Убийство к Рождеству - Дмитрий Дубинин

— Довольно безумная версия, но в ней что-то есть.

— Вот видишь! Если бы Дина действительно обратилась в суд, на который бы вытащили хирурга, он мог запросто отбояриться, заявив, что операция была сложная, ничего он там не забыл и всякое такое. Но если бы вскрылось, что операцию делали не по показаниям, а…

— Я понял! Поэтому Дину и решили спрятать, а раз сестра была в курсе, то и ее.

— Это уже хоть что-то объясняет.

— Кроме некоторых ключевых моментов.

— Почему Дина, сбежав от похитителей, пришла ко мне?

— Да. И почему она ничего не сказала родным.

— И почему не попыталась выйти на связь с сестрой?

— И это тоже.

— А кстати, Тамара ведь тоже своим ничего не сказала, ведь так?

— И тут тоже не все так просто. Не забывай, что она им не родная дочь.

— А теперь слушай еще. После того, как Дина, если это была действительно она, провела у меня последний вечер, я нашел под кроватью тонкую стеклянную трубочку длины примерно вот такой — я показал. — У меня ничего подобного сроду не было. Смотрел я на нее, и подумал: а не для кокаина ли ее использовали?

— Я же тебе говорила: не было у сестер этого.

— Ты меня недавно переспросила, когда я говорил, что нечего претендентке выходить к жюри и зрителям поддавшей. Истомина даже упала и не могла встать. А если она не водки напилась? А нанюхалась «кокса»?

— И ты все-таки полагаешь…

— Нет, — сказал я. — Не сходится. Опять эти шрамы, которые не лезут ни в какие ворота.

— Слушай, а Истомина не могла попасть в больницу по тому же поводу?

— Это могло бы объяснить, например, почему ее не видно на рекламных постерах. Но не знаю, специально не искал. Я встречал много разных совпадений, но одинаковые шрамы у участниц одного и того же конкурса — это, по-моему, перебор.

— Я могла бы хоть завтра в конторе найти несколько постеров «Северины» с Истоминой. Но у меня другие планы.

— В «Раймонде»? А что, если я с утра пойду сам туда вместе с Оскаром, и попрошу поискать?

— Думаю, он тебе поможет. Только дождись, пока он опохмелится. С похмелья он непредсказуем…

Мы опять помолчали. Часы показывали половину двенадцатого.

— Кстати, про Оскара. Мужик он в сущности неплохой, и я многое ему могла бы доверить, но если бы была парнем, то ни за что не оставила бы наедине с ним подругу. Когда он выпивши, то добродушен и излишне доверчив, но когда трезвый, с ним надо держать уход востро. Завтра он наверняка спросит тебя, о чем мы с тобой болтали. Можешь его огорошить — скажи, что я рассказывала тебе о присутствующих…

И Галя выдала мне несколько характеристик, вполне, надо думать объективных.

— Творческая натура, — закончила она, — это сложно. Этакая смесь святого и дьявола.

— И ты такая же? — спросил я.

— Не обо мне речь, — спокойно произнесла Галя.

Мы немного помолчали.

— Егоров говорил, что сестры очень похожи, — сказал я.

— Похожи, — согласилась Галя.

— А Тамара не переносила такую операцию?

— Нет, — с уверенностью сказала Галя и уставилась на меня. — Саша, это самая бредовая идея, которую я сегодня услышала!

— Истомина тоже чем-то похожа на Дину, — сказал я без особой уверенности. Галя пожала плечами.

— Истомина — блондинка. Натуральная, — сказала она.

— А моя девушка была крашеная.

— Вот видишь!

— А шрамы?

Снова повисло молчание. Разговор начал иссякать.

— Мне бы не хотелось, — сказала Галя, — чтобы к проблемам Томы прибавилось что-то еще, поэтому я тебе ничего не могу обещать. Но завтра я в любом случае с тобой свяжусь.

— Хорошо. Только не звони на мой старый номер, который я тебе давал. У меня временно другой.

— Я тебе вообще звонить не буду.

— «Эсэмэску» пришлешь?

— Разве ты не знаешь, что общаться по мобильнику — все равно что орать в мегафон на Красной площади?

— Вообще-то догадываюсь.

— Поэтому сделаем так. Постарайся не позже, скажем, половины двенадцатого зарегистрировать электронный почтовый ящик на какой-нибудь бесплатной службе, хотя бы на том же «Яндексе». С непроизносимым названием, чтобы не было совпадений. В полдень проверь почту — я тебе напишу из Интернет-кафе. В письме будет сказано, что делать.

— Конспирация, как в шпионских романах.

— Тамара на самом деле серьезно опасается за свою жизнь. Поэтому я буду ночевать не дома, а где, никому не скажу, а утром несколько раз поменяю транспорт. То же самое советую сделать завтра и тебе. Если мы договоримся о встрече, конечно.

