Сказки. Том 3 - Эльдар Ахадов

А вот нечего ногами–то тайны свои разбалтывать! Пошла учительница за лестницей, чтобы к луне подобраться. Она ведь и про луну догадалась. Умная. Но луна–то высоко, лестницы до неё коротковаты. Тогда она решила подходящую большую гору отыскать, чтобы с неё на луну запрыгнуть или хотя бы до детских пяток дотронуться и пощекотать, если уж до луны никак не доскочить. Нашла гору.

Взобралась на неё математичка и давай прыгать. Прыг–прыг, прыг–прыг, ну, прямо, как лягушка в очках какая–то. Только она так сама про себя подумала, как тут же превратилась в настоящую очковую лягушку по математике. И тут же сразу голос раздался:: «Вы что это себе позволяете? Сейчас же перестаньте баловаться и придите в себя!» Оказывается, за математичкой директриса школы нечаянно следила и всё это видела. А дети на луне сидят и хохочут сверху, ногами от смеха дрыгают.

Опомнилась лягушка, пришла в себя и опять стала математичкой.

— Эй, вы — на луне! — кричит директриса — Немедленно слезайте, а то родителей вызову! Хватит безобразничать, уроки срывать, учителей с ума сводить! Считаю до трёх!

Дети посерьёзнели сразу и спрыгнули с луны прямо в школьный двор, портфели свои забрали и на урок утекли. А вот если бы ножки у них болтливыми не оказались, то никто бы их не разглядел. Вот кто во всём виноват: ноги!

Директриса, правда, их родителям выдавать не стала. Она, оказывается, в детстве тоже от уроков на луне пряталась. Вот вспомнила своё детство и простила сразу всех: и мальчиков и девочку. Мало ли у кого что в детстве случается…

МОЛОКО

Ночью Евражка плохо спал. Ворочался, даже подвывал во сне, чего с ним отродясь не бывало. Ближе к утру не выдержал, встал с постели, обул тапочки мяконькие и отправился слоняться по избе. В ставнях шныряли сквозняки, печная труба надрывалась от ветра. Неспокойно как–то Евражке, нехорошо, аж сердце ломит: не пропало ли чего по хозяйству?

Пошел он в сарай: вроде всё на месте. Заглянул в коровник: спят бурёнушки–кормилицы евражкины. Спустился в подвал, только к двери в холодную комнату подошел, уже ключ достал отпирать её и… замер. За дверью слышался чей–то посторонний (явно не евражкин) голос:

А–а–а! А–а–а! — постанывал голос от удовольствия — Какая хорошая молока! Ух–ух!

Потом слышалось чавкание некультурное, так некоторые (но не Евражка) пьют что–нибудь прямо из большой банки или кувшина.

Евражка озадачился. Дверь–то была заперта, он её только сейчас открывать собирался, подергал её за ручку: точно — закрыта, отпирать надо. Ах, ты! Ну, сейчас там кому–то достанется, которые чужое молочко пьют по ночам!

Открыл Евражка дверь своим ключом да как забежит внутрь:

— А ну, выходи, кто тут прячется! Чужое молоко пьёте! Ух, я вам!

… Тишина. И молока не выпито нисколько. Все крынки, все банки — целые. Евражка с фонариком все углы обшарил, все полки осмотрел. Никого! Вот как жить после этого нормальному Евражке? И захочешь — не уснёшь.

«Хорошо прячутся,» — подумал Евражка — «Вот, кабы их изловить да наказать хорошенько! Да выяснить: чего же они украли, если всё на месте? Чтобы изловить жуликов — нужны их особые приметы, так в фильмах показывают, а где их взять–то?» Закрыл Евражка дверь в свою кладовую, амбарный замок навесил для верности и отправился в избу — о гостях ночных незваных размышлять.

Сидит на кухне, думу думает…Голос был ненашенский, с акцентом: «Какая хорошая молока!» У нас в деревне Евражкино так не говорят. А ещё это «Ух–ух!» вместо «Ах–ах». «Иностранцы!» — осенило Евражку. «Молока они не видели, бесстыжие!» — тут же возмутился он. Опять неспокойно как–то. Опять на всякий случай к молочной комнате отправился. А там, за дверью — кошмар! Слышно, что их уже штук десять молоком чавкает! Урчат от удовольствия, банками–крынками гремят, вот–вот посуду побьют!

Евражка второпях с ключами провозюкался, а как дверь распахнул: там опять никого и все молоко на месте! Да, что ты будешь делать?! Решил хозяин молока никуда более не уходить, а прямо здесь на полке где–нибудь среди банок спрятаться да злодеев подкараулить. Фонарик пришлось выключить, хоть и страшненько без него, а куда деваться, если прятаться надо?

