек из подкассетника ленту одноразовых шприцев. Одного шприца недоставало. Тут же лежал кусок резинового жгута. Внезапная догадка поразила священника.

Позабыв про свое дело, он начал методично обследовать комнату племянника, разыскивая новые доказательства своего предположения. Вскоре он нашел несколько использованных шприцев, под столом комок ватки с пятнышком крови, в одном из ящиков упаковку с ватой, надорванную с одной стороны. Ему стало все понятно.

– Бог мой! – пробормотал ошарашенный открытием отец Тимофей, опускаясь на диван. Он провел рукой по лицу, словно снимая с глаз наваждение. – Так вот что за мужик постоянно его встречает! А я-то гадал!.. – печально сказал он себе.

Силы совершенно покинули батюшку, и он некоторое время сидел, безучастно глядя на ленту одноразовых шприцев.

– Вот почему этот тип плюгавый пристает к Дмитрию, – покачав головой, повторил священник. – Он ему деньги за наркотики должен!

После такого открытия отец Тимофей забыл про все свои тревоги.

– Теперь понятно, зачем сестра так поспешно отправила его ко мне. Думали, что он тут перестанет, – рассуждал он.

Закрыв дом на ключ, отец Тимофей вышел во двор. Он сел на лавочку, стараясь успокоиться и прийти в себя. На это ушло достаточно долгое время – священнослужитель был просто шокирован открывшимся ему обстоятельством.

Затем, поднявшись, он выгнал на улицу свою старенькую «копейку». Отец Тимофей решил навестить Григория Рублева, как и обещал накануне по телефону.

Дорога отняла у него не много времени, и вскоре он уже поднимался на второй этаж больницы.

Григорий обрадовался приходу священника. Он сразу заметил, что вид у него отнюдь не радостный, хотя батюшка изо всех сил старался не показывать своего подавленного настроения. Григорий сразу спросил в лоб:

– Тимофей Петрович, что-нибудь еще случилось?

Отец Тимофей по своей душевной доброте еще в дороге решил, что не будет затрагивать в беседе с больным неприятных тем, ни к чему лишний раз волновать пострадавшего. Хотя Григорий, как он понимал, сотворил за свою жизнь много преступных деяний и был далеко не безгрешен, но в то же время как-то сумел через все это пронести душевную чистоту и чужое горе мог принимать близко к сердцу. Целителю человеческих душ это стало понятно сразу же, после первой встречи с Рублевым.

– Вот яблочки, Григорий Иванович, свои, только что с дерева, – не отвечая на его вопрос, священник положил гостинец на стол.

– Тимофей Петрович, я же вижу: что-то еще случилось, – на этот раз уже не спрашивая, а утверждая, сказал Крытый.

– Да нет, Григорий Иванович, – мягко улыбнувшись, отозвался настоятель храма Святого Иоанна Златоуста. – И так старых проблем хватает.

– Да, – присаживаясь на край кровати, заметил Крытый, – и я еще загремел в больницу. Ну да ничего, скоро я встану на ноги, тогда со всеми разберусь! – В последней части фразы Крытого послышалась явная угроза.

– Насилием ничего не решишь. – Все же священник оставался всегда священником.

– Давайте, батюшка, не будем дискутировать на эту тему, – решил не затевать спор Григорий.

Жизнь Рублева строилась по другим понятиям, и принцип всепрощения в нее просто не вписывался. В его среде на удар всегда следовало отвечать еще более жестким ударом, иначе просто невозможно выжить. Слабых опускали, и они превращались в человеческое подобие или же становились «шестерками» более сильных. Или же погибали. Григорий был исключительно сильной личностью. Но за годы, проведенные на зоне, он не превратился в лютого зверя, без разбору грызущего всех подряд. За это и пользовался большим уважением у братвы...

– Ваш приятель навещал уже вас? – подыскав подходящую тему, поинтересовался отец Тимофей.

– Да, – отозвался Крытый и, в свою очередь, полюбопытствовал: – А вы откуда про него знаете?

Григорий, обладавший великолепной памятью, автоматически отметил, что ничего не говорил священнику о предстоящем приезде Засоркина.

– Он приезжал ко мне. Расспрашивал о вас, посочувствовал моим неприятностям, интересовался, не нужна ли какая-либо помощь. Кажется, он очень влиятельный человек?

– Он москвич, – подумав немного, ответил Григорий. – Хотя он говорил мне, что проживал в здешних краях раньше и имел определенный вес.

– Проживал раньше? – Сообщение Крытого о том, что Лев Валентинович Засоркин жил когда-то в Ялте, заставило батюшку задуматься.

– Вас это удивило? – сразу же отреагировал на его задумчивый вид Рублев.

– Да нет, наоборот...

Священник вздохнул и, решившись, начал рассказывать:

– Понимаете, Григорий Иванович, произошел один странный случай. Когда ваш друг приехал, к нему вдруг неожиданно привязался один из нищих. Нет, скорее не привязался, а прямо-таки набросился. Даже охране Льва Валентиновича пришлось вмешаться!

– Расскажите поподробнее, – сосредоточившись, попросил батюшку Григорий.

– Я, собственно, застал только окончание этой сцены, но и того, что услышал, мне показалось достаточно. Конечно, первым делом я ликвидировал конфликт, а уж потом задумался. У меня сложилось впечатление, что Андрей знаком с Львом Валентиновичем. Причем знакомство это не очень хорошее.

– Андрей – это кто? – сразу решил уточнить положенец.

– Это тот самый нищий. Появился он у нас лет шесть-семь назад в кошмарном состоянии, живого места на теле не было, весь в ожогах. Человек, по всей видимости, чудом с того света выкарабкался. С тех пор у нас и обитает. Очень тихий и спокойный человек. Правда, с рассудком у него нелады, иногда бормочет что-то про себя, иногда вдруг начинает цитатами из Писания говорить – юродивый, одним словом.

– А что же он к Засоркину прицепился?

– Вот это и было мне непонятно. Раньше Андрей никогда себе таких выходок не позволял. Божий человек, смирен до кротости. К прихожанам никогда не приставал, брал только то, что дают. Никогда, как другие, руку не тянет. Сидит и бормочет что-то свое потихоньку. Уборщиком на нефтебазе, что неподалеку, подрабатывает. Поэтому я так и удивился сильно, что Андрюша к вашему приятелю прицепился. И ладно бы кто из местных был. Тогда можно бы было подумать, что обидел божьего человека. А это ведь приезжий.

– Вы с ним не разговаривали потом?

– Да с ним больно-то и не поговоришь, – грустно усмехнулся отец Тимофей. – Бормочет что-то про Иуду и тридцать сребреников.

– Обожженный сильно, вы говорите? – задумчиво произнес Крытый. У него вдруг возникло ощущение, что он где-то видел этого человека или слышал про него. Непонятное было ощущение, оно никак не могло материализоваться в памяти Григория.