Четвертая высота - Елена Ильина
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
У Нади на глаза навернулись слёзы.
– Я всегда считала, что дружба – это дружба! Ты на Северном полюсе, а я на Южном, и всё-таки мы дружим. А что нас с тобой разделяет? Одна стенка!
– Нет, – сказала Гуля серьёзно и тихо. – Не одна стенка.
– Две, что ли?
– Больше. Понимаешь, Надежда, вот мы с тобой сидим на подоконнике целых десять минут, и говорить нам не о чем. Ни до чего не договорились… Холодова, Аганян, Северный полюс, Южный – что за пустяки! Просто мы с тобой уже не маленькие, чтобы вместе в песочек играть. А почти взрослым людям из пустого в порожнее переливать незачем. Нет, я умею дружить, это ты неправду сказала!..
– С этой твоей Мирркой черномазой, что ли?
– Да, с Миррой. Я её и люблю и считаюсь с ней.
– Только потому, что она тебя обожает: «Гулька, ты талант!», «Гулька, ты гений!» А тебе того и надо. Не любишь правду слушать. А я уж такая: что думаю, то и говорю в глаза!.. Может быть, это грубо, что я тебе сейчас сказала…
– Не грубо, а глупо, если уж на то пошло! – сказала Гуля, слезая с подоконника. – Больше я с тобой объясняться не желаю.
– Передай привет и поцелуй своей Гарбель-Фар-бель! – крикнула Надя ей вслед.
Гуля посмотрела на неё через плечо и только улыбнулась.
– Вот ты так гений, Надежда, – сказала она. – Настоящий гений!
Через два дня Гуля получила по городской почте письмо.
«Гуля! – писала Надя. – За эти две ночи я очень много передумала. Нам необходимо ещё раз поговорить наедине. Завтра на большой перемене я выйду на лестницу и буду ждать. Ты не знаешь, как я переживаю. Верная тебе и любящая тебя Надежда».
Внизу была приписка: «Только, пожалуйста, не показывай это письмо Мирре Г. Она тебя не пустит… И вообще не доверяй ей! Если бы ты всё про неё знала…»
Письмо было глупое и неприятное, но Гуля всё-таки решила выйти на лестницу. Как-то неловко было отказываться от разговора с бывшей подругой.
Чуть прозвенел звонок, она вышла на площадку лестницы и огляделась. Никого не было. Гуля спустилась ниже и увидела Надю, окружённую несколькими девочками из её класса. Надя сидела на ступеньке без туфель, в одних чулках и показывала девочкам свои новые туфли, лакированные, с какими-то особенными кисточками.
– Видите, видите! – с азартом говорила Надя. – Этот лак нипочём не треснет, хоть по воде ходи. И каблук стаканчиком!
Девочки рассматривали туфли, а Надя продолжала:
– Правда, прелесть? Это мне папа из командировки привёз. Ну, давайте туфли. Меня наверху ждут.
Но никто не ждал её наверху. Гуля давно уже вернулась в коридор, чтобы не мешать Наде показывать свои новые туфли и переживать свои старые огорчения.
ЖИТЬ ХОРОШО!
Это был последний школьный год.
Уже кончался октябрь, но солнце ещё грело по-летнему. Казалось, лето нарочно замедлило свой уход, чтобы люди успели вдосталь наглядеться на синее тихое небо, на бронзово-коричневые, будто вырезанные из тиснёной кожи листья дубов.
В трамваях люди везли из окрестностей города целые букеты осенних пёстрых веток. Тротуары были усыпаны, точно золотыми монетами, опавшей листвой. В книгах и тетрадках школьниц лежали между страницами багряно-красные лапы кленовых листьев.
Комсомольцы готовились в это время к своему торжественному вечеру в Оперном театре.
В городском комитете комсомола сказали Гуле:
– Ты у нас артистка. Будешь читать стихи. Выбери сама, что тебе нравится.
– Да ведь я не драматическая, – смутилась Гуля. – Я только в кино снималась, и то давно уже. А читать стихи, да ещё на большой сцене в Оперном, я ни за что не решусь.
– Ладно, ладно, наберись храбрости!
И Гуле снова пришлось набраться храбрости.
Она долго перелистывала страницы любимых поэтов и всё не могла выбрать стихи. То ей хотелось читать «Кинжал» Лермонтова, то отрывок из «Русских женщин» Некрасова, то «На поле Куликовом» Блока. В конце концов она выбрала ни то, ни другое, ни третье, а поэму Маяковского «Хорошо».
Яземной шарчуть не весьобошёл, —и жизньхороша,и житьхорошо! —
повторяла она полным голосом, расхаживая по комнате, и внезапно останавливалась с гордо поднятой головой.
А в нашей буче,боевой, кипучей,и того лучше!
Гуля поднимала руку, а из кухни выглядывало испуганное лицо Фроси.
– Ничего, ничего, Фросенька, – говорила Гуля, – это я стихи учу. Фрося удовлетворённо кивала головой и скрывалась за дверью.
