Записки рядового радиста. Фронт. Плен. Возвращение. 1941-1946 - Дмитрий Ломоносов

Подождав, пока поезд тронется и проводник со своими флажками скроется в дверях вагона, мы на ходу вскочили на ступеньки, имея в виду перебраться на межвагонную площадку.

Сейчас мало кто помнит, что конструкция пассажирских вагонов тех лет существенно отличалась от теперешней. Тогда ступеньки лестницы входа в вагон располагались снаружи в нише, в которую открывалась запираемая дверь. И переход из вагона в вагон был открытой площадкой, ограниченной перилами.

Когда поезд набрал уже порядочную скорость, в двери возник разъяренный проводник и начал орать, требуя, чтобы мы немедленно покинули вагон. Мы пытались ему объяснить причину нашего появления, но он, ничего не желая слушать, продолжал орать. Поняв, наверное, что требовать от нас покинуть вагон на ходу набравшего уже немалую скорость поезда небезопасно, он стал грозить нам вызовом милицейского наряда на ближайшей станции.

Вдруг со словами: «Что здесь происходит?» — за спиной проводника возникла странная фигура: высокая важная полная дама, облаченная в цветастый шелковый пеньюар, с волосами, забранными в мелкие косички, перевязанные ленточками. Проводник, как будто став меньше ростом, начал что-то ей объяснять. Через его голову она обратилась к нам: «Кто вы такие и как вы смели сюда забраться?»

Ким, обладавший умением проникновенно объяснять наше положение, рассказал, что мы — студенты из Ростова. Уходя от немцев, мы долго шли пешком по задонским, Сальским, калмыцким и ставропольским степям, а от Моздока до Баку поездом едем по назначению в Казань, но вот отстали от нашего эшелона, догоним его и оставим ваш вагон.

Грозная дама, как бы смахнув проводника с дороги, пригласила нас подняться.

Оставив нас в тамбуре, она скрылась в вагоне и через несколько минут появилась, неся в руках две тарелки, наполненные холодной пшенной кашей с тремя кусками черствого белого хлеба.

Как сказал нам сразу присмиревший проводник, в этом поезде едут семьи каких-то крупных начальников, направляющихся в Куйбышев.

В гостеприимном тамбуре мы ехали несколько часов, с очень короткими остановками на промежуточных полустанках и разъездах, и остановились на какой-то большой станции, где вышли, надеясь узнать, где находится наш эшелон. Но наводить справки не потребовалось: наши вагоны тут же обнаружились на запасных путях станции.

Довелось мне, однако, еще раз отстать от поезда. Это случилось уже через несколько дней пути.

На какой-то крупной станции, увидев, что от поезда отцепили паровоз, я пошел бродить по прилегающему поселку. А вернувшись, обнаружил, что нашего эшелона на станции уже нет: неожиданно скоро сменили локомотив. В прошлый раз я хотя бы был не в одиночестве, а теперь — один, без денег и документов (только студенческое удостоверение и рейсовые карточки)…

Помнится, я изрядно струхнул и растерялся. Долго бродил по станционным путям, пытаясь определить, к какому поезду прицепиться. Наконец, прибыл длинный состав нефтеналивных цистерн. Зная, что эти поезда обычно пропускают раньше других, решил подсесть. Пройдя вдоль путей и миновав станцию, я остановился перед семафором, зная по опыту, что перед ним обычно поезда притормаживают, замедляя ход.

Дождавшись поезда, я вскочил на проплывавший мимо вагон, устроившись на выступающую часть платформы прямо под нависающей над ней цистерной, свесив ноги над буферами и сцепкой. Поезд шел очень быстро, не останавливаясь на редких разъездах и безлюдных полустанках. Путь здесь проходил по пустынной части Узбекистана, где-то в районе Аральского моря. Помню, что проезжали довольно большую, но безлюдную станцию Арал, где мне пришлось спрыгнуть, чтобы не согнали осмотрщики вагонов, простукивавшие молотками на длинных ручках ободы колес и проверявшие состояние вагонных букс. Я прошел вдоль путей до семафора на выезде со станции и уже испытанным образом вскочил на платформу.

В конце дня на какой-то маленькой станции меня обнаружил железнодорожник из поездной бригады, но, вероятно, у меня был такой испуганный и жалкий вид, что он не только не прогнал меня, а даже принес половину дыни. Это было очень кстати, ибо я уже не помню, когда ел последний раз, и изнывал от голода и жажды.

Настала ночь, и я изо всех сил пытался не заснуть, чтобы не свалиться под колеса поезда.

Слава богу, августовские ночи еще не очень длинные, и на рассвете поезд замедлил свой бег и втянулся на пути большой узловой станции Арысь. И когда проезжали под пешеходным мостом над путями, я вдруг увидел Кима, стоявшего на мосту. Как я этому обрадовался, трудно описать.

Это происшествие послужило мне уроком: более я уже не отваживался далеко уходить от поезда, даже если был отцеплен локомотив.

В составе нашего эшелона был один пассажирский вагон, в котором ехала с семьями охрана нескольких вагонов-ледников, также следовавших вместе с нами. Вагоны-ледники — это товарные вагоны, в концах которых размещались решетчатые камеры, заполненные льдом и сверху утепленные соломой и опилками. Над камерами в крыше вагона были люки, запертые на висячие амбарные замки и опечатанные сургучными печатями с оловянными пломбами. В этих вагонах-ледниках везли копченые колбасы и яблоки. На тормозных площадках этих вагонов днем и ночью дежурили постовые, вооруженные винтовками.

Нашлись среди нас смельчаки, ночью по крышам пробиравшиеся к люкам ледников. Проникая внутрь люка, они через решетчатые стенки камер доставали колбасу и яблоки. Однажды одному из них часовой прострелил руку, заметив подозрительное копошение у люка. Дальше все осталось без последствий, рану перевязали, не обращаясь в медпункт, чтобы не выдать виновника. К концу пути рана благополучно зажила. Я и мои товарищи, Ким и Вадим, не рисковали предпринимать подобные вылазки, хотя не проходили мимо того, что «плохо лежит». Однажды на какой-то станции, забитой составами, перебираясь между ними, ныряя под вагоны, Вадим увидел в полураскрытой раздвижной двери теплушки горку круглых буханок. Протянув руку, он схватил две буханки, и мы быстро ретировались. В этот день мы пировали: свежий хлеб в неограниченном количестве, запиваемый кипятком: казалось, не могло быть большего удовольствия.

Кипяток не был дефицитным продуктом. На каждой станции, большой или малой, в конце платформы размещалась кубовая. Наружу, над металлическим корытом, высовывались краны с кипятком и холодной водой. Даже была в ходу такая поговорка: «На каждой станции, на каждой полустанции есть начальник станции, горячий кипяток». В довоенные годы в пассажирских вагонах старой конструкции не было кипятильников. Проводники бегали на станциях с огромными ведерными медными чайниками за кипятком, чтобы обеспечить пассажиров чаем.