Товарищ Анна (сборник) - Ирина Богатырева

Ту поляну, на которой жили в последний раз, они запомнили навсегда: два домика, между ними зеленый, на несколько кранов, умывальник с корытцем, в которое вода падает и потом стекает в землю, чуть дальше – корт, там в бадминтон играли, два сутулых фонаря рядом с домиками. Каждый день все это заливало солнце, и сосны стояли янтарные, пахли душно, прощально, и папе казалось, что они где-нибудь в Греции. Казалось так, потому что в тот год он взял с собой пересказы греческих мифов для детей и читал Идке тогда «Одиссею». Вечный странник стремился в Итаку, он миновал Харибду и Сциллу, он уже убежал от Калипсо, все ближе и ближе был он к дому – но что-то не пускало его назад. Идка была в восторге от этого мифа.

Но поляну ту папа запомнил еще потому, что в домике по соседству никто не жил. Сначала это было хорошо, а потом стало плохо, потому что некого было попросить посмотреть за ребенком, пока он на базу сбегает, не у кого было взять таблеток, когда свои кончились, и он разрывался.

Потому что Идка вдруг заболела. Кашляла всю ночь, хрипела, горячая была. Но главное – глаза. Папа всегда по глазам понимал, что дочь больна.

Всех лекарств, в тот год из дома захваченных, было: аспирин, большая травная таблетка от расстройства желудка, зеленка и антисептический пластырь. Чтобы сделать чай, был кипятильник, заварка «Бодрость» и литровая банка. «Если б лимон», – думал папа мечтательно, заваривая чай. Хотя сам не знал что – если б лимон. Дав немного остыть, нес Идке – половинку аспирина и стакан с темно-коричневой парящей водой.

Ида, горящая, с равнодушным и отрешенным взглядом, приподнималась на локтях, смотрела на стакан, на ладонь с осколком таблетки, на папу и морщилась:

– Крепкий.

– Тебе пить много надо, прогреться.

– Горький, – еще пуще морщилась Идка.

– Нет, ты быстро глотнешь.

– С сахаром?

– Да.

– Помешай.

Скрепя сердце, папа откладывал таблетку и мешал чай большой ложкой. Желтого цвета поднимался со дна нерастворившийся сахар, закручивалась воронка, и черные чаинки бешено крутились в ней.

– Вынимай! – командовала Идка, и папа резко поднимал ложку. Чаинки продолжали кружиться. Идка улыбалась некоторое время, потом, будто бы вспомнив, что у нее сейчас другая роль, опять скисала.

– Теперь таблетку, – говорил быстро папа, чтобы не упустить момент. – Давай-давай, чтобы мама приехала, а ты здоровая уже.

– Горькая! – начинала снова Идка.

– Ты быстро сглотнешь.

– Горячий!..

Потом папа укрывал ручки, плечи, шейку, закутывал по самый нос, ставил на табурет рядом с кроватью стакан и уговаривал пить еще, пить больше, это так важно, а сам думал, как же ему сходить на базу, как оставить ее одну. Была бы жена, думал папа, сходила бы куда-нибудь, достала бы меда, лекарств, травок каких, ведь есть же травки и женщины, которые в них понимают, думал папа, хотя понятия не имел, где на этом острове могла бы жена достать меда и травок.

Был понедельник, она не приезжала на эти выходные, но это было нормально: они иногда делали так, потом брали отгул и жили вместе половину недели. Только теперь папа думал, что надо ее срочно вызвать сюда: чтобы ехала и ребенка лечила, ведь это прямая обязанность женщины, уверен был папа. Да и Идка все время спрашивала, где мама. Уговорив ее побыть одной чуть-чуть, папа побежал на базу.

На базе было все как-то не так: купающихся, загорающих, праздно валяющихся у залива было немного, прокат катамаранов не работал, простенькая музыка не летала над поляной, а вместо этого толпа стояла у дверей домика дирекции. Но папа порядком устал, не спавши всю ночь, и осознал людей только как препятствие, мешающее ему быстро попасть внутрь домика.

– Пустите! – кричал он. – Мне надо!

– Всем надо и все ждут! – выкрикивали из толпы и не пускали, но папа проталкивался.

– Без очереди! – взвизгнул кто-то в отдалении, когда он уже был у самой двери.

Тут перед ним вырос мужик в женской панаме с волосатой жирной грудью. Если бы папа мог соображать, он узнал бы контролера с катамаранов. Но он контролера видал всегда только сонным, поэтому не узнал.

– Без очереди не лезь, – сказал контролер папе.

– Но мне срочно надо: у меня ребенок болеет!

– У всех дети. Подождешь.

– Да мне в медпункт! – крикнул папа в отчаянии, чувствуя, что его уже оттесняют от двери.

– А, эт ладно, – неожиданно легко сдался контролер и открыл перед папой дверь. Он скользнул и услышал сзади возмущение толпы: «Куда без очереди-то! Я сейчас тоже скажу, что в медпункт! Умные нашлись какие, а!»

И дирекция, и медпункт, и телефон были в одном домике базы. Папа толкнулся в нужную дверь, но она была заперта. Дернул несколько раз со всей силы: «Да елки-палки! Что ж это такое-то, а!» – и постучал в дирекцию. Там тоже было заперто. Открыта оказалась только дверь в переговорный пункт.

