Охотник (СИ) - Шнайдер Эйке

— Погоди. Я слышал, у тебя из дома кое-то пропало. Постараюсь найти.

— Так тебе и скажут.

— Нет, конечно, — хмыкнул Руни. — Но я знаю, кого послать с расспросами и к кому. Всему должен быть предел.

Очень хотелось, уходя, шарахнуть дверью, но милая девочка Сив ничем этого не заслужила. А вот Руни наверняка понимал, что делает — что ж, своя рубашка всегда ближе к телу, ничего иного и ждать не стоило.

Кажется, сказанное в сердцах станет пророческим — сдохнуть ему под забором. Занять не у кого, наверняка до всех знакомцев слухи уже дошли, невиновные ведь не оказываются над свежим трупом по уши в крови, верно? Да и занятое надо будет возвращать, а как? Отчаиваться рано, конечно: если уж совсем ничего не подвернется, пробежится по трактирам, которых в Белокамне не меньше пяти дюжин, да с полдюжины постоялых дворов. Где-нибудь да нужен будет вышибала. Совсем не тот заработок, к которому он привык, но сойдет на первое время. А не получится можно будет выйти на рыночную площадь, в тот ряд, где собирались наемники, не успевшие сделать себе имя. туда приходили купцы, искавшие меч для небольших и не слишком хорошо оплачиваемых поручений, но иногда могло и повезти.

Как в тот раз, когда на рынок явился Колльбейн Дюжий, искать людей для охраны каравана. У него, младшего сына купца, золота было в обрез, да и само предприятие выглядело чересчур рискованным слишком далеко, слишком надолго. Повезло.

Но на рынок это на крайний случай, другого ничего не останется. Белокамень большой. работа найдется… если и на другой конец города слухи не дойдут. А вдруг дойдут — останется только убраться из Белокамня, сменить имя и молиться, чтобы никогда в жизни не встретить старых знакомых. И таким образом признать, что все же виновен.

Он решил, что бегать-искать будет завтра, все-таки силы еще не до конца вернулись. К тому же завтра как раз придется съезжать из «Аиста», подыскивая нору попроще и подешевле. Зашел к скорняку, сказал что передумал и готов продать шкуру. Будет какой-нибудь купец хвастать, выдавая за свой трофей, пусть. И Вигдис обойдется без шикарного ковра у камина.

При мысли о Вигдис внутри заныло. О потраченных деньгах Гуннар не жалел, все равно сейчас лежали бы в подвале покойного Ингвара — к слову, если этот подвал не обчистят, воспользовавшись тем, что охранять некому. Не в серебре дело. Думать о том, что, возможно, это из-за нее он оказался на виске, было невыносимо. Не думать — не получалось. И, как ни крути, выходило, что дальше им вместе не быть. Даже если это не она. Скорее всего, ему придется уехать из Белокамня, нанявшись в приграничье: быть трактирным вышибалой — не предел его мечтаний. А ей — оставаться. Дом, связи, налаженная и обустроенная жизнь, ради чего бы ей бросать все это? Особых иллюзий Гуннар не питал — всегда найдется, кому утешить. И ее… и его. Наверное.

Чтоб тому ночному извергу вечно икалось.

А, собственно, какого рожна? Не иначе как Гуннар после пытки все-таки головой повредился. Найти тварь, добыть доказательства, и… И окажется, что это кто-то из своих. Твою ж мать!

Он в который раз призвал проклятья на голову неизвестного изверга и заставил себя не думать. Завтра. Серебра немного есть, с голода прямо сегодня не умрет, а утро вечера мудренее, даром что для него сегодняшний день начался с обеда. Наставники, и в пансионе, и в ордене учили, что судьбоносные решения нужно принимать исключительно на свежую голову, сытым и здоровым. Вот завтра Гуннар и решит.

Впрочем, когда это получалось что-то решать на ясную голову? Первым, кого Гуннар увидел, вернувшись в «Аист и корону», был Эрик. Стоял себе, держа кружку и негромко переговариваясь с хозяином. Встретившись взглядом с Гуннаром, мотнул головой в сторону ближайшего свободного стола — поговорить, дескать, надо. Протянул письмо. Узор на печати показался знакомым — такой же был на торце ножа, что он подарил брату. Да и почерк еще не устоявшийся, детский.

