Соперники - Джанет Дейли

В ответ брови вскинулись насмешливо-вызывающе:

– А кто вам сказал, что оно у меня было?

Прежде чем Флейм успела как-то отреагировать, к их столику подошла официантка, чтобы принять заказ. Открыв меню, Флейм раздумывала над тем, валяет ли Ченс дурака или говорит серьезно.

Что-то неуловимое в его голосе подсказывало ей, что эта, оброненная ненароком, полушутливая фраза была правдой. Она с опозданием вспомнила, что он говорил ей: его мать умерла после долгой болезни. Ему тогда было одиннадцать лет. Значит, она была больна большую часть его детства. Возможно, он помогал за ней ухаживать, насколько это по силам семи-, восьми-, девяти– или десятилетнему ребенку. И, уж конечно, эта пора не была счастливой и безоблачной.

Обед закончился долгой беспечной беседой за чашечкой кофе по-капуцински – они говорили обо всем и ни о чем. День уже клонился к вечеру, когда они наконец вышли из ресторана и направились к пляжу – пройтись после еды.

Чайки то кружили над водой, то вдруг стремительно падали вниз к волнам прибоя, с шумом накатывавшего на берег. Флейм, лениво наблюдая за их акробатическими упражнениями, шла по сахарно-белому песку рядом с Ченсом, который обнимал ее за плечи. Она же обвила его рукой за талию, просунув большой палец в брючную петлю для ремня.

Раскинувшийся перед ними пейзаж – волны с белыми гребешками и длинная изогнутая линия берега, охраняемые древними монтерейскими кипарисами, склоненными под беспрерывным морским ветром, – был красив первозданной классической красотой.

Он воздействовал на все органы чувств – ветер, трепавший ее волосы, был пронизан острым привкусом океана, волны с приглушенным шумом накатывали на берег, солнечные лучи играли на обманчивой глади залива. Все это заставляло ее острее ощущать близость идущего рядом мужчины, их нечаянные соприкосновения бедрами, исходившее от его тела тепло. Она вынуждена была признать, что ни один мужчина уже давно не волновал ее так сильно, как Ченс.

– Красотища, правда? – произнесла она, лишь бы только нарушить молчание, пускай даже самым банальным замечанием.

– Невероятная.

– Как хорошо, что здесь, вдоль берега, не настроили отелей и коттеджей. Тогда пропала бы вся эта первозданная красота.

Он хмыкнул.

– И как хорошо, что не все придерживаются того же мнения, иначе я, как и многие другие землезастройщики, остался бы не у дел.

– Ах, так вы именно этим занимаетесь? – произнесла она с оттенком досады. – Строите грандиозные курортные комплексы. Как вы к этому пришли? Ведь перед вами открывался богатейший выбор – жилищные, промышленные, торговые центры.

– Наверно, тут есть целый ряд причин. – Он помолчал, задумчиво оглядевшись вокруг, с редким для него серьезным выражением лица. – Сколько себя помню, я всегда придавал земле наиважнейшее значение. Однако о курортах я впервые задумался еще в колледже. Вы когда-нибудь слышали о Висконсин-Деллз?

– Кажется. Знакомое название, но не более того.

– Это курортная зона в Висконсине – место очень живописное и очень популярное среди жителей прилегающих штатов. Там огромный торговый центр. Будучи студентом, я повидал Деллз и имел возможность сравнить его со знаменитыми, воспетыми поэтами, курортами на Женевском озере. Я понял, что люди обожают играть, молодые, старые, богатые, бедные – словом, все. Хорошие времена или плохие, игра продолжается. Более того, в тяжелую пору – война или депрессия – потребность убежать от реальности усиливается. Вот почему люди потоком устремляются на пляжи, в горы или куда-нибудь еще, где царят красота, непривычная атмосфера и, желательно, роскошь.

– А это как раз то, чем славятся курорты Стюарта. – Флейм попыталась припомнить: – Над сколькими курортными зонами реет флаг Стюарта? Над шестью?

– Семью, – поправил он, вновь улыбнувшись ей своей ленивой кривой улыбкой. – Плюс тот, что строится в Тахо, и еще два в стадии разработки.

– Весьма внушительно, – признала Флейм, склонив голову с шутливой почтительностью.

Впрочем, не такой уж и шутливой, так как вспомнила: в статьях о нем говорилось, что он выстроил все эти курорты, которые обошлись ему во много миллионов, менее чем за двенадцать лет, причем на строительство некоторых из них ушло всего два года – поистине неслыханный рекорд.

Он резко остановился.

– Почему, собственно, мы непрерывно ведем речь обо мне? И совсем не говорим о вас и о вашей жизни?

– Моя жизнь далеко не такая интересная, как ваша.

– Может быть, для вас, но не для меня, – произнес он, медленно тряхнув головой и повернувшись к ней; его рука непроизвольно скользнула под ее жакет и легла на талию.

В этот момент Флейм не могла бы с уверенностью сказать, что она чувствовала острее – теплую тяжесть его руки или его ребра под своей ладонью.

– Мне еще многое предстоит о вас узнать, – он проговорил это тихо, чуть насмешливо, с едва уловимым вызовом.

– Например?

– Например… Как вам удалось стать вице-президентом и при этом не зачерстветь в грязной борьбе за власть? – Его взгляд медленно и с нескрываемым интересом скользил по ее лицу. – Кто виной той настороженности, что иногда я замечаю в ваших глазах? Почему ваш бывший муж был таким идиотом, что позволил вам уйти? – Он коснулся пальцами ее волос. – Всегда ли ваши волосы вот так пламенеют на солнце? Были ли у вашей матери такие же губы, как у вас? И каждому ли мужчине так же трудно, как и мне, удерживаться от того, чтобы беспрестанно вас не касаться?

Она забыла о всякой осторожности, когда придвинулась к нему, позволив себя обнять, и почти вплотную приблизила к нему лицо. От сладостных сомнений вчерашней ночи не осталось и следа.

На этот раз их губы жадно слились воедино, она ощущала привкус соленых брызг и шелковистость его языка. Внутри ее все всколыхнулось, и кровь стремительно помчалась по жилам, до предела обострив все чувства.

Ее ладони, уже давно оказавшиеся у него под ветровкой, угадывали игру его спинных мышц. Изогнувшись, она тесно прильнула к нему, вся целиком, охваченная еще большим жаром. Она смутно ощущала ласку его искушенных рук. Они словно распространяли по ее телу таинство поцелуя.

Когда же он разомкнул губы, а потом начал покрывать нежными, влажными поцелуями ее лицо, Флейм охватила дрожь, в ней пробудилась та страсть, что так долго спала, но не умерла – Флейм всегда это знала.

Кто разжег ее в ней последний раз? Флейм не помнила. Зато не сомневалась – еще ни один мужчина не был способен взволновать ее так, как Ченс.

Хотела ли она этого? Могла ли себе это позволить? Она вновь почувствовала его губы в уголке рта, и вновь ее заполнило горячее, сладостное нечто.