Сидит, значит, в засаде караулит. Поначалу тихо было и темно. А потом вдруг стены светиться стали и сквозь них какие–то щупальца светящиеся потянулись прямо к евражкиному молочку. Храбрый Евражка насторожился.

Потом щупальца побледнели и стали превращаться в целую кучу маленьких евражек. У каждого была своя банка с молоком. И опять шуму–гвалту кругом:

— Ух–ух! Какая молока! Какое хороший! Скусный! М–м–м! Чав–чав–чав!

Тут Евражка не выдержал, из засады вылез и говорит:

— Попались! Ну–ка, признавайтесь: кто вы такие?

Воришки сразу поняли, что они попались и надо сдаваться. Дело–то было самое простое: никакие они не иностранцы, а самые настоящие инопланетяне оказались. Они за Евражкой давно наблюдали. Особенно как тот молоко прячет. А молока–то им настоящего пить нельзя, они же совсем другими вещами питаются. Им от нашего молока плохо может стать. От деревенского евражкинского — точно не поздоровится. Вот они и придумали понарошку своего инопланетного молока попивать, а самим из себя евражек непослушных изображать, баловаться, то есть. Ну, и добаловались называется.

Евражка потом с ними сдружился даже. Безобидные они такие. И доверчивые совсем уж. Воровать и обманывать вовсе не умеют.

Выйдет Евражка утром коров пасти и лапкой в небо обязательно помашет. С приятелями здоровается. Хорошие они. Приветливые. Вон, глядите, тоже лапками машут.

Примечание: Евражка — невыдуманный зверек, он живет в Сибири и на Дальнем Востоке.

НА КРАЮ ЗЕМЛИ

Жил–был один умный, красивый, очень воспитанный, щедрый, мужественный, справедливый мальчик. Так про мальчика думала его мама. А во дворе про мальчика так не думали и звали его просто и честно — Мамадай.

— Мама, дай, дай, дай, дааааааааай! — орал мальчик с утра до вечера и тыкал пальчиком то в игрушку, то в шоколадку, то ещё во что–нибудь. И мама всё ему покупала, потому что не умела отказывать своему ребенку ни в чем. Глаза у мамы были вечно усталые, робкие. Она думала как бы ещё угодить своему дитятке, как сделать его счастливым. Но Мамадаю для счастья всегда чего–то очень не хватало. Потому что как только у него появлялось то, чего ему не хватало секунду назад, как он тут же переставал этим интересоваться.

Однажды прекрасным летним вечером Мамадай смотрел в окно и скучал. А за окном солнышко уже спустилось с неба, и только на горизонте ярко светилась длинная золотистая полоска заката.

— Мама, даааааай! — закричал мальчик и ткнул пальчиком прямо на край земли. Этого мама купить не могла. Она видела, как мучается её сынок, как он корчится от несчастья, катается по полу в рыданиях, но ничего не могла поделать… Какое горе!

Она не спала всю ночь. Разве уснёшь, когда рядом визжит, громче десяти поросят, её дитятко бедное?

Утром мама с ребенком отправилась к дежурному волшебнику за помощью. Волшебник произнес заклинание, и они тут же оказались на самом краю земли. Вернее, почти на самом краю, потому что край земли всё время шевелился туда–сюда и не хотел стоять на одном месте. Ведь там, где кончается край земли, сразу же начинается край моря. Волны то набегают на землю, то опять отступают, вот он и шевелится.

Мамадаю никак не удавалось прихлопнуть ладошкой самый краешек. И он опять разревелся. Мама умоляюще взглянула на волшебника. И тогда Волшебник достал из кармана старую потрепанную шапку.

— Это шапка–невидимка, — сказал он. — Если надеть её на что–нибудь, то оно станет невидимым. Перестань просить то, чего невозможно дать, на, поиграй с шапкой.

Но Мамадай всё равно не успокоился, он бросил шапку на землю и начал её топтать ногами он обиды на всех. И он так усердно топтал шапку, что она целиком вдавилась в мягкий прибрежный песок.

И вдруг вся земля стала невидимой, прозрачной. Далеко внизу под ногами сверкало звёздами огромное небо, пролетали лохматые сверкающие кометы, кружились галактики. И всюду было только оно — такое красивое и бездонное, что Мамадай замер на месте и совершенно забылся. Он просто смотрел вокруг и хлопал ресницами от удивления.

— Это всё — твоё, сынок, — сказал добрый Волшебник. — И нет этому ни конца, ни края…

Они любовались небом долго–долго. Потом мальчик что–то нашарил в пустоте под ногами, отряхнул это от невидимого песка и вернул Волшебнику шапку–невидимку.

— Я больше не буду, — вдруг прошептал мальчик, опустил голову и заплакал. Но это были уже другие слёзы. Совсем другие…

И мама поняла, что её сын — больше не Мамадай, а дежурные волшебники тоже бывают настоящими.