Дело трезвых скоморохов - Андрей Белянин

Пьяные в дрезину путчисты сидели в главной трапезной и на появление суровых стрельцов под командованием матушки царицы реагировали неадекватно – руганью, иканием и нетрезвыми покаяниями типа «бес попутал».

– Кто здесь временные? Слазь, кончилось ваше время!

Эффектно блеснув основами школьной программы по литературе, я распорядился торжественно отвести в отделение Бодрова и ещё четверых особо приближённых типов. Государыня без колебаний подписала ордер. А с ней, оказывается, приятно работать в паре, учту на будущее…

Даже не упомню, когда в последний раз я испытывал такое удовлетворение. Упоённым собственной глупостью боярам даже в голову не пришло, что матушка царица окажется столь политически активной. Ей бы положено чинно, по-православному, удалиться в свои покои и вышивать крестиком, изредка проливая горькие слёзыньки в связи с отсутствием мужа. А уж избранные лица боярской думы скрепя сердце правили бы государством, как умели, не обременяя бедную женщину составлением указов, разбором судов, делёжкой земель и угодий, сбором налогов, тратами из казны и прочими безрадостными тяготами власть имущих.

В этом смысле поступок Бодрова со компанией был абсолютно оправдан. Не сомневайтесь, заявись Горох – ему бы тут же всё передали с рук на руки, не чиня ни малейших препятствий к воцарению на троне законного государя. Поэтому свой арест и сопровождение под стрелецкими пищалями в поруб милицейского отделения многие восприняли как кровную обиду. Они-то ведь хотели как лучше! За что ж так-то с родовитым боярством?! Сам бы я, наверное, всё-таки не рискнул, ограничившись внушением, но Лидия Адольфина показала себя куда более решительной… Чего только стоила одна её речь, выданная прямо с крыльца, перед верными стрельцами:

– Зольдатн унд официрен! Пока фаш царь, мой муж, ошень есть занят, я – фам мать и отец! Но больше-больше мать! Ви есть мои киндер… Кто сметь сказать, что я не есть фаш мать?! Виходить перёд сюда и строиться шнелле-шнелле, я сама их отшлёпать, по-матерински… нежно… чем-нибудь тяжелим!

Дураков не нашлось. Сотники первыми заорали «ура!», остальные подхватили, и счастливая государыня смахнула умильную австрийскую слезу.

– Фсех есть любить… Фсем по айн, нет, цвай рубель, и водки, в защёт… учёт… прощёт… казны! Я – фаш мать!

– Да здравствует добрая матушка царица! – восторженно рявкнули бородачи, и я понял, что бояр пора уводить от греха подальше. С неё станется ещё и поквитаться, а у меня в отделении хоть и тесновато, зато безопасно… Царице я пообещал завтра же вернуть любимого мужа. Видимо, просто устал, хотел спать и плохо соображал, иначе бы не стал нести столь явную чушь. Но уж как вышло, так вышло.

Домой добрёл в лучшем случае к четырём утра. Коварный петух только-только устроился на заборе, напротив моего окна, как увидел меня, входящего в ворота. Птица сдвинула гребешок набекрень, уперла крылья в бока и возмущённо разоралась, словно требуя объяснить, где я шлялся всю ночь. В свою комнату подниматься не стал, тихо улёгся прямо в горнице на лавке. Сапоги снял, кажется…

Спал нервно, чутко и недолго. Если не ошибаюсь, Яга подняла меня уже в восемь, ей судьба пропавшего государя казалась проблемой более важной, чем мой заслуженный сон. В результате за столом я клевал носом, но все события мятежной ночи изложил в самой подробной обстоятельности.

– Ну, коли такой расклад пошёл, дак что ж козырей беречь… Настала пора и нам зубы показывать, а то, не ровён час, скоморохи заезжие нас без отпору защекочут.

– Есть план?

– Плану нет, есть мыслишки старушечьи, немудрёные…

Угу, иногда бабуля играет в провинциальную скромность, но «тундрой» её никак не назовёшь. Послушаем, послушаем, итак…

– Приоденусь я, старая, поцветастее, да и пойду перед господином Труссарди красой форсить! А уж ты в энто времечко не теряйся – волшебный ящик ищи, на загривок кидай да в отделение родимое волоки. Чую я, через фокус безвредный люди пропадать начали. Да ты и сам помнить должен: сколь человек в него ни лазило, а ни один назад не показался.

– Помню, я и сам об этом говорил раньше… Но если вы считаете, что мне этот гроб в одиночку на плечах унести ничего не стоит, то глубоко ошибаетесь. Его на арену трое здоровяков вытаскивали.

– Ну так Митьку возьми, уж он небось сдюжит.

– Физически – да, но как вы себе это представляете? – зевнув, засомневался я. – Посреди бела дня мы трое заходим в цирк, а через пять минут двери распахиваются, и сыскной воевода с напарником на глазах у всего Лукошкина убегают с магическим шкафом в неизвестном направлении.

