Девушка, которая играла с огнем - Стиг Ларссон

— Рассказывай.

Белокурый гигант достал из внутреннего кармана куртки конверт. Открыв его, Магге Лундин нашел там паспортную фотографию и листок с данными лица, о котором шла речь. Он вопросительно поднял брови.

— Ее зовут Лисбет Саландер. Она живет в Стокгольме на улице Лундагатан в районе Сёдермальм.

— О'кей.

— Возможно, сейчас она за границей, но рано или поздно она там снова появится.

— О'кей.

— Мой заказчик хочет поговорить с ней спокойно и без свидетелей. Так что ее нужно доставить живой. Предлагается сделать это через помещение склада близ Ингерна. Затем нужен будет человек, который приберет там после разговора. Она должна исчезнуть бесследно.

— Это мы можем выполнить. Как мы узнаем, когда она вернется?

— Когда придет время, я приеду и сообщу.

— Цена?

— Ну, скажем, десять кусков за все? Работа несложная. Съездить в Стокгольм, забрать ее, доставить ко мне.

Они снова пожали друг другу руки.

При втором посещении квартиры на Лундагатан Лисбет расположилась на продавленном диване и стала думать. Ей нужно было принять ряд стратегических решений, одно из которых касалось того, оставлять за собой эту квартиру или нет.

Она закурила, пуская дым в потолок и сбрасывая пепел в пустую банку из-под кока-колы.

У нее не было причин любить эту квартиру. Они въехали сюда с мамой и сестрой, когда ей было четыре года. Мама жила в большой комнате, а они с сестрой в маленькой спальне. Когда ей было двенадцать лет и случился «Весь Этот Кошмар», ее отправили в детскую клинику, а потом, после того как ей исполнилось пятнадцать, она несколько раз переходила из одной приемной семьи в другую. Ее опекун Хольгер Пальмгрен сдавал квартиру и позаботился о том, чтобы в восемнадцать лет, когда ей снова понадобилась крыша над головой, она получила свое жилье обратно.

Эти комнаты всегда оставались в ее жизни чем-то неизменным. И хотя теперь они ей были уже не нужны, Лисбет не хотелось просто так их отдать. Ведь это означало, что какие-то чужие люди будут хозяйничать в ее жилище.

Оставалась также и логистическая задача, потому что ее почта (если таковая появится) будет приходить по ее старому адресу на Лундагатан. Если расстаться с этой квартирой, то придется заводить новый почтовый адрес. А Лисбет Саландер хотела как можно меньше светиться и мелькать в каких-то там базах данных. Публичности она избегала с маниакальным упорством, тем более что у нее не имелось оснований особенно доверять официальным учреждениям, да и вообще кому бы то ни было.

Она посмотрела в окно и увидела тот же брандмауэр заднего двора, который торчал у нее перед глазами всю жизнь. И тут она почувствовала облегчение при одной мысли, что ей больше не придется жить в этой квартире. Она никогда не чувствовала себя здесь в безопасности. Каждый раз, поворачивая на Лундагатан к своему подъезду, она и в трезвом и даже в нетрезвом состоянии внимательно присматривалась к окружающей обстановке — к припаркованным машинам и прохожим на улице. Она сильно подозревала, что есть некие люди, желающие причинить ей зло, и удобнее всего им осуществить свои намерения в окрестностях ее дома, когда она возвращается к себе или выходит на улицу.

До сих пор, как ни странно, на нее ни разу не напали. Но это не значило, что она могла расслабиться. Ее адрес на Лундагатан указывался в любой базе данных, а за все прошедшие годы у нее не имелось возможности обеспечить свою безопасность никакими иными средствами, кроме собственной бдительности. Свой новый адрес на Мосебакке она предпочитала по возможности скрыть, поскольку инстинктивно чувствовала, что ей следует держаться подальше от всех, кто захочет ее отыскать.

Однако эти соображения не помогали решить вопрос о том, что делать с этой квартирой дальше. Подумав еще немного, она взяла мобильник и позвонила Мимми.

— Привет, это я.

— Привет, Лисбет. Неужели ты решила позвонить мне всего через неделю после нашей встречи?

— Я сейчас на Лундагатан.

— О'кей.

— Я подумала, не хочешь ли ты переехать в эту квартиру?

— Переехать?

— В твоей коробчонке ведь негде повернуться.

— Мне тут нравится. А ты что — переезжаешь в другую?

— Я уже переехала. Эта квартира пустует.

На другом конце провода помолчали.

— И ты еще спрашиваешь, хочу ли я в нее переехать! Но, Лисбет, у меня нет таких денег.

