Не будь дурой, детка! (СИ) - Козырь Фаина

Кошмар!

Глава 19

Завтрак в Ромкином доме дался Горяновой тяжело. Пришлось срочно приводить себя в порядок, что было делом трудным, во — первых, потому, что Елисей ни на секунду от Даринки не желал отходить и все действия Горяновой сопровождал громкой подробнейшей инструкцией типа: «Бабуска, а она узе встает», «лохматая, паавда, зуть, поосто», «ого, какие сиси» и так далее, короче, с особой детской деликатностью, а во-вторых, пришлось срочно переодеваться в офисную одежду, ту самую, несвежую, которая только добавляла дискомфорта. Хорошо Роман, увидев Даринку, выходящую из в душа в полной офисной амуниции, скривился:

— Горянова! Ну, ты со своей гордостью вообще с ума сошла! — и уже Елисею, восхищенно рассматривающему Даринку снизу вверх: — А ну, быстро пошел отсюда… руки мыть!

И тут же повел девушку в большую спальню (да, в его доме она, оказывается, имелась), где в шкафу на одной из полок, еще новенькие, лежали женские вещи.

— Выбирай, не стесняйся, — и засмеялся, довольный, разъясняя напрягшейся Горяновой, — это сестра купила четыре года назад, а потом пошла Елисейку рожать, вот и не пригодилось. Бери, надевай, а то совсем смотришься глупо и инородно, — и, увидев непримиримое ослиное упрямство на ее лице, подтолкнул девушку к шкафу аккуратно так за попу: — Бери! А с Машкой я потом разберусь. Тебе целый день еще… Да! Чего таращишься? Вечером вообще шашлыки будут. Сестра с мужем приедут. Посидим…

И это его страшное «посидим» большой проблемой повисло в воздухе. «О — о! Я попала!»

Аличе Катарина Кьяри-Савелова, или, как она попросила себя называть, тетя Катя, улыбалась весьма радушно. Когда Горянова вместе с Романом появились в гостиной, стол уже был накрыт. Елисейка и еще один постреленок лет семи крутились возле бабушки, высокой стройной женщины за шестьдесят, очень хорошо выглядевшей, с копной роскошных шоколадных волос, которая с невероятным теплом и нежностью смотрела на своего взрослого сына и на его немного оробевшую гостью.

Представлял Роман Горянову матери весьма комично.

— Мам, только постарайся без твоих драматичных расспросов, а то Даринка у нас девушка скромная…

Скромная девушка больно ущепнула шефа за … что под руками было, за то и ущепнула. Тот поморщился. Елисейка закатился громким звонким смехом:

— Сипаейца! Бабуска! Она тозе, как мама, дядю Ёму сипаит!

— Здравствуйте! — вежливо поздоровалась Даринка.

— Здравствуйте! — женщина кивнула, отвечая, и теплая, такая мудрая, такая любящая улыбка затопила ее всю.

Стали завтракать. Детвора кушала непринужденно, и этим существенно сглаживала горяновскую неловкость. Роман тоже лопал с аппетитом, сразу помолодев лет так на сорок, потому что строил мелким злобные рожицы, доводя Елисейку и его более взрослого брата Радимира до смешливых колик.

— Рома! Ну что ты, как маленький! — строго сказала тетя Катя, но снова улыбнулась. И эта улыбка растворилась теперь не только в лице, но и в движениях, в том, как она вытирала с Елисейкиных губ варенье, как пододвигала Даринке только что испеченные сырники, внимательно вглядываясь в девушку, как ласково стирала с лица сына несуществующие крошки… Женщина была рада. В этом не было никаких сомнений. Рада Роме, рада Даринке, рада этому дню, и ее лучезарное настроение заражало. Горянова не заметила, как напряжение, сковывающее ее, ушло, уступив место сладкой неге и радости. Ей очень понравилась умная и ласковая Ромина мама…

— Все! — Роман вставал из-за стола прежним непримиримым тираном и сатрапом (а говорят, что сытые мужчины — добрые — врут люди!) — Дарин, нