Другой сценарий - Ande

кочевники, бросившие размеренную жизнь ради куска хлеба. Москва, это город чиновников и для чиновников. В отличие от Питера, созданного как альтернатива Москве, и проигравшего борьбу. От Питера — преданного большевиками и ставшего никому не нужным. От того самого Питера, что исторгает все чуждое, и, в грязи и мучениях, рождает направление движения для остальной России.

Спускаясь в метро, я думал о том, что уже жил в Москве. И, при всех успехах, так и не полюбил этот город. Впрочем, и времени на эти глупости не было.

Ещё уезжая в Обнинск, я зашел к Суркову домой. И оставил записку со своими новыми координатами в Питере. Он вскоре объявится. А то уж совсем тоска.

Глава 20

Сурков пришел под вечер. Оставил на автоответчике суровое распоряжение ждать. А мне что, недавно вернулся из Обнинска, варю макароны. Он пришел со сломанным зонтом и рюкзаком.

— Это что? — показал я на зонт.

— Это будет коллаж. Ты живешь, Дух, как в сарае, никакой красоты.

Он прошелся по квартире. Я вывалил макароны на сковородку и пошёл за ним.

— Сурков, над твоим диваном. Других вариантов нет.

— Смотри! — он слегка раскрыл зонт, больше не открывался, и подвесил на стене на гвоздик — сразу появились изысканность, и шарм!

Я повернулся и пошел обратно на кухню.

— Как там в Обнинске? — он пришел за мной.

— Все то же, все те же. Нечего мне там делать..

— Это ты все таки виделся со Светкой? Как она сдала сессию?

— Она замуж вышла.

— Бггг. Коль, ты встречался с девушкой, но ушел в армию. Пока ты там защищал её от империализма, она вышла замуж. Следишь за мыслью?

— Да. И что дальше?

— Ничего, уже можно ржать.

Он уселся за стол и принюхался.

— Давай, помешивай, подгорит же!

Уплетая макарошки, он рассказывал как отдохнулось. Если бы не море и мать с сеструхой, я бы там всех на ноль помножил, Коль. Там, рядом с нашим, цэковский санаторий. Патриции, блять. Охрана как у золотого хранилища. Но за десятку — пользуйся пляжем и ништяками. Только смотрят на тебя как на сиволапое быдло, попавшее в круг избранных. А чуть копнешь — мелкая шелупонь при ЦК. Или вообще какой-нибудь директор овощебазы.

— И кому ноем, Сурков? Загорелый, отдохнувший, чего нужно?

— Нужно равенства, как обещали классики.

— Судя по всему, московские телки там тебе не давали.

— Кстати! Может, метнемся на Лесную? Рычкова сдала сессию, и наверняка грустит. А тут ты, такой весь герой, из армии, суровый, но нежный. И говоришь ей — Оля! У тебя нет подружки, а то Суркову скучно?

Оля Рычкова — одна из милых и веселых девушек, с которыми я коротал зиму перед армией.

— А если подружки вдруг нет?

— Тогда, Дух, мы ей объясним, что мы теперь взрослые. И пора попробовать это втроем!

— Забудь.

— Да ладно! Мы никогда не устраивали тройничка!

— Это не случайно, Сурков. У меня есть морковка, что я могу повесить перед твоим носом.

— И что я должен сделать?

— Поедешь на Политехническую, и сдаешь документы. Восстанавливаешься.

— А потом на Лесную?!

— Ну нет. Что это за морковка, на следующий же день…

Сурков учился на факультете гражданского строительства. Туда брали всех. А он был рад свалить из десятиметровой общажной комнаты, где ютился с сестрой и матерью. Будет работать по специальности, и станет весьма успешным девелопером. С другой стороны — неудивительно. Он приятельствовал с тамбовскими.

Я между тем, рассказал ему что виделся с Фредом. И что он обещал организовать нам вызовы в Финляндию. Потом сходил, принес подвеску. Положил перед ним.

— Сколько, говоришь?

— В этом виде, без документов, максимум миллиона четыре.

— Охуеть! — он неожиданно встал, подошел к окну и провел одним из камней по стеклу.

— Дебил, бля! Вот тогда пойдешь завтра и купишь новое стекло. Или стекольщика найдешь!

— Ты знаешь, и вправду алмаз.

Потом мы обсудили ближайшие планы. Ну, что нужно притащить на новоселье рыбачек Свету и Лену. В «Октябрьском» выступает «Форум», они не устоят. Погуляем полночи. Посмотрим мосты. Опять же, нужно домой съездить. Припашем Иву катать нас на лодке по заливу. Господи, это так приятно, ничего не делать. Кому не делать, а кому и учить Историю экономических учений. Меня, Сурков, предупредили, что не дай бог завалю.

— Слушай, ну нахер нам учится?

— Иди работай. Я знаю, ты хочешь быть сантехником. Или не станешь сдерживаться, и на овощебазу?

— Зануда, бля.

Потом мы долго обсуждали запасной вариант. Уход через границу. В Союзе приглашение от родственников ничего не значит. И если у какого-нибудь мелкого начальника, будет дурное с бодуна, он запросто завернет поездку. А терпеть это душное безвременье не было сил даже у неунывающего Суркова. Проблема была простая, он чувствовал себя готовым на многое. А все, что ему сейчас мог предложить Союз — мелкая должность в жопе мира, и тихо, или громко спиваться. И ни в коем случае не определять свою жизнь самому. За тебя все решат. Я так понимаю, именно об этом будут тосковать плакальщики по СССР. За тебя все решают.

— Там, Коля, от погранцов мы уйдем. Главное, чтоб они за помощью к нам в часть не обратились. Эти нас возьмут.

— А могут обратиться?

— Бывало. Пока я служил, один раз обращались. Студентики хотели свалить, и в потеряшек играть вздумали. Но они переборщили. Везде засветились, а потом пропали. Ну, выделили отделение и отловили. За семь часов нашли.

Жизнь в Союзе сейчас настолько унылая, что народ уже пустился во все тяжкие. Воровство — эпическое. Даже в «Правде» периодически рассказывают про миллионные хищения. Это еще задолго до узбекских и прочих дел. Всеобъемлющий дефицит бесит население уже всерьез. Так что свалить на ближайшие лет восемь — вполне здраво.

Вот об