Три минуты молчания - Г Владимов

Ну, потом я поплавал и таких трепачей повстречал, каких свет не видывал. А самые худшие - которые подобрее. Они вам, видите ли, желают счастья, - так что язык у них не устанет. А если они к тому же всей капеллой споются - лучше сразу бежать, куда глаза глядят, кто остался - считай себя покойником. По мне, так этот самый Ватагин, например, такой же покойник, как и Ленка, хотя он-то выжил, не канул. Я с ним плавал в его последнем рейсе ничего в нем уже не осталось легендарного, одна тревога: что теперь говорят про него, после этой истории? А что могли говорить? Что мне вот этот "маркони" рассказал про Ленку? Хотя бы новую сплетню родил, а то ведь, как попугай, повторял, что рыбацкие жены писали в своих заявлениях: бегают к матросам в кубрик, всем желающим - пожалуйста, потом деньги с аванса дерут. И при всем, она для него - "отличная девка". Значит - своя? Ну, а своему-то мы куда охотнее гадим.

Я думал - ведь она с нами ходила в море, разве это дешево стоит? Ведь какая-нибудь Клавка Перевощикова не пошла бы, она по-другому устроится. Она тебя встретит, такая Клавка, на причале, повиляет бедрами, и ты пойдешь за нею, как бык с кольцом в ноздре. И - не прогадаешь, если не будешь особенно жаться, пошвыряешься заработанными, как душа того просит. Она тебе на все береговые, на пятнадцать там или семнадцать дней, лучшую жизнь обеспечит тепло и уют, и питье с наилучшей закусью, и телевизор, и верную любовь. В городе водки не будет - она достанет, сбегает к "Полярной стреле", у знакомой буфетчицы в вагоне-ресторане перекупит ящик. И рыбы она достанет какой в нашем рыбном городе и не купишь. Все тебе выстирает и выгладит, разобьется для тебя, выложится до донышка. И только успеешь во вкус войти разбудит однажды утром и скажет: "Проснулся, миленький? Не забыл - сегодня тебе в море. На вот, поешь и опохмелись..." За Нордкапом очухаешься - ни гроша в кармане, да они и не нужны в море, зато ведь вспомнить дорого! И светлый образ ее маячит над водами. Месяца три маячит, я по опыту говорю, а в это время она себя другому выкладывает до донышка. Вернешься - можешь ее снова встретить, а можешь - другую, она ничем не хуже. Сколько хотите таких в порту сшивается, - капитал сколачивают, а потом уезжают в теплые края, так и не сходивши в море.

А Ленка - ходила. Не знаю, зачем она себе такую карьеру выбрала, - но на берегу ей любые подвиги сошли бы, а в море сплетни разносятся без задержки, как круги по воде от камня. Тут ведь мы все - "братишки", какая нам корысть языком чесать, если не к корешу сочувствие. И самые трезвые разума лишаются, а Ватагин и без того не слишком трезвый был. Ведь он как будто все про эту Ленку знал, когда с ней сошелся, - и что на самом деле было, и что сверх того натрепали, что же переменилось? А то, что круги пошли. Что все его хором из беды выручали. Беседы с ним вели - и с ним, и с Ленкой. А в это время жену его, с которой он уже разводиться собрался, науськивали писать цидули в управление. И он сдался, Ватагин, сам же и вычеркнул Ленку из роли. И уж ей-то, конечно, не преминули доложить.

А после, когда это все случилось, те же добренькие себя и показали. Просто удивительно, как быстро они назад отработали! Вчера спасали, а сегодня - руки ему не подавали, требовали собрание провести, обсудить моральный облик, без скидки на производственные успехи, предложить ему с флота уйти. И кто же спас его тогда - Граков! Буквально он его за уши вытащил и все речи оборвал на полуслове. А как он это сделал - снял его с плавсостава и к себе приблизил, чуть не правой рукой назначил в отделе добычи. Так что все ватагинские радетели к нему же попали в подчинение. Ну, а тут, сами понимаете, не повякаешь...

А дальше вы спросите, что с ним стало, с этим Ватагиным? А помните бывшего моего кепа, который к нам подходил в "Арктике", с Граковым? За минеральненькой еще бегал... Вот он и был Ватагин.

8

С утра, конечно, новости. Старпом наш - отличился ночью, курс через берег проложил. Это уж рулевой принес на хвосте, все новости из рубки - от рулевого. Ночью показалось старпому, что порядок течением сворачивает, и он его решил растянуть. Определился по звездам, да не по тем, и - рулевому: "Держи столько-то". Ну, дикарь и держит, ему что. Хорошо еще, кеп вылез в рубку, сунул глаза в компас, а то бы еще полчаса - и мы в запретную зону вошли бы, с сетями за бортом. А там уже на них норвежский крейсер зарился. Плакали бы наши сети, он бы их тут же конфисковал. То-то крику из-за этого было в рубке!

Я думал - какой же он теперь придет, старпом, нас будить? Ничего, голосу его не убыло.

- Пад-дъем!

Димка с Аликом расшевелились, начали одеваться. Ну, эти - пускай, им кажется - если они первыми начали, то первыми и кончат. Черта с два, они на военке не плавали. Наши все старички еще полеживали.

