Гордая птичка Воробышек - Янина Логвин
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Садись, — я распахиваю перед птичкой дверь автомобиля и усаживаю девчонку внутрь. Завидев вытянутую от удивления физиономию парня, устало замечаю:
— Кончай папироску, Рыжий, не видишь, дама в салоне. Поехали! — командую, опускаясь на соседнее с водителем сиденье, взглядом обрывая его неуместный смех.
Бампер заводит мотор, срывается с места и выруливает на проспект. Вздергивает в сомнении темную бровь, закрывая окно и приглушая музыку.
— Люк, я о чем-то не в курсе?
— Есть такое, — отзываюсь я. — Давай ко второй университетской общаге. Знаешь где?
— А то! Сделаем, — кивает парень и косится с интересом на скрытую тенью девушку. — Еще бы не знать, — усмехается многозначительно, — сколько приятных воспоминаний…
— Нет, — решительно сипит Воробышек. — Люков, не надо к общаге. Давай лучше к вокзалу, — просит, внезапно кашляя в кулак. — Я все равно не могу пойти домой.
— Почему? — бесцветно спрашиваю я. Ее выбор, по меньшей мере, выглядит странным, и я раздраженно цежу из себя. — Мне кажется, тебе нужен врач, птичка.
— Потому что! — недовольно отвечает девушка. — Если бы ты меня слушал, Люков, ты бы услышал почему. Потому что у Тани, девушки, с которой я живу, сегодня ночное свидание в нашей комнате. И не ее проблема, что тебе взбрело в голову сорвать меня с работы!
— Ясно, — я отворачиваюсь и бросаю Бамперу. — Ну, к вокзалу, так к вокзалу. Только на набережную сверни, Рыжий, к залу ожидания.
* * *Придорожные фонари мелькают за окном машины так быстро, что сливаются в одну сплошную полосу света, нещадно бьющую по глазам. Водитель с дорогой не церемонится, и машина летит по проспекту, а затем по набережной хищной птицей, обгоняя лениво ползущие автомобили и ловко проскакивая на вечнозеленый глаз светофора.
Я не люблю быструю езду, и сейчас, когда к боли в горле добавляется режущая боль в висках, а к бухающей на низких частотах музыке — протяжный рык двигателя, к горлу подкатывает тошнота и заставляет меня закрыть глаза, откинувшись затылком на мягкую спинку сиденья. Мне все равно, кто меня везет, и куда мы едем. Все равно, что где-то там думает о моем исчезновении старший продавец Эльмира, и что скажет в личном разговоре управляющая магазином. Я теперь безработная, Люков все решил за меня, и завтрашний день кажется таким беспросветным, как никогда.
Мне действительно нужен врач, я это знаю и без Люкова. Чувствую по тому, как сильно стискивают горло шершавые болезненные тиски, а ноги и спина наливаются нездоровым пьяным жаром. Если бы не дневной звонок Таньки, ненароком озвучившей планы на вечер, полный надежды и жадного предвкушения встречи с Серебрянским, я бы скорее всего отпросилась и ушла с работы домой и без милости Люкова. Но мне некуда идти, требовалось только дождаться утра, и я держалась. А теперь…
Я чувствую на себе его колючий взгляд, пробивающий слепящий свет фонарей, но открывать глаза не хочу. Что я могу ему сейчас сказать? В чем обвинить? Что он проявил пусть неуместную, но твердость и оказался дальновиднее меня?
Не хочу ни о чем думать и гоню все мысли прочь. Завтра с новым днем придет и пища для размышлений, а сейчас в голове бьется только одна мысль, только одно мучительное желание: спать. Оно прочно овладевает телом, отвлекая от боли в висках, и тут же дробится осколками в каждой клеточке уставшего организма, убаюканного мягким ходом машины: спать-спать-спать. Где-нибудь в тишине, темноте и покое. Я вспоминаю узкую койку в общежитии, сбитое шерстяное одеяло и дующий сквозь старые оконные фрамуги пронизывающий ветер. Представляю, как отбрасываю одеяло, забираюсь с ногами в холодную постель и пытаюсь подбить под щеку комковатую плоть подушки; как закрываю ладонями уши, чтобы не слышать веселый девичий гомон за стенкой и любовное воркование Таньки с телефонной трубкой… Но неожиданно для себя оказываюсь вдруг в мягкой кровати тихой спальни Люкова.
Мне это кажется таким странным и непонятным, что я усилием воли возвращаю свою пульсирующую в недоумении память в еще одну мужскую спальню, которую так стараюсь забыть. Чужую и неуютную. Где тоже была тишина и мягкая постель, а радушный хозяин хотел казаться куда приветливей Люкова. Вот только покоя мне там не было. И сном забыться — спокойно и легко, так, как случилось в квартире Ильи, я так и не смогла.
Бог мой, неужели для меня самой мой выбор столь очевиден? Но почему?
Что я знаю о нем? Что я знаю об Илье Люкове кроме того, что он жесткий, молчаливый и холодный? Что как бы я ни была сердита, мне странно спокойно возле него. Что? Да почти ничего. И все-таки…
Я открываю глаза и ловлю в зеркале немигающий взгляд парня. Долго смотрю на него, спасаясь от света в топкой, темной глубине его глаз, невольно задавая себе вопрос: не слишком ли много становится Люкова в моей жизни? И насколько я виновата в том сама?
Я действительно избегала парня последнюю неделю, отчаянно стараясь самостоятельно вытянуть зачеты, не заснуть на лентах от череды бессонных ночей и удержать работу. Ныряла за спину Кольки Невского всякий раз, чувствуя на себе остановившийся колючий взгляд. Не пошла на встречу с Синицыным и приняла как данность подаренную мне аспирантом Игнатьевым, непонятно с какой доброты, четверку по математическому анализу. Почему — сама не знаю. Но честно и безустанно, все это время, провожая взглядом в университетских коридорах удаляющуюся темную фигуру Люкова, я убеждала себя в том, что пользоваться плодами чужого труда нехорошо, расточительно и зазорно для того, кто хочет хоть что-то в этом мире сделать самостоятельно. Что навязывать свои проблемы на чужие плечи — стыдно и чревато. А после глядела на оцененные на отлично сделанные для меня Ильей чертежи по инженерной графике и понимала, что я просто обычная трусливая лгунья.
Люков достает телефон, отрывает от меня взгляд, отворачивается к боковому окну и сухо бросает в трубку:
— Шибуев, ты мне нужен. Нет, не я. Где? Надеюсь, вменяем? Хорошо. Рыжий, давай в клуб, — говорит рыжеволосому парню за рулем, — планы меняются.
— Окей! — отвечает парень и кидает на меня еще один осторожный сощуренный взгляд. — В клуб, так в клуб. Ты уверен в Андрюхе, Илья? — обращается к Люкову, разворачивая на светофоре машину как заправский гонщик. Не удержавшись, я тут же валюсь кулем на сиденье, снимаю очки, чертыхаюсь и закрываю глаза. Остаюсь так лежать, наконец-то избавившись от мерцающего, раздражающего света фонарей. — Может, лучше к его папаше? Прямо в отделение?
Ответ я не слышу. Зачем он мне? Я плыву на витках черно-белой воронки-спирали и ныряю в сон быстро и незаметно. Ухожу с головой под мутную воду и иду ко дну, как тут же бесцветный голос с холодной хрипотцой заставляет меня открыть глаза.