Эрик молча вернулся к стойке допивать свое пиво. Похоже, говорить им и правда больше не о чем. Но что понадобилось брату так скоро? И почему письмо настолько толстое? Гуннар сломал печать, преисполнившись самыми мрачными предчувствиями. Писал Рерик точно курица лапой, тут и там виднелись кляксы. Торопился?

«Я переписал для тебя обряд. Успел, и спрятал копию, прежде чем мама отобрала книгу. Она сказала, что такие вещи нельзя рассказывать всем — слишком велик соблазн. Заставила меня поклясться, что никогда в жизни не воспользуюсь этим знанием».

Заставила поклясться, но не забыть. Надо же. Может, парню повезет больше?

«Еще сказала, что свяжется с влиятельными знакомыми, чтобы нашли все списки с этой книги и сожгли. Древние легенды должны оставаться древними легендами. Жаль книгу, интересная. Ты ведь расскажешь, как все было на самом деле, когда получится встретиться? И если вдруг дела занесут тебя в Солнечный, найди меня, хорошо? До сих пор не могу поверить, что у меня есть старший брат. Рерик».

Гуннар медленно опустил лист на стол. Слишком велик соблазн. Насколько он знал, мать всю жизнь занималась старинными ритуалами, выискивая среди легенд и слухов те, что могли бы оказаться полезными. Занятие не слишком прибыльное, но в деньгах она не нуждалась. Еще до рождения Гуннара она ссудила свои накопления купцу, и с тех пор тот исправно присылал долю от прибыли.

Мать наверняка знала, о чем говорила. Но это значит…

Глава 15

Он посмотрел на Эрика.

— Кажется, я должен извиниться.

Тот недоуменно нахмурился. Сел за стол напротив. Гуннар отдал ему списки. Эрик вгляделся в строки, разбирая каракули с явным трудом.

— Что это?

Пришлось рассказывать. Про книгу, записанную со слов Фридмунда, пусть Творец примет его душу.

Эрик прочувствованно выругался.

— Кто-то из одаренных по этому описанию сможет додуматься до того, какие плетения должны сопровождать обряд, и провести его? — спросил Гуннар.

— В этом городе, должно быть, тысячи две одаренных, как я могу говорить за всех? Мне бы не хватило деталей. Но в общих чертах… — Он снова вгляделся в строчки. — Нет, не могу сказать. Я-то знаю подробности, а как бы думал, если бы не знал…

Поразмыслив, Гуннар протянул ему письмо от Рерика. Все равно в нем ничего особо уж личного нет.

— А кто его мать? — поинтересовался Эрик, подняв глаза от строчек.

— Не знаю, скажет ли тебе что-то ее имя. Лагерта Утопленница.

Эрик присвистнул.

— Спрашиваешь! — Он снова глянул в письмо и изумленно вытаращился на Гуннара. Тот сделал вид, будто не заметил. Выворачивать душу ради чужого праздного любопытства он не собирался.

— В своей области знаний она весьма известна, — медленно произнес Эрик. — И если она говорит, что это возможно… даже если сделать поправку, что таких умов, как у нее, немного…

Он надолго замолчал, в который раз перечитывая список.

— Если ставить целью не желание, а силу, просто дополнительную силу — того, что здесь есть, достаточно. Особенно вспомнив кое-какие старые книги, как это наверняка сделала твоя… Лагерта. С книгами и легендами о тех временах, когда одаренные едва не истребили друг друга.

— Болли Кровавый, — сказал Гуннар.

— Ты знаешь? Это не те истории, которые рассказывают…

— Пустым? — Гуннар усмехнулся.

— Тем, кому дара не досталось, — не отвел глаз Эрик. — А ты бы стал на нашем месте?

Легенды говорили, что во времена оны одаренные, которых тогда рождалось куда больше, властвовали над остальными людьми. Но власти всегда не хватает, и брат восстал на брата, пока тех, кто владеет даром, почти не осталось. Тогда верх взял Болли Кровавый, безумец, покоривший половину известного мира. Тот, кто держал триста наложниц и приносил в жертву ложным богам рожденных от них детей. Пока мерзость деяний его и его приспешников не переполнила чашу терпения Творца и тот не обрушил на землю огненный дождь, после которого тьма на много лет укрыла землю, едва не погубив все, что на ней. И только молитвы благочестивых вернули свет.