Старпом сел на лавку. Подбадривал нас:

- Веселей, мальчики, веселей. Сегодня рыбы в сетях навалом.

- Не свисти, - это Шурка ему, Чмырев, из-за занавески. - Десять селедин там, кошке на завтрак, и тех сглазишь. Старпом, слышно, повернулся к нему, скрипит дождевиком. Ему, конечно, обидно, когда ему грубят. Шарашит его, но ответить он не смеет. Шурка все-таки старый матрос, а он старпомом первую экспедицию плавает - какой у него, архангельского, авторитет? И про ночные его подвиги нам известно.

- Чего "не свисти"? Поглядел бы, как чайки над порядком кружатся. Они дело знают.

- Они-то знают, - Шурка ему лениво. - Ты не знаешь.

Тут Митрохин решил высказаться:

- А мне, ребята, сон приснился. Глупыш прямо в кубрик залетел. Сел у меня в головах, клюнул плафончик и говорит человечьим голосом: "Бичи!.."

- Прямо так - "бичи"? - Это Васька там, Буров, со спины на живот перевернулся.

- Ага, говорит, "бичи". С первой выметки бочек двадцать возьмете. А дальше у вас все наискось пойдет, опять же - плафончик клюнул. И улетел.

Салаги захмыкали. А мы помолчали. Сон - дело серьезное. Потом Шурка спустил ноги.

- Отойди, старпом, а то ушибу.

Тот сразу в двери и завопил уже у соседей:

- Мальчики, па-дъ-ем!

Тут я и полез одеваться. Я-то знаю - Шурка зря не полезет. Он тоже на военке служил. Салаги еще только рубахи успели напялить и в штаны влезали, а Шурка уже по трапу сапогами загрохотал. Долго им еще плавать, пока они нас догонят. Но уж обогнать - нет.

Васька Буров еще долеживал. Он больше всех плавал. Потому и ленивый, черт. Но такой ленивый, что другим тоже лень ему за это выговаривать.

Я вам не буду расписывать, какое было море. Хорошее было море. Не штиль, а балла так полтора, в штиль нам тоже не сахар, ветер лица не свежит. А над порядками чайки ходили тучами - доброе знамение.

В салоне, за чаем, только и говорили - что вот, мол, первая выметка и не зряшная; пустыря вроде не дернем; авось, мол, и дальше так пойдет; "тьфу" через левое, чтоб не сглазить.

Но вот стало слышно - шпиль заработал, и мы потянулись потихоньку на палубу. Уже дрифтер с помощником вирали* из моря стояночный трос, и все становились по местам.

* Глаголы эти - "вирать" и "майнать" - происходят от известных команд: "вира!" - к себе, "майна" - от себя.

Я свое делал - отвинтил люковину, отвалил ее, ролик уложил в пазы, но в трюм не лез еще.

Дрифтер не торопился, и мы не торопились, смотрели на синее, на зеленое, ресницы даже слипались. Стояночный трос уже кончался, за ним выходил из моря вожак - будто из шелка крученный, вода на нем сверкала радужно. Чайки садились на него, ехали к шпилю, но шпиль дергался, и вожак звенел, как мандолина, ни одна птаха усидеть не могла. Дрифтер тянул его не спеша, то есть не он тянул, он только шлаги прижимал к барабану, чтоб не скользили, но так казалось, что это он тянет, дрифтер, весь порядок - с кухтылями, поводцами, сетями, с рыбой. Ну, рыбу-то мы еще не видели. И наверное дрифтер не о ней думал - нельзя же только об этом и думать, - а думал, наверное, про чаек, которых мы зовем глупышами, черно-мордиками и солдатами: счастливей они нас или несчастнее. А может быть, и вовсе ни о чем, просто глядел на воду, завороженный, млел от непонятной радости.

Я подошел к нему.

- Погода, Сеня!

- Погода, дриф.

- Так бы все и стоял на палубе, не уходил бы.

- Нипочем, дриф.

- А работать надо, Сеня.

- Спору нет, дриф.

- Потому что - что?

- Потому что стране нужна рыба.

- Грамотный Сеня, идейный. Ну, коли так, отцепляй "стоянку"*.

* Стояночный, стальной, трос.

Я, слова больше не говоря, развинтил чеку и - с первым шлагом - полез в трюм. Прощай, палуба!

Пахло тут - старой рыбной вонью, карболкой и "лыжной мазью" от вожака, пахло чернью, которой метили на нем марки. И гнилыми досками - от бочек, они за тоненькой переборкой, мне их отсюда видно сквозь щели.

Но я покуда осматривался и принюхивался, а вожак уже, как удав, наполз на меня сверху, из горловины, навалился пудовыми кольцами, надо бы койлать его, да повеселее, пока он меня не задушил.

- Вир-рай!

Это мне дрифтер сверху откуда-то, с синего неба.

А вожаковый трюм - метр с чем-нибудь на восемь, особенно не побегаешь. А надо - бегом. Я этого дела ни разу еще не нюхал, только с палубы видел мельком, как другие делают, которые после этого лежали в койке часами и глядели в подволок. Знал я только, что вожак в трюме койлается по солнцу и снаружи внутрь. Почему не против солнца? Почему не изнутри наружу? А Бог его ведает, - свив, наверное, такой, - да и не моя забота.