Вечером Гуля бежала к Мирре узнать, как идут дела у неё, – Мирра тоже должна была выступать на концерте в Оперном театре.
– Ничего не получается! – с отчаянием говорила Мирра. – Руки не идут, просто не идут. Провалюсь я на этом концерте. И концерт провалю.
– Нет, за тебя я не боюсь, – говорила Гуля. – А вот знаешь, кто провалится? Я!
– Нет, с тобой этого не бывает.
– Да ты сама подумай, Мирра! В последний раз я читала стихи со сцены, когда мне было двенадцать лет, – на пионерском слёте. Тоже Маяковского – «Кем быть?». А с тех пор мне не случалось…
– Всё равно не провалишься, – говорила Мирра. —
Я тебя знаю!
Такой разговор повторялся чуть ли не каждый день до самого концерта. А когда Гуля с Миррой пришли в Оперный театр за полчаса до начала торжественного заседания и глянули из-за кулис в огромный пустой зал, на душе у них стало ещё тревожнее.
– Ух! Как в холодную воду лезть! – прошептала Мирра.
– А мне жарко, – сказала Гуля.
– Ну, так согрей мне руки. Они у меня совсем окоченели. И как это я играть буду!
Гуля принялась растирать холодные пальцы Мирры.
А между тем огромный зал постепенно наполнился людьми. Вразнобой заговорили скрипки, флейты и контрабас в оркестре. Распорядители оправили красную скатерть на столе. А потом вдруг всё стихло. Занавес задрожал, раздвинулся, и началась торжественная часть вечера.
Гуля и Мирра стояли за кулисами. Слова со сцены доносились сюда как-то по-иному: хоть и ближе, а глуше. Аплодисменты поднимались снизу, как морской шум.
Уверенные, твёрдые голоса ораторов успокоили Гулю. Она крепко сжала Миррину руку и шепнула ей:
– Всё будет хорошо. Увидишь!
Она уже волновалась теперь больше за Мирру, такую маленькую в этом огромном зале, чем за себя.
В перерыве Гуля мимоходом на минуту подбежала к зеркалу. Из глубины стекла на неё смотрела почти взрослая белокурая девушка в чёрном шёлковом платье с белым кружевным воротничком. Лицо чуть широковатое, с круглым и твёрдым подбородком, с губами спокойными и нежными, с повелительными, пристально глядящими глазами.
«Нет, я и в самом деле не провалюсь!» – подумала она.
А на сцену уже выкатили рояль, подняли блестящую крышку, и в ней, будто в чёрном зеркале, заиграли огоньки люстры.
Мирра побледнела и посмотрела на Гулю, как утопающая.
– Мендельсон! – торжественно воскликнул на эстраде комсомолец Миша, словно вызывая сюда самого Мендельсона. – «Рондо каприччиозо»!
Вместо Мендельсона на эстраду робко вышла худенькая девочка с чёрными косами, уложенными вокруг головы, в синем бархатном платье.
– Ученица Киевской консерватории Мирра Гарбель! – представил её публике Миша и ушёл за кулисы с таким видом, как будто самое важное дело уже сделано.
Мирра сидела перед роялем и смотрела на клавиши.
«Почему она не начинает? – подумала Гуля со страхом. – Неужели всё забыла от волнения?»
Но в эту самую минуту Мирра качнулась на своём стуле, решительно подняла руки и опустила их на клавиши.
В зале раздались первые робкие и тихие звуки.
«Кажется, вначале и нужно так тихо», – подумала Гуля, успокаиваясь, и сердито посмотрела на какого-то толстого человека в первых рядах, который так некстати закашлялся.
Мирра играла всё увереннее. В каждом звуке чувствовалось, что она овладела собой, инструментом, слушателями.
Рядом с Гулей за кулисами стояли двое: мужчина с актёрской внешностью и красивая немолодая женщина.
– Поздравляю вас, – сказал мужчина шёпотом, – она настоящая, почти законченная артистка.
Гуля догадалась, что пышноволосая седеющая женщина – Миррин профессор.
«Ну-ка, ну-ка, что они ещё скажут?» Гуля придвинулась к ним поближе.
– Чудесное дарование, – шёпотом говорила своему соседу женщина-профессор, – свежее, тонкое. И так умеет работать!..
Гуля с особенным умилением смотрела теперь на свою подругу, которая так мало рассказывала ей о своих удачах и так высоко ценила каждую удачу Гули.
«Милая моя девочка! – думала она. – Как хорошо, как просто держится она на эстраде! Можно подумать, что она уже сто раз выступала здесь, в Оперном театре… А как волновалась! Настоящий талант всегда скромен».
Гуля не успела сказать всё это Мирре. Чуть только отшумели аплодисменты и счастливо возбуждённая Мирра показалась за кулисами, с эстрады прозвенел весёлый голос Миши:
– Владимир Маяковский, «Хорошо», прочтёт Гуля Королёва.