Палач - Олег Борисов

– А я чего делал, по-твоему? Как раз и подсел пообщаться. Вот и…

– Значит, учиться тебе еще надо, как с людьми разговаривать… Так, теперь о тебе.

Сыщик устроился в кресле, вытер платком вспотевшее лицо и буркнул тоном, не допускающим возражений:

– Я тебя, Мирак, доктору рекомендовал. И не пожалел ни разу за все годы. Крупп считает, что на тебе лечебница держится… Колись, что за деньги и откуда. Очень неприятно совпало все со смертью Вардиса.

Санитар долго молчал, буравя тяжелым взглядом полицейского, потом обмяк и глухо ответил, с трудом выдавливая из себя слова:

– Лили на содержание. Семья заплатила.

– Какая Лили? Кражомирская?

– Она…

– Вроде у тебя с ней дружба была, если я правильно помню.

Бородач опустил голову и еле слышно пробурчал:

– Была. Даже хотели к фермерам бежать, там тайно обвенчаться. Но потом она пару себе нашла среди знакомых отца. К венцу дело шло… Да не сложилось… Доктор так и не смог объяснить, чем она переболела. Но хоть телом и выздоровела, а ум утратила напрочь. Два года дома держали, потом в лечебницу отдали. Я там ее и встретил.

– Старшую дочь Кражомирских? Надо же, – изумился сыщик, бросив мокрый платок на столешницу. – Вот не подумал бы… Точно, болтали люди. И ты теперь за ней ухаживаешь?

– Да. Уже больше десяти лет. Раз в год семья переводит на содержание, я эти деньги трачу по чуть-чуть, чтобы хватило. Поначалу от меня шарахались, а потом привыкли. Несостоявшийся муженек сразу удрал, семья старается забыть о проблемах. Так – всем удобнее. И дочь под присмотром, и языки лишний раз не треплют… Но я бы и бесплатно за ней ухаживал, что мне эти деньги… Жаль только, что за все годы никого так и не признала. Моя Лили…

Клаккер выпучился на санитара, потом не удержался и спросил:

– Эта бабушка, да? Ты все не хотел к ней пускать? Со второго этажа… Как ее…

– Ей тридцать девять… Бабушка, скажешь тоже… Сдала сильно за последние месяцы, Крупп говорит, болезнь вернулась. И ничем помочь не может…

Палач молчал, потупив взор, потом подошел к Мираку и пробормотал:

– Слушай, я же не знал… Думал – вот она, ниточка. Вот покойник, вот человек с деньгами. И сложилось все же в одно… Ну, прости. Я ведь не сыщик, так только, железками махать… Хочешь – вот ударь меня. Я даже сдачи не дам. Ударь, только зла не держи. Я же по глупости…

– Да пошел ты…

Санитар медленно натянул шапку и устало спросил Шольца:

– Я еще нужен?.. Ну, тогда бывайте… И я в самом деле не знаю, кто это пациента угрохал. Не было у нас посторонних. И свои к нему не заходили… – И уже открыв дверь, повернул голову и бросил напоследок: – Ты, это… За «карателя» тоже прости. Я не знал, что ты из строевых частей. У меня ваши парни многих знакомых тогда от нечисти отбили… Так что я это тоже, сгоряча. Да…

И ушел, аккуратно прикрыв за собой створки и прогремев сапогами по гулкому коридору.

– Вот тебе и подозреваемый, – подвел итог беседе сыщик, натягивая форменную шинель. – Давай-ка домой, бракодел. И постарайся в ближайшие дни никого не прибить под горячую руку. Мне еще до Нового года разгребать то, что уже наворотил… И большую часть штрафов из своих премиальных покроешь. Чтобы в следующий раз думал, что творишь…

Ранним воскресным утром Клаккер постучался в тяжелые двери и долго ждал, когда приоткроют узкую щель.

– Это я… Здравствуй… Похоже, разобрался я, что именно стряслось с покойником. Мне бы парой слов перемолвиться с той девушкой в мешковине. С глазастенькой, из пятнадцатой палаты.

Мирак молчал, разглядывая посетителя, но потом все же впустил палача. Безмолвной тенью проводил до палаты, затем процедил:

– Я рядом буду. Если что – стучи. Гжелика мирная, на людей не кидается. Не обижай только ее, она совсем безобидная.

– Гжелика, – повторил охотник и вздохнул. – Не обижу. Хоть и тяжело у меня с разговорами, но не должен ее расстроить.

Мужчина и женщина сидели на полу и разглядывали друг друга. Наконец гость задал вопрос:

– Ты сказала «потрошитель». Так меня называют визитеры из Тени. Откуда прозвище узнала?

– Они сказали. Про тебя знают. Тебя боятся. С тобой стараются не встречаться. Ты – жесток, проливаешь кровь без раздумий.

– Сказали? Ты их понимаешь?

– Понимаю. Я с ними разговариваю. Днем. Ночью… Особенно ночью, когда им скучно и они приходят сюда. Пожаловаться на местный холод, на скудную пищу… Им не нравится здесь. Но иногда люди выдирают их из родных домов и выбрасывают в наш мир. И многие не могут вернуться назад. Скитаются здесь, рядом с границей, и ценят возможность поговорить.

– Все? Любая нежить приходит поговорить?

Еле слышный голос расплескался звонким колокольчиком:

– Нет, что ты… Дикие не умеют говорить. Им надо прожить сотни лет, чтобы научиться думать, встать на долгую дорогу к самосознанию. Сюда ходят те, кто уже разумен. Или близок к этому. Им забавно узнать, как мыслим мы, люди. Как воспринимаем мир. Как мы ощущаем себя и других… Может, один из тысячи приходит сюда. А может, и того меньше.

– И ни один из чужих даже пальцем не тронул больных, – удовлетворенно констатировал Клаккер. – Они не болтались в подвалах, как обычно. Не дремали в стенах. Они приходили в гости к тебе. А ты молчала, не делилась тайной.

– Почему же? – удивилась девушка, распахнув огромные глаза. – Я говорила родным, что слышу других. И меня отправили к докторам. А потом – сюда… Люди не видят соседей, которые навещают нас. И не верят в то, что не могут немедленно потрогать, пощупать руками… Поэтому я перестала рассказывать об этом. Мне все равно не верят.

– Я – верю. – Клаккер поднялся, чуть не стукнувшись головой о низкий потолок. – Хочешь выбраться отсюда? Вернуться домой?

– Домой – не хочу… Господин Крупп сказал, что мои переехали и перестали присылать оплату за содержание. Теперь за меня платит Город… Я не хочу домой. Его у меня больше нет. Меня забыли… А посмотреть на солнышко – хочу…

– Будет тебе солнышко. Каждый день… Шольц поможет оформить бумаги, будешь жить в нормальной квартире, будет у тебя хорошая работа… Если мы сможем договориться с соседями, как ты их называешь, если закроем границу от диких… Это – дорогого стоит, ради этого я готов разговаривать с кем угодно, хоть со всеми демонами чужого мира…

Девушка задумалась, потом посмотрела на крохотный клок серого неба в крохотном окне и кивнула:

– Я согласна… А твоего человека никто не трогал. Они рассказали, что просто сильно рассердились на мужчину. Рассказали, что он поступил плохо, вот и решили над ним подшутить. Зло… Они пугали его все время, как нашли здесь. Выпрыгивали из стен, выглядывали из-за спины, корчили рожи… У него просто остановилось сердце. Он не смог жить в комнате, где негде укрыться от ночных кошмаров. И в очередной раз просто умер…