Холмы Каледонии - Мария Сергеевна Руднева

Ортанс закатил глаза:

– Если вы до сих пор не заметили, я не слишком-то жалую докторов. С чего бы мне делать исключение для вашей медицины?

– Да если бы я мог, я бы притащил вам лучшего врача с самыми острыми серебряными иглами! – Обычно спокойный Цзиянь говорил громче обычного, и в голосе его прорезался острый ханьский акцент. – Но я же прошу вас просто со мной поговорить…

– А вы уверены, что людный парк в центре города лучшее место для подобных разговоров?

Цзиянь тонко улыбнулся:

– О да. Поверьте моему опыту – чем больше людей вокруг, тем меньше вероятность, что кто-то захочет обратить внимание именно на вас.

– Но вряд ли кто-то сможет подслушать нас дома…

– Сказал владелец известной на весь город мастерской, – сощурился Цзиянь. На механическом протезе эта мимика выглядела жутковато.

– Вы что же, полагаете, что к нам могут заглядывать в окна?

Цзиянь только вздохнул, поражаясь наивности друга. Любопытство жителей Лунденбурха с лихвой компенсировало их внешнюю строгость и сдержанность, а также некоторого рода ханжество, вынуждающее натягивать чехлы на ножки рояля и прикрывать вырезы платьев шелковыми платками. Однако при внешней добродетели ни один лунденбурхец никогда не отказал бы себе в удовольствии немного задержаться под чужим окном.

Потому столь часто влюбленные, явившись на тайную встречу, первым делом кидались не в объятия друг друга, а к оконной раме, плотно занавешивали шторы и проверяли, не может ли их увидеть случайный прохожий.

– Не будем испытывать судьбу, – сказал он тихо. – Расскажите, что из этих сплетен правда, а что – досужая ложь? Не для того, чтобы удовлетворить мое любопытство. А лишь чтобы скинуть камень с сердца…

Ортанс сдался.

Переспорить Цзияня было, кажется, невозможно – два упрямых человека сошлись на узком мосту недопонимания, подобно двумя баранам из старинной песенки, и, чтобы не окончить плачевно, кто-то должен был уступить. И, кажется, в этот раз не Цзиянь.

Тяжело выдохнув, Ортанс заговорил:

– Этому Уотерсу, какого бы низкого я ни был о нем мнения, нельзя отказать в умении находить информацию. Кажется, он выловил те концы, которые я давно бросил в воду. Удачливый рыбак, ничего не скажешь! В его профессии это прямо-таки необходимость. Но хотел бы я, чтобы его таланты обошли меня стороной.

– Почему ты боишься своего прошлого? – Черные глаза Юй Цзияня, казалось, смотрели ему в душу. – Почему?

– Потому что Улей контрабандистов боятся, но не уважают, – сказал Ортанс, разглядывая свои руки – широкие, грубые ладони, покрытые мозолями от инструментов, ожогами и царапинами.

Руки механика.

– Улей – это клоака Лунденбурха. Те, кто туда попадает – отщепенцы, отбросы общества, – уже потеряли последний шанс на нормальную жизнь. А те, кто там рождается, даже не знают о ее существовании. Вы были со мной в Улье. Вы видели, как он живет: по своим законам и правилам. И полностью отрезан от остального города.

– Но почему тогда власти Лунденбурха не спешат от него избавиться?

– Избавиться? – хохотнул Ортанс. – Нет, Лунденбурх никогда не избавится от Улья, как львиный прайд не изгонит гиен с окраин своей территории. Городу нужны те, кто позволяет ему оставаться чистым. Воры. Гробовщики. Контрабандисты. Подобно тому, как лорд в начищенных до блеска ботинках и белоснежной манишке принимает гостей в своих светлых покоях, пока слуга с рахитом и в вытертой рубашке выливает за ним ночную вазу. Если лорд станет делать это сам, его манишка быстро перестанет быть белой. Улей существовал при короле, не изменился при Парламенте, и настань тут хоть республика, как у галлов, не приведи Даннан, Улей останется!

– Вы же сами говорите – в Улей люди попадают отсюда. Из Лунденбурха. Что происходит с ними?

– А вы говорили, это не допрос, – проворчал Ортанс. – Но я отвечу. Бывает так, что человек, вполне приличный, работящий, живущий по чести, в какой-то момент теряет все. Кого-то лишают наследства, у кого-то отбирают все судебные приставы, а нечистые на руку юристы пополняют и без того немаленький банковский счет, кто-то топит тоску в виски и не замечает, как опускается все ниже и ниже… Выхода два – в канаву или в Улей. Те, кто выбирает Улей, в конце концов не жалеют: там даже самый распоследний пьянчуга заработает на бутылку. Но путь к приличному обществу оттуда заказан.

– Все это понятно. Но… Почему вы считаете, что покинуть Улей и строить новую жизнь так же постыдно, как потерять все и стать одной из пчел?

Пчелами часто называли все маргинальное население Улья. Ортанс улыбнулся, услышав из уст друга такое определение, – Цзиянь совсем сжился с ролью лунденбурхца, даже говорить стал совсем как они.

– Я часто думал… – Ортанс подпер рукой подбородок. – Что было бы, покинь я Улей совсем юным? Удалось бы мне поступить в услужение к какому-нибудь добросердечному человеку – кому-то вроде нашего мистера Мирта, если подобные ему вообще существуют в природе? Или, например, получить образование в колледже? Вряд ли. Раньше никуда не брали без рекомендаций, а получить их было негде. С этим и сейчас все очень неважно обстоит, но хотя бы появляется больше возможностей заработать. Я же получал образование буквально на улице, и единственное, с чем мне несказанно повезло, – это со старым мистером Кетцалем, который, хоть и находил утешение исключительно в хересе, в прошлом был школьным учителем, и весьма неплохим. Если бы не он, я не знаю, как бы я смог постигнуть науку чтения и письма.

– А механизмы? – Цзиянь невольно коснулся своей руки.

– О, тут мистер Кетцаль был полным профаном. А у меня… – Ортанс посмотрел на свои ладони. – Что-то, что в прежние времена назвали бы, наверное, даром. Я, когда смотрю на механизмы, сразу вижу, в чем проблема.

– Вы гениальный диагност, – Цзиянь не спрашивал, скорее, утверждал.

– Тогда я не знал, что это так называется. И что относится не только к медицине, – усмехнулся Ортанс. – Просто чинил от скуки все, до чего только мог дотянуться. В Улье, как правило, дорожат тем, что имеют, – и еще больше ценят тех, кто может продлить жизнь вещам. Очень скоро меня… заметили. И приобщили к делу. Сначала я только помогал чинить то, что пострадало в процессе переправки – контрабанда опасное занятие… А вскоре меня взял к себе Шершень. Ты видел его в Улье. Старый приятель, чтобы его в Холмы забрали. Я много работал с ним и этим не горжусь.

– Вы сказали, что оттуда не уходят. Но вы же смогли?

– И живым, заметьте, – до сих пор считаю это чудом.