Семейные реликвии - Кэндис Кэмп

Проходили недели и работа Джульетты стала полегче — или, вернее, она научилась лучше справляться со своими обязанностями. Наводить порядок в доме оставалось, по-прежнему, трудным делом, однако теперь это больше не было для нее сплошным огорчением и все делалось намного быстрее. Знакомые дела и вовсе просто порхали у нее в руках. Сейчас Джульетта точно знала, сколько нужно взять крахмала, чтобы воскресные рубашки Эймоса и Итана не получились настолько твердыми, что могли сами стоять. Она знала, какой огонь следует развести в печке и когда надо в ней помешать или дать Дровам догореть до раскаленных углей. Она уже почти могла определять температуру в духовке, засовывая туда руку, как это делала Франсэз. Хотя Джульетта не осмелилась бы назвать себя экономкой с опытом, тем не менее, ее радовало, что она уже не новичок.

Самое удивительное, она начала находить удовлетворение от работы. В конце дня она с гордостью оглядывала всю кухню и видела повсюду сверкание и блеск посуды. Она радостно слушала, как Итан нахваливает ее кушанья, а Эймос просит дополнительную порцию. Ей также доставляло удовлетворение видеть белье, аккуратно отглаженное и сложенное в ящики комодов, слышать, как оно хлопает на ветру, развешанное на веревках после стирки. Приятно было вынимать какую-то вещь из корзинки для ремонта и откладывать ее в сторону заштопанной и снова готовой к употреблению.

Но Джульетта не хотела ограничиваться исполнением только необходимых домашних дел. Она мечтала, чтобы и весь дом стал красивым. Она собирала большие букеты полевых цветов, расцветавших вдоль дороги и на лугу к северу от фермы, раскладывала их по вазам и кувшинам, которые затем расставляла в кухне и по всему дому. В спальне Франсэз ваза всегда была с цветами — так Джульетта надеялась несколько оживить ее грустные дни. Джульетта сделала новые занавески для кухонных окон из веселенькой желтой хлопчатобумажной ткани, которую она нашла на чердаке. Теперь дом выглядел более ярко и в нем было приятнее находиться. Она размышляла, как бы чудесно выглядел этот дом, если бы только Эймос согласился отпереть две комнаты для приемов и выставить там элегантные безделушки его матери. Но просить об этом снова у нее не было смелости.

К собственному удивлению, Джульетта поняла вдруг, что начала любить эту ферму. Она привыкла к полному спокойствию, царившему здесь. Ей особенно нравился застывший покой вечеров, когда солнце уже спряталось, а темнота еще не окутала пейзаж вокруг. В такое время она часто выходила во двор, закончив готовить ужин, и немного прогуливалась, разглядывая звезды и луну и чувствуя удовлетворение, несмотря на усталость.

Джульетта думала, что немного цветов и деревьев украсили бы этот пейзаж, но в то же время она начинала ценить и величие природных просторов, их пустынную безбрежность. Иногда по вечерам, когда солнце садилось, окруженное красным пылающим венцом, Джульетта просто стояла на улице и рассматривала закат, очарованная чудом этого великолепия.

Но лучше всего были детеныши животных. Как-то вечером Эймос пришел на кухню.

— Пойдемте со мной, — произнес он, заглядывая в дверь и улыбаясь, кивком предлагая ей следовать за ним.

— Зачем? — спросила Джульетта, однако достаточно охотно оставила посуду и развязала фартук. Ее заинтриговало выражение его лица, какое-то светлое и счастливое.

— Сейчас поймете:

Он был почти похож на мальчишку, думала она, идя вслед за ним через двор к огороженному дворику для животных. Они подошли к дурно пахнувшему загону для свиней, и Джульетта выразительно сморщила носик.

Эймос хмыкнул, взглянув на нее.

— Ради этого можно и потерпеть запах. — Он подошел к деревянному забору и заглянул внутрь. — Идите сюда. Уверен, вам это понравится.

Джульетта никак не могла вообразить, что ей должно понравиться в свином загончике. Осторожно поддерживая край платья, чтобы ненароком не задеть за навоз, она подошла к забору рядом с Эймосом и тоже посмотрела внутрь.

В загоне лежала на боку усталая свиноматка, а у ее сосков извивались, толкались и возились многочисленные поросята. Джульетта громко рассмеялась.

— Какие миленькие!

Эймос заулыбался, видя ее восторг.

— Я же говорил, что вам понравится. Она принесла их только сегодня.

— Я не знала, что свиньи могут быть такими симпатичными! — Джульетта перевесилась через забор, рассматривая ненасытные маленькие создания и совершенно забыв о запахе загона и о том, что ее спина ужасно болит от многочасовых наклонов над ванной для стирки.

— Почти все они симпатичные, пока маленькие. Даже свиньи. Но вам еще стоит посмотреть на телят. Они самые лучшие.

Через несколько дней одна из коров принесла теленка. Когда Джульетта услышала разговор Итана и Эймоса об этом, она уговорила их повести ее в хлев, чтобы посмотреть на теленка.

Как и говорил Эймос, теленок был хорошенький, крупный, с грустными глазами, угловатыми коленями, весь неуклюжий и нежный и неотразимо привлекательный. Джульетта сразу же в него влюбилась.

— Я хочу дать ему имя! Можно?

Эймос хохотнул и кивнул головой.

— Да ради Бога. Но телятам обычно не дают имен.

— А почему? У них тоже есть индивидуальность. Надо, чтобы у них были имена.

После этого появлялись еще новые цыплята и гусята, и несколько телят. Франсэз сказала, что вскоре должна жеребится кобыла. Неожиданно оказалось, что вся ферма наполнилась ростками новой жизни. Джульетте все это нравилось. Всякий раз, когда она видела кого-нибудь из детенышей, ей становилось радостно на душе. Ее любимцами были цыплята. Эти подпрыгивающие желтые Пушистые комочки всегда забавляли Джульетту. Она любила смотреть, как они бегают по двору на таких тоненьких ножках, что их едва было заметно. Они разбегались в отчаянном испуге, когда она или кто-либо другой приближались к ним, или же просто торопливо трусили уморительной вереницей за своей мамой. Иногда подобные зрелища так переполняли ее сердце, что Джульетте казалось, что оно вот-вот разорвется от нахлынувших чувств. В такие моменты ей очень хотелось петь. Иногда она и пела, особенно за работой. От этого, казалось, и дела делались быстрее.

Одно омрачало ей счастье в этой жизни. Франсэз угасала с каждым днем. Она проводила все больше времени в постели и по прошествии нескольких недель уже лежала в постели целыми днями, спускаясь вниз лишь на часок-другой. Она теряла вес и могла съесть совсем немного. Часто ее мучили невыносимые боли.

Все это ужасно печалило Джульетту. Она до такой степени привязалась к Франсэз за то время, пока находилась в этом доме, что Франсэз казалась ей почти родной. Джульетта могла только гадать, как скверно становится на душе Эймоса и Итана, когда они видят страдания Франсэз.