Евангелие от Локи - Джоанн Харрис

– Ну, уладить формальности, – пояснил я. – Гюмир непременно хочет проверить твою платежеспособность, прежде чем отдать за тебя дочь. К тому же он требует непомерно высокий выкуп.

– Ох, да заплати ты ему, что он просит, и покончим с этим! – раздраженно бросил Фрейр. – Иначе я тут совсем с ума сойду.

Я только плечами пожал.

– Ну ладно. В конце концов, это же твои похороны. Но когда Один узнает, а он, как тебе известно, узнает непременно, то хорошо бы тебе помнить, что идея отдать волшебный меч в качестве выкупа за невесту полностью принадлежит тебе, а я был категорически против.

– Пусть он все узнает, я готов, – сказал Фрейр. – В конце концов, это мой меч. И Один не имеет к нему никакого отношения.

Понимаете, что я хочу сказать? Любовь делает нас слабыми. Волшебный меч поистине не имел цены. Это был настоящий триумф рунического колдовства. А по меткости удара, силе и могуществу он соперничал и с копьем Одина, и с молотом Тора. Вот вам прямое доказательство того, какое отвратительное воздействие порой оказывает на нас любовь. Фрейр едва взглянул на меня, когда я сообщил ему, что Гюмир хочет получить его меч.

– Только пусть потом никто меня в этом не обвиняет, – предупредил я. – Ты же знаешь, какой у нас народ.

Фрейр нетерпеливо махнул рукой.

– Я все-таки не младенец, – возмутился он, – и способен сам принимать решения. Все. Бери меч, ступай к Гюмиру и без Герд не возвращайся!

Ну что тут поделаешь? Фрейр свое мнение высказал. Обещание Гюмиру было дано. И никто не посмел бы усомниться в том, что я изо всех сил отговаривал этого дурня от принятия столь импульсивного решения. А ведь это решение, как выяснится впоследствии, было поистине гибельным и для богов, и для самого Фрейра[57]. Его меч являлся, по сути дела, жизненной страховкой для асов, и когда наступит Конец света – а в том, что он наступит, я никогда не сомневался, – и Фрейр, и все остальные поймут, что с помощью одной только лютни врага не победишь. Но до этого было еще далеко. А в данный момент я должен был всего лишь вручить меч Гюмиру, забрать у него дочь и передать Фрейру девушку его мечты.

Просто так забрать и отдать? Нет, это подразумевает честную игру. Я же, как всегда, собирался действовать обманом. Есть немало различных способов содрать с кошки шкуру, удушить змею или заполучить девушку; даже эта Герд, какой бы упрямой она ни была, не в силах противостоять моей способности к убеждению.

Не сумев завоевать ее с помощью лести, поэзии или украшений, я перешел к основным формам запугивания. Я, например, предостерег ее от мрачного будущего, которое в скором времени ее ожидает. Надо сказать, мне удалось нарисовать убедительную картину: Герд, одинокая, всеми покинутая и всеми отвергнутая из-за того, что отказала Фрейру, стареет, проклиная себя за то, что упустила такого замечательного мужа. Я напомнил ей, что смерть – процесс длительный, и когда черви уже начнут извиваться в остывшей плоти Герд, все ее бывшие подружки будут еще живы и станут смеяться над тем, что она так и сошла в могилу девственницей.

Затем я напомнил ей о тех предрассудках, которые застили ей взор, не давая заметить несомненного очарования Фрейра. Я вспомнил и о народах, разделенных войной, и о том, сколь романтична любовь с первого взгляда, и о том, что из всех девушек, скрывающихся в горных пещерах Мидгарда, только она, Герд, привлекла внимание Фрейра. Неужели это ничего для нее не значит?

Когда стало ясно, что это именно так и ничто из перечисленного для нее и впрямь никакого значения не имеет, я, стараясь не предаваться отчаянию, перешел к цветистому описанию великолепных чертогов Фрейра в Асгарде. Я расписывал его великолепный бальный зал, фонтаны, украшенные дивным орнаментом, роскошные сады. Дело в том, что Асгард украшен регулярным парком с затейливо подстриженными кустами и деревьями, и когда я перешел к рассказу об этом парке, Герд неожиданно прервала меня.

– Неужели, – спросила она, – кусты и деревья там действительно похожи на фигуры людей и животных?

Смешно! Неужели даже эту, самую решительно настроенную из женщин можно соблазнить рассказом о какой-то красиво подстриженной зеленой изгороди?

– Сущая правда, – подтвердил я. – Еще у нас в парке имеется розарий, чудесная зеленая лужайка, оранжерея, несколько садовых скульптур и большой пруд; к тому же немалая площадь накрыта деревянным настилом, на котором стоят кадки с разнообразными растениями. А дом Фрейра – самый красивый из всех, лучшего нет в Девяти мирах, и ты бы запросто могла стать хозяйкой всего этого, а твои подружки позеленели бы от зависти.