— Права на эту квартиру выкуплены. Плата в кондоминиум[39] составляет чуть меньше полутора тысяч крон в месяц, то есть, по-видимому, это даже дешевле, чем ты платишь за свою коробчонку. Деньги заплачены за год вперед.

— И что же, ты хочешь ее продать? Я думаю, она должна стоить по меньшей мере миллион, а то и больше.

— Полтора миллиона, если судить по газетным объявлениям.

— У меня нет таких денег.

— Я не собираюсь ее продавать. Можешь переезжать сюда хоть сегодня вечером, живи сколько захочешь, и целый год тебе не надо будет платить за квартиру. Я не собираюсь отдавать ее внаем, но могу вписать тебя в свой контракт как второго жильца, тогда у тебя не будет лишних хлопот с товариществом.

— Лисбет, ты шутишь?

Лисбет осталась невозмутимо-серьезной:

— Мне эта квартира не нужна, и я не хочу ее продавать.

— То есть ты хочешь сказать, что я могу жить в ней бесплатно. Ты это всерьез?

— Да.

— На какой срок?

— На сколько захочешь. Ты согласна?

— Конечно согласна. Не каждый день мне предлагают бесплатную квартиру в районе Сёдер.

— Есть одно условие.

— Я так и думала.

— Мне по-прежнему будет приходить почта на этот адрес, и я буду здесь ее забирать. Все, что от тебя требуется, это просматривать почту и позвонить мне, если там окажется что-то важное.

— Лисбет, ты самая прикольная девчонка из всех, кого я знаю. Что ты вообще сейчас делаешь? Где ты сама будешь жить?

— Об этом лучше в другой раз, — ушла от ответа Лисбет.

Они договорились встретиться немного попозже, чтобы Мимми могла как следует посмотреть квартиру. Закончив разговор, Лисбет почувствовала, что настроение у нее стало гораздо лучше. Она взглянула на часы и поняла, что до прихода Мимми остается еще довольно много времени. Выйдя из дома, она дошла до Торгового банка на Хорнсгатан, получила талончик с номером и стала терпеливо ждать своей очереди.

Предъявив документ, она объяснила, что жила некоторое время за границей и теперь хочет ознакомиться с состоянием своего сберегательного счета. Капитал, который она декларировала, составлял восемьдесят две тысячи шестьсот семьдесят крон. Со счетом не производилось никаких действий, за исключением одного поступления в размере девяти тысяч трехсот двенадцати крон — это было пришедшее осенью наследство от матери.

Лисбет сняла со счета сумму наследства и задумалась. Ей хотелось употребить эти деньги на что-то такое, что понравилось бы матери. Раздумывая и пытаясь подобрать что-нибудь подходящее, она дошла до почты на Росенлундсгатан и послала деньги анонимным переводом на счет одного из женских кризисных центров Стокгольма, сама не зная почему.

В восемь часов вечера в пятницу Эрика выключила компьютер и потянулась. Почти весь день она работала над окончательным вариантом мартовского номера «Миллениума», а поскольку Малин Эрикссон была плотно занята редактированием тематического номера Дага Свенссона, то большую часть редактуры ей пришлось сделать самой. Ей помогали Хенри Кортес и Лотта Карим, но они в основном привыкли сами добывать материал и писать статьи, а редактура была для них делом не слишком знакомым.

После такого дня Эрика Бергер очень устала, у нее болела спина, но в основном она осталась довольна и этим днем, и жизнью вообще. С финансами все обстояло благополучно, все кривые шли вверх, тексты поступали к назначенному сроку, в крайнем случае с небольшим запозданием, среди сотрудников царили бодрость и дух удовлетворенности, не покидавший их после дела Веннерстрёма.

Попробовав сама помассировать затекшую шею, Эрика вскоре поняла, что лучше бы принять душ. Она могла бы воспользоваться душевой кабиной за буфетной, но идти было лень, и она просто положила ноги на письменный стол. Через три месяца ей должно исполниться уже сорок пять лет, и так называемое будущее в значительной степени для нее уже позади. Несмотря на тонкую сеточку морщин и глубокие линии вокруг глаз и рта, она по-прежнему выглядела хорошо. Два раза в неделю она неизменно посещала гимнастический зал, но стала замечать, что ей все труднее становится взбираться на мачту, когда они с мужем ходят в плавание под парусом. А карабкаться на мачту было ее обязанностью: Грегер страдал ужасными приступами головокружения.

Эрика сказала себе, что ее сорок пять лет, несмотря на черные и белые полосы, в основном прошли счастливо. У нее имелись деньги, хорошее положение в обществе, прекрасный дом и любимая работа. У нее был муж, нежно любивший ее и после пятнадцати лет супружества, а сверх того еще и неутомимый любовник, который хоть и не согревал ей душу, зато вполне удовлетворял ее физические потребности.