– Отчего ж в неизвестном-то?

– Действительно, в очень даже известном. Вообще-то везде подобные действия классифицируются как кража и сурово караются законами всех стран. Да нас свои же сознательные граждане повяжут!

– Народ мы отвлечём, на то при нас цельная сотня стрелецкая есть, – убеждённо отмахнулась бабка. – А вот чтоб сотрудника нашей милиции с преступными намереньями не подставлять, дадим ему вещицу верную, твоей зазнобой подаренную.

– Шапка-невидимка? А я уже совсем про неё забыл…

– Дак нужды-то не было. Но в сей час пущай послужит делу правому. Ужо небось ежели Митя в шапке невидимым станет, кто ж увидит, что он шкаф своровал?

– Взял на время, – деликатно поправил я.

– В научных целях, экспертизы ради, – для виду согласилась Яга.

Операцию назначили на два часа дня. Основная масса лукошкинцев ещё обедает, сегодняшнее представление вроде бы в три, так что времени на акт экспроприации реквизита предостаточно. Вызвали Еремеева, он, как всегда, дважды не переспрашивал, удивлённое лицо не делал, только поинтересовался, хватит ли одного ведра карамельного гороха. Мы переглянулись с главой экспертного отдела и решили, что должно хватить. В конце концов, мы ведь не кондитерскую лавку открывать собираемся, а только отвлечь любопытствующих. Фома кивнул и вышел во двор, дать соответствующие указания. Можно было отвлечься и отдохнуть.

После обеда позвали Митьку, с ним пришлось туже… В предложенной ему роли мгновенно углядел слабое звено и забился под стол, вереща самым свинским образом:

– Не пойду! Не могёт такого быть, чтоб товарищи милицейские меня, сироту безответную, на преступление толкали! Отродясь ничего не воровал (тока по мелочи разве…), а чтоб шкаф волшебный из шатра скоморошьего уносить – такого уговору не было! Нет энтого в моих прямых служебных обязанностях.

Знаете, мы даже не пытались его уговаривать и что-то там объяснять. Зачем? Все всё понимают, традиции есть традиции, поорёт, успокоится, сам впереди всех побежит.

– Зря, что ль, маменька учила – не воруй?! Зря ли отец Кондрат в проповедях грозил судом праведным да муками адскими?! Ить всё Лукошкино Митьку Лобова знает как борца непримиримого с жульём, живота не жалеющего. Вон пущай Никита Иванович прёт – он начальник, ему всё можно! Хоть красть, хоть убивать, хоть прелюбодейничать… Ой!

Это Яга, не удержавшись, ткнула-таки балбеса ухватом. Я сам стоял в тихом обалдении от того, на что он считает меня способным… Потом вытащил из печки кочергу и приступил к «воспитательным методам» вместе с бабкой, но с другой стороны.

– А-а-ай! И хоть бейте меня, жгите, мучьте, рвите на куски, да тока не уронит честь милицейскую сотрудник ваш младшенький… Тело моё схороните на перекрёстке двух дорог, у ворот лукошкинских, чтоб я и духом бесплотным пути в город ворью бесстыжему преграждал! А панихиду о Митьке, начальством затравленном, пущай кот Васька споёт, уж больно у него мурлыканье музыкальное… У вас же прощения прошу и сам всё прощаю, аки агнец безвинный, белокучерявенький! Когда на дело-то выходить, соучастники?

– Примерно через полчаса, – устало откладывая кочергу, выдохнул я.

– Дабы грабёж удачный был, в деле надобно слаженность иметь. – Вылезая из-под стола, этот симулянт и нервотрёп выразительно зыркнул по сторонам и потребовал уточнения деталей. – Бабуля внутрях скоморохам зубы заговаривает. Никита Иванович козе глаза отводит. Я, в шапке-невидимке, шкаф ихний на спину кладу да бежать. Тут чисто вроде… А ежели на улице что?

– Там Еремеев с ребятами заступятся.

– Стало быть, не дадут пропасть… Ну, тады несите шапку, что ль, мерить буду.

Вот это, кстати, была мысль правильная. Ещё минут двадцать мы командно обучали младшего товарища искусству правильно надевать и снимать потёртую тюбетеистую ермолку. Сразу нахлынули романтические воспоминания об Олене, летучем корабле, Кощее Бессмертном… Тогда всё хорошо кончилось, хотя трупов, конечно, хватало. Но я искренне надеялся, что судьба вновь сведёт меня с этой девушкой – не на узкой тропинке, а просто, по-человечески, когда настанет наш час…

– Ну что, пора?

– Пора, Никитушка, – из комнатки бодро вышла празднично разнаряженная бабка. – На непривычное дело идём, но ежели уж сама милиция без воровства закон и порядок навести не может, значит, и впрямь зло велико, и попустить ему нельзя николи…