В маленькой комнатке прямо по центру за столом сидела операторша, стучала по допотопному аппарату и кричала в трубку: «Соединяю? Соединяю?» Над ней нависали две тетки, тоже работницы базы, но ни медсестры, ни директора папа не увидал. У противоположных стен сидели женщины, прижимая трубки к лицам, повернувшись ко всем спиной, словно стараясь спрятаться, остаться с трубкой один на один, и кричали: «Алло! Алло!» – громко, словно бы на край света. Им не отвечали, они оборачивались к операторше, смотрели на нее, недоумевая, а она не обращала на них внимания и продолжала вопрошать пустоту: «Соединяю? Соединяю?» У двери сидели еще три женщины. Они ждали своей очереди, но в общем смятении не принимали участия, словно бы это их не касалось и словно бы не они скоро займут места с трубками. Они выглядели так, будто бы собрались посплетничать у подъезда. В комнате стоял гвалт, и, когда папа вошел, на него никто не обратил внимания.

– Медсестра где? – спросил папа ни у кого, но глядя на женщин, нависших над операторшей.

Они не отреагировали. Папа повторил свой вопрос громче, и тогда одна из них повернула к нему возмущенное лицо, будто бы он отвлекал ее от дел, и сказала:

– Я почем знаю?

– Мне срочно надо, у меня ребенок болеет, температура высокая. Есть тут врач?

– Ушла она, – равнодушно отвечала та.

– Да что за бардак здесь творится? Кто позволил ей шляться в рабочее время?! – закричал папа таким голосом, что уже все женщины обернулись на него.

– Чего вы кричите-то? – воинственно ответила та же тетка. – Она же на вызов ушла, не просто так! Раскричался тут. Не у вас одних ребенок болеет. Позже приходите или вызов пишите. Домик-то какой? Вот еще: пришел тут и кричит!

Папа понял, что ничего не добьется, и слабо спросил:

– Ну так хоть позвонить жене дайте.

Тут уже все напустились на него. Они кричали, и папа почувствовал, что у него только заболит голова, но не добьется ничего. Он поспешил выйти, но даже в коридоре еще слышал, что влез без очереди и вообще связи нету.

На улице на него опять накинулись стоявшие там люди. Уже забыв, что не пускали его, они спрашивали, дозвонился ли он, заработало ли (имелся в виду телефон) и что слышно там . Папа не отвечал, вновь проталкивался через толпу, но когда совсем было думал, что вылез, понял, что кто-то висит у него на руке и зовет по имени. Обернулся – Мальцев.

– Ну что? Дозвонились? Что слышно про то?

– Нет-нет, я не звонил, мне не дали, да, кажется, и связи нет. А мне надо… – заговорил папа быстро.

– Да, вот видите, видите, до чего докатились, – поддакнул Мальцев. – А ведь всем надо, у всех родственники, да и вообще…

– У меня дочь болеет, сильно, непонятно даже с чего…

– И ведь никто ж ничего не знает. По телевизору, говорят, балет один показывают, радио молчит. И звонить вот не получается. Мы на этом острове, как на необитаемом, совсем от мира отрезаны оказались. Может, и ничего страшного, но ведь никто ничего не знает, вот в чем штука-то вся.

– А что случилось? – спросил папа, поняв вдруг, что Мальцев говорит о чем-то, что не касается папы и его проблем.

– Так вы разве не знаете? В Москве танки, говорят, баррикады строят, Горбачева отставили, говорят, путч.

– Да-да, – кивал папа с сочувствием, хотя ничего такого еще не слышал. В этот момент взгляд его скользнул на залив, и вид чистой, блестящей на солнце воды и единственной маленькой оранжевой лодочки, с которой спокойно кто-то рыбачил, поразил папу. Он подумал, что это похоже на китайскую миниатюру, но мысль его тут же соскочила на свое: – Послушайте, у вас какие-нибудь таблетки есть? – спросил он Мальцева. – Хоть какие: аспирин, цитромон…

– Вроде бы у жены что-то было, – растерялся Мальцев. – А что такое?

– Дочь болеет, а ничего нет, позвонить не дали, а я позвонил бы жене, чтобы приезжала. А, – махнул вдруг папа рукой и поспешил к бильярдной, вспомнив, что там тоже был телефон.

Мальцев стоял и смотрел папе вслед. Последнюю фразу он не расслышал, ему показалось: чтобы не приезжала. Он не хочет, чтобы жена приезжала, понял Мальцев, чувствуя растущую неожиданную тревогу. Он не хочет, чтобы она приезжала, вдруг начнется . Все говорят, начнется , но он-то что-то уже знает. Конечно, знает. Да, думал Мальцев и тоже почти бегом поспешил в домик собирать жену и детей, чтобы сегодня же покинуть остров. Он решил, что папа, как это положено начальнику, знает уже что-то, о чем не велено пока говорить никому. И был очень рад, что сам обо всем догадался. С чрезвычайной поспешностью собрали чемоданы, и тем же вечером он, его жена и двое сыновей сели на кораблик и уплыли домой, в Казань. Маленький мальчик отчаянно плакал, пока его силой затаскивали на борт.