Другой сценарий - Ande
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Это квартира ректора военмеха, — пояснил Каверзнев. — Они дружили с шефом.
Спустя минуты две, дверь тихо открылась. На пороге стояла невысокая старушка.
— Добрый день, Софья Игоревна. Мы в гости, — сказал Каверзнев.
В прихожей я был представлен. Это Николай, я вам рассказывал про него. Николай, это Софья Игоревна. Вдова моего руководителя. Очень приятно.
После деликатного, но подробного, осмотра, мы были приглашены в гостиную, где нам был предложен чай. Заодно Софья Игоревна попросила Евгения Михайловича:
— Женечка, если не затруднит. Сходите, купите мне картошки. А мы пока с Николаем попьем чаю и побеседуем.
После чего мы прошли в гостиную, я был усажен у круглого стола под абажуром, и удостоен чашки самолично налитого чаю. Но странности были видны сразу. И чай их только подтвердил. Он был заварен как бы не третий раз. Без сахара. И гостиная не выглядела часто посещаемой.
Мне, между тем, было продемонстрировано высокое искусство беседы о погоде. В течение пятнадцати минут мне было интересно и ненапряжно. Потом собеседница вздохнула, и сказала:
— Я понимаю, Николай, зачем вы пришли. Я думаю, Женя рассказал вам о моих затруднениях. Он говорил, что вы человек, который может помочь с ними справится. Так что не стесняйтесь, и посмотрите квартиру. Я не очень хорошо себя чувствую, и подожду вас здесь.
Квартира оказалась роскошной. Не в смысле обстановки. А в смысле пространства. Четыре просторные комнаты с высокими потолками, гостиная, спальня, библиотека, она же гостевая, и кабинет. Шесть окон, из кухни, гостиной, и кабинета, выходят на канал Грибоедова. Пять окон, из гостевой, спальни, и ванной — во двор, он же садик, возле какого-то, судя по всему, медицинского учреждения. Мебель выдержана в общем стиле. Сталинский ампир, кажется так это позже назовут. Тяжелая довоенная или послевоенная крепкая мебель в темных тонах. И светлая ткань вместо обоев. Чугунная ванна, и унитаз в раздельном санузле. Фарфоровый умывальник. Из ряда выбивалась только кухня. Крашеные стены. Первых моделей холодильник, древняя газовая плита о двух конфорках. Деревянные табуретки. Но кухонная посуда, кастрюли-сотейники — медная. Простая железная мойка, и грубо сколоченный деревянный стол. Там же большой шкаф. И было видно, что квартира не ухожена. Нет, никакой грязи. Просто было заметно, что пользуются только спальней, санузлом, и немного кухней. Остальные помещения выглядели нежилыми. Пыль повсюду…
Я понял что влип. Поддразнивая Каверзнева, я надеялся разочарованно заявить, что оно того не стоит. Но, Евгений Михайлович! Что ты там говорил про двухкомнатную? И уболтать его на продажу мне двушки, что вовсе не будет лишним.
Но теперь… Эта квартира была такая, какой я всегда хотел видеть свое жилье. В той жизни у меня в Москве была хорошая большая квартира в хорошем месте. Которую я обставил похоже. Но именно — похоже. Трудно объяснить этот неуловимый флер. Я вспомнил, что когда сносили гостиницу Москва, в узких кругах вспыхнула фантастическая по накалу борьба за право выкупить списанную мебель. Понятно не всю, а из люксов. Но включая двери с рамами и деревянные панели. Вместе с фурнитурой. Ходили слухи, что некий федеральный чиновник верхнего уровня даже сел ненадолго. Ибо нефиг рот разевать не по чину!
Я вернулся к хозяйке, что безучастно сидела там же, где я её оставил. Она посмотрела на меня и улыбнулась:
— Я вижу, вам понравилась квартира?
— Софья Игоревна. Не стану скрывать, я в восторге. Только давайте поступим немного не так, как предлагает Евгений Михайлович.
К тому времени, когда маклер появился, мы обо всем договорились. Ничего особенного. Она получает часть денег, а я заселяюсь в гостевую комнату. Потом я финансирую покупку другой квартиры, Софья Игоревна переезжает, и получает окончательный расчет. А я живу дальше. И вообще-то, это все о прописке. Сейчас, официально, жилье не продается. Только меняется.
Евгений Михайлович появился спустя час. И принес не только картошку, но и масло растительное и сливочное. И лук с морковкой. И еще массу продуктов включая, чай и сахар.
Потом мы, все вместе, коротко обсудили предстоящую сделку, и откланялись.
Я был представлен консьержке, как племянник Софьи Игоревны. А выйдя на улицу, Каверзнев сказал:
— Давай, Коль, обсудим, что и как. И, не желаешь выпить?
Глава 24
Евгений Михайлович набрался. Без каких-либо усилий с моей стороны. Мы устроились в ресторане на Казанской улице, и он сразу заказал триста коньяка. Пока нам несли салат мы пропустили по рюмке. Он, поначалу путаясь, а потом все увереннее, рассказывал.
Шеф нашел его еще в институте, и тащил за собой по жизни. После смерти академика, он не смог отстоять его работу, и её присвоил мерзковатый карьерист. Но дело в том, что хотя похититель и никакой ученый, администратор он — дай бог каждому. И если с ним поссориться, то мигом вылетишь из института, и это в лучшем случае. Поэтому и с женой Гейнгольца никто не поддерживает отношений. А старуха — гордая. Пару раз позвонила в институт, с бытовыми вопросами, а потом и звонить перестала.
А мне, Коля, когда выяснилось, что карьера не задалась, жена заявила, что я её не устраиваю. И выгнала. Ну, то есть мы разменялись. Трешку — на комнату и двушку. Я теперь живу в коммуналке, на Гражданке. Плачу алименты. И стараюсь поддерживать Софью Игоревну. Когда разменивал квартиру — сообразил, что этим можно подрабатывать. И все шло неплохо, но тут этот Кролик. Они меня избили, и сказали, что я теперь буду платить им. Это небольшие деньги. Но они требуют — каждую неделю. Работаю я, или болею — не волнует.
В общем, он много говорил, и я понял следующее — в реализации своего плана он видит шанс. Получив деньги, он переедет в Таллин. Там ему предлагают должность. А с деньгами он обменяет свою комнату на квартиру там. Наймет Софье Игоревне сиделку-помощницу. И уедет из Питера. Потому что по-другому от бандитов ему не скрыться.
— По тебе, Коля, видно, что у тебя есть деньги. Ты так держишься, словно не занимал никогда до получки. Хотя, может