— Понимаю. Давай сочиним имя почтового ящика.

— Пиши в двух экземплярах. — Галя достала блокнотик и авторучку.

Я написал логин — длинный и заковыристый, состоящий из пятнадцати, наверное, букв и цифр, следующих одна за другой без всякой системы. Паролей таких сроду не придумывал! Затем, стараясь не ошибиться, переписал его на другой листок из блокнота, предварительно вырвав.

— А теперь я поеду, — произнесла Галя, вставая и потягиваясь всем телом. Как мне ни было тяжело, я не мог в очередной раз не оценить красоту художницы. Но привлекала она меня не только сексуально. Сложное чувство я испытывал.

— Ты знаешь, — сказал я серьезно, — если бы не подобные обстоятельства, я был бы рад тебя проводить. И даже сейчас рискну напроситься.

Все-таки будь я совершенно трезв, вряд ли сказал бы сейчас такое.

— Ни в коем случае, — так же серьезно ответила Галя. — Сейчас не самое лучшее время для этого.

— А оно, как ты думаешь, наступит? Лучшее время?

— Поживем — увидим, — улыбнулась Галя. Она впервые улыбнулась мне за этот вечер.

— Словом, — сказал я, направляясь следом за ней в прихожую и подавая шубку, — я не теряю надежды.

— Не теряй. Но подожди, когда все это кончится.

Это прозвучало совсем не двусмысленно. Ну что за дела! Кажется, впервые в жизни я встречаю девушку, от которой у меня в прямом смысле слова голова кругом идет, но при каких обстоятельствах происходит эта встреча!

Я помог Гале надеть верхнюю одежду. Художница вдруг повернулась ко мне, и мы обнялись, правда, всего лишь на какую-то секунду. Потом она отпрянула.

— Пока, — сказала Галя.

— До встречи, — произнес я.

И девушка покинула квартиру.

Я вернулся на кухню, закурил и несколько минут посидел, приводя в порядок мысли. Затем поднялся, погасил свет и вышел из кухни. Прошел в комнату и осмотрелся.

При тусклом свете елочной гирлянды было видно, какой разгром царил на столе; стол передвинули к середине комнаты, где недавно обнимались танцующие. Диван кто-то раздвинул, и на нем спали, громко сопя, трое: Оскар, Нина и Гена. Гена ютился в опасной близости от края; лежащий у стены Оскар набросил на себя свои же брюки; втиснутая между ним и Геной Нина перебирала во сне голыми стынущими ногами, то ли пытаясь поджать их под себя, то ли втянуть, словно колеса шасси — в комнате было далеко не жарко. Однако прижималась она к Оскару. Ясно было, что раз Гарик уснул, пришлось найти ему замену. Что касается Паши, то он уснул прямо за столом; его длинные волосы мокли в банке из-под шпрот с остатками масла.

Я поискал глазами посуду повместительнее, нашел чей-то пустой бокал и налил туда водки. Залпом опорожнив его, закусил сразу же половиной оставшейся в баночке зернистой икры и пошел спать.

В спальне кровать была занята: на ней, храпя, поверх одеяла спал Гарик. Зато рядом я обнаружил разложенную раскладушку, чтобы кому-либо из гостей не пришлось спать на полу. Немного подумав, я сходил в прихожую и, сняв с вешалки чью-то шубу, прикрыл ею Нинины ноги. Затем, не раздеваясь, улегся на раскладушку. В голове пульсировало и немного кружилось…

Потом я крепко уснул.

X. Мастерская с эркером

Проснулся я от того, что в соседней комнате ругались. Я прислушался. Ругался Паша. Он наворачивал такое многоэтажие, от которого, наверное, могли бы покраснеть не только извозчики, но и их лошади.

Я приподнялся на раскладушке. Голова потрескивала. И вдруг в большой комнате маты стихли и послышалось ни с чем не сравнимое чавканье откупориваемой банки. Я быстро встал и двинулся на звук. Оскар, Паша, Гена и Гарик похмелялись. Нины не было. Видимо, среди ночи или, что вероятнее, под утро, она смылась. Я не стал долго раздумывать, а тоже извлек из припрятанной каким-то мудрым человеком с вечера упаковки пива волшебную баночку и приобщился.

Тут выяснилось, из-за чего матюгался Паша. Его пластинки валялись на полу, а на них кто-то уронил банку из-под шпрот. Масло, естественно, пожелтило конверты и вкладыши. Я, правда, сильно подозревал, что банку свернул сам Паша; его слипшиеся волосы были перемазаны маслом и соусом, рукава — тоже.

Кавардак в комнате царил порядочный, как обычно бывает после подобных пьянок: на столе то, что метко называют коротким словом «сиф»; везде валялись окурки и объедки. Будет Оскару работа.