Вот так они с Фрейром и поженились, а Гюмир получил волшебный меч. Не очень-то разумный поступок со стороны Фрейра, тем более, что он вскоре осознал – особенно когда рассеялась нежно-розовая дымка первой любви, – что собственными руками отдал бесценное оружие какому-то горному великану, но сделать было уже ничего нельзя. «Женишься в спешке – а потом сожалеешь не торопясь», как любят повторять всезнающие старухи из Внутренних земель, и уж они-то о таких вещах знают не понаслышке. Всем известно, что на самом деле всем на свете управляют именно они, старухи, бывшие жены.

Один, естественно, пришел в ярость. Но даже ему не пришло в голову обвинять в случившемся меня. Однако Старик еще сильнее замкнулся, все больше времени стал проводить в обществе воронов и все чаще беседовал с головой Мимира. Иногда я слышал, как он что-то говорит негромко и настойчиво – но кому: воронам, самому себе или Голове Мимира? Разобрать было трудно. Я мог только предполагать. Ну а я, осуществив еще один акт скрытого саботажа, был страшно собой доволен – во всяком случае, пока что удар молота еще не сумел застигнуть меня врасплох…

Урок пятый. Брак

Недаром это называют «брачные узы».

Да уж, этот молот по-прежнему висел у меня над головой. И я догадывался, что Один непременно найдет возможность если и не наказать меня за участие в неудачном сватовстве Фрейра, то по крайней мере на какое-то время сдержать мою дальнейшую активность. На этот раз удар нанесла Фригг, жена Одина, Чаровница, сразу после свадьбы Фрейра и Герд вознамерившаяся осчастливить женитьбой и меня и решившая стать моей свахой.

– Локи у нас чуточку диковат, – говорила она. – Ему необходима хорошая жена.

Сперва эти заявления вовсе не казались мне опасными; и уж тем более никаких катастрофических последствий я не ожидал. И лишь когда Генерал торжественно объявил, что дает мне кого-то там в жены, до меня наконец дошло, как ловко меня поймали и как трудно отныне будет мне улизнуть куда бы то ни было или сделать что бы то ни было, не привлекая внимания бдительной молодой супруги, полной страстного желания…

Ну, естественно, это была Сигюн! Кто же еще? Она с самого начала на меня глаз положила. Да к тому же свои сердечные тайны она поверяла Фригг, а та все рассказывала Одину. В результате они устроили маленький, типично женский заговор – мужчины подобным вещам противостоять совершенно не способны, – и я обнаружил, что абсолютно беспомощен, ибо подвергаюсь атаке с обоих флангов одновременно.

Конечно же, я пытался протестовать. Но дело было сделано. И потом, Один ясно дал мне понять, что его великодушный дар является как невозвратным, так и необсуждаемым.

Фригг была в восторге. Ей казалось, что супружеская любовь способна укротить даже греческий огонь. Сигюн тоже была на седьмом небе; она всегда мечтала о счастливой семейной жизни. А вот Фрейя особого восторга не выказывала – она лишилась самой любимой своей горничной; она всегда предпочитала держать при себе простенькую Сигюн, потому что на ее фоне она, Фрейя, выглядела еще более прекрасной и соблазнительной. Ну а Ваш Покорный Слуга попросту пребывал в шоке. Я был потрясен скоростью своего падения и все пытался понять, как меня угораздило попасться в такую примитивную ловушку и как мне теперь из нее выбраться.

Во-первых, до этого я понятия не имел, сколько всего женщины порой выбалтывают друг другу. Теперь мне казалось, что у меня больше нет ни собственных взглядов, ни собственных привычек, ни собственных вкусов – в общем, ничего личного. Любая, даже самая интимная подробность моей жизни, которую сумела заметить любящая жена, могла стать предметом ее задушевной беседы с закадычными подружками.

Во-вторых, мне, пожалуй, изначально была свойственна неблагодарность. Не так ли? Скорее всего, так. Но Фригг, которая в иных вопросах проявляла мудрость, на этот раз совершенно не поняла ни моей истинной природы, ни моих реальных потребностей. Мне вполне хватило и одного месяца совместной жизни с Сигюн в ее отдельных небольших покоях – сплошной вощеный ситец и розовый венок над дверью! – в течение которого мне пришлось постоянно есть испеченное ею печенье, выслушивать ее мнение по самым различным вопросам и, наконец, спать с нею (свет она, разумеется, гасила, а свои прелести скрывала под непроницаемыми, как броня, байковыми «ночнушками»), чтобы подтвердились мои догадки о том, что Фригг все-таки ошиблась и на самом деле мне нужна любовь очень плохой женщины.