Мосты - Ион Чобану

Дядя Штефэнаке еще немного высунулся из трубы и тяжело вздохнул. Потом взялся за кремень и кресало, собираясь раскурить цигарку.

Бедный дядя Штефэнаке! Не простая задача - накормить прожорливую черную машину, у которой протекают все внутренности и лишь одна деталь в полной исправности - сирена. Гудит она в двух случаях - когда нет воды и когда нет соломы. Гудит день-деньской!

Отец дал мне ключ и улыбнулся:

- Ничего, Тоадер, из этой черной сажи выходит белый хлеб.

Что он мог еще сказать? Теперь отец был должностным лицом...

Дядя Штефэнаке зажег свою "сигару" и после нескольких глубоких затяжек продолжал рассказывать какую-то историю.

- Я, значит, говорю своей жене: "Не суйся, Агафья, к тому быку!" - не послушалась, подошла с хвоста, а он все-таки изловчился и как наддал! Отлетела аж к ограде. "Караул!" - кричит. А дело такое: с часу на час Агафья должна была разродиться. Вот и вернулась с пахоты с младенцем на руках... Удивительный бык был этот Флориан. Теперь я в скотном загоне посеял лук. Не пропадать же зря месту... Но, я должен сказать, плохо растет лук на навозе... Да-а. Заглянул я как-то туда, посмотреть на лук. Тогда показалось - ничего, новые тесаные жерди приладил к плетню. А баба, будь она неладна, каждое утро поливает огород, и плетень подгнивает...

- Эх, Штефэнаке, беш-майор... Из всего отцовского наследства сберег кресало да ограду загона. А вдруг твои волы вернутся из колхозного хлева, а?

Но отец понимал дядю Штефэнаке. Такой человек, никогда не садившийся на подводу - ни в гору, ни под гору, понукавший волов только лаской, подгонявший их бережно шерстяным кнутом, такой человек, как дядя Штефэнаке, конечно, долго еще будет беречь загон бывших своих волов...

- Ты, парень, скажи, как там у тебя занятия? - взялся дедушка за меня.

- Хорошо...

- Добро! Но смотри, беш-майор! Ты у нас и птенец, и орел! Первый ученый... на деревню!..

При этих словах мне почудилось, что уши у меня растут, как у зайца. Верно сказано: от похвалы еще никто не умирал. Любят ее все - и простаки, и умники...

- Тебя, Тоадер, только за смертью посылать! - сказала мать, когда я вернулся с ключами. Вообще-то она меня редко укоряет, знает, что такого ротозея, как я, поискать во всей Кукоаре. Слава богу, родился я под созвездием Весов, и, как сказано в гороскопе, суждено мне стать известным разбойником или большим человеком, но я должен не носить черной одежды и держаться подальше от казенных домов. Как же это получается: большой человек, который сторонится казенных домов? Ну и жулики составители гороскопов.

3

Ветер шевелил оконную занавеску, и бахрома щекотала мне лицо. Воображение разыгралось... Чудилось, что бужор*, росший под нашим окном, расцвел огромный-преогромный, на весь двор. А я, опершись на локоть, лежу в сердцевине цветка, и лепестки ласкают меня...

_______________

* Б у ж о р - разновидность пиона.

Чередой проходили передо мной школьные приятельницы, "француженки" из Цынцарен - Мариуца Лесничиха, дочь Кибиря с мыльной пеной на лице, дочь Грумана, вечно пачкавшая мне тетради своими пирожными... Я ее терпеть не мог. Что же она приходит в мои мечты?

Только Вики нет как нет. Словно она и не жила на свете.

- Красный бужор, размером не меньше двора?

У мамы дрожали губы, как всегда, когда она что-то подсчитывала в уме или напряженно думала.

- Будет погожий, солнечный день... Если приснится огонь или красные цветы... Хорошо!..

- Эй, выйдите кто-нибудь во двор! Аника давно дерет горло, никак не докличется.

- Пусть войдет в дом...

- Она Тоадера зовет.

Я наспех сполоснул лицо, чтобы согнать сон, не кошкам же меня облизывать, как говорит дед. Во весь дух побежал к воротам.

Аника щурила глаза и поджимала губы, всем видом показывая, что должна сообщить важный секрет.

- Тебя приглашает Вика. Хочет быть с тобой... Сегодня праздник Ивана Купалы... Девушки остаются наедине с парнями.

Ну и ну! Недаром говорят, молдаванин задним умом крепок... Все на свете я знал - сколько весит яйцо страуса, как извлекать квадратный корень, каков возраст Земли, мог перечислить всех египетских фараонов... Но вот остаться наедине с девушкой... И у кого спросить, что в таких случаях делают? Да разве спросишь?

- Придешь, нет? Что передать?

- Времена переменились, бабы ловят мужиков! - неуклюже попытался я пошутить, чтобы показать: не такой я уж простак!

- Тогда передам, что придешь.

- А что же еще?

- Да-а... город портит человека! - Аника снова поджала губы и неторопливо ушла. Ей не понравился мой тон. Женщины из Чулука не любят шуток и вольностей.

Но не следовало забывать и о Митре. Этот сорвиголова мог придумать для меня какой-нибудь розыгрыш.

Это пришло мне в голову, когда Аника снаружи заперла двери на замок и ушла на хоровод. Хорошенькое дельце! В доме - ни души. Лишь сверчок стрекочет в запечье... Я - за главного в чужом доме. Из-за садов доносится музыка, обжигающая сердце печалью. Неужели Митря решил водить меня за нос?

Только я собрался обшарить углы комнаты, прикидывая, где спрятался мой приятель, припасший бутылку вина, вдруг с печи спускается невеста. Идет ко мне мягкой походкой, точно дедушкин кот, когда утащит со сковородки мясо. Не то что шагов не слышно - дыхания. Вика поеживалась, скрестив руки на груди, словно с моим приходом в доме стало холодней. Вся ее фигура выражала покорность и мольбу, просила пощады, снисхождения. И лишь в зрачках таился таинственный огонь. И не обычная улыбка на лице, к которой я привык, а какое-то затаенно-лукавое выражение...

- Сиди смирно! Не подходи ко мне!

- Да что с тобой?

- Не подходи, кричать буду!

- Разве ты не звала?

Я и не собирался приблизиться к Вике. Только шало смотрел, как она мечется из угла в угол, не находя себе места.

- Тише! Кто-то идет.

- Никто, тебе показалось...

- Шаги за домом...

- Так тебе и надо! Зачем настропалила Анику, чтобы заперла нас?

- Аника сказала, такой обычай.

- Что ж, давай по обычаю!

- Нет, не хочу!

- Я ж тебя не съем.

- Вот что, сиди на лежанке, я буду на лавке...

- Ну, если такой обычай...

- Нет, обычай не такой.

- Тогда давай, как полагается!

- Нет, лучше так - ты на лежанке, я на лавке.

- Ну, раз тебе хочется...

- Ты первый раз так сидишь?

- Первый.

- Я тоже.

- Ну?..

- Потом пойдешь на жок?

- А почему бы нет?

- Хочешь, пойдем вместе?

- Я подумаю.

- Сердишься, что не хочу сидеть рядом с тобой?

- Ужас как сержусь.

- А вдруг потом обманешь меня?

- В этом-то и весь обычай?

Сердце екнуло - вспомнилось, как говорили парни, что в девушках больше чертей, чем на мельнице мешков, и повадка у них схожая. Почти все говорят: "Ступай туда... иди сюда... сиди смирно... Нет, мне скучно..." И если будешь с ними нерешителен, из тебя же сделают посмешище.

После того как сельские молодки вручили мне на прополке картофеля тяпку, завернутую в платочек, не хватает еще, чтобы обо мне разнеслась молва, будто я недотепа. Не знаю, как я тогда выглядел. Подобно тигру, я прыгнул, и лишь сердцебиение девушки образумило меня на мгновенье. В груди у нее стучало - тук-хук-тук. Хорошо, что я опомнился. Тут как раз послышался скрежет открываемого замка, в дверях появилась Аника с широкой всепонимающей улыбкой.

Мы с Викой вылетели во двор. Я - в одну сторону, она - в другую. Точно чета Кибирей: на прополке он всегда работал в одном углу делянки, жена - в противоположном.

Мозг мой сверлила мысль: неужто из-за какого-то вздорного обычая я больше не смогу ходить в этот дом?

Вдруг Вика положила мне руку на плечо, захохотала.

- Пошли на жок. Что твое, то твое, не убудет, не прибавится.

- Смотри, пошлю тебя в сад... И ты от меня не увильнешь.

- Какой нашелся!

- Не веришь?

- Конечно, нет!

Вика так дернула платок, которым я вытирал вспотевший лоб, что он чуть не порвался. Но я не выпустил его... Так мы и шли по селу, держась за платочек, будто помолвленные.

Музыканты, завидев нас издалека, заиграли марш Кукоша. Вика понятия не имела, чем знаменит этот марш, начинавшийся тревожным пением трубы: "Будь готов, атаман, лес оцепляют жандармы! Нагружай свои подводушки, покидай своих зазнобушек!"

Я и в самом деле пыжился, как молодой петушок. Ведь у меня в гороскопе записано: если не преуспею в науках, стану известным разбойником в кодрах. Как знать, может, переплюну самого Кукоша из Деренеу! Может, и в мою честь музыканты станут слагать песни, играть их от всей души. А я отводить душу с красавицами...

Пока что я отвел Вику к подружкам и вернулся в круг парней. Мимоходом ко мне подошла Мариуца Лесничиха, сорвала шляпу с моей головы и приладила ландыш. Парни засмеялись. Как бы не поплатился я, подобно Митре: снова спрячет Мариуца подушку под юбкой, запросто придет к моей матери...

Дочь Кибиря, та, что не смывает с лица мыльную пену, попросила поучить ее танцевать по-городскому. Теленешты были для нее самым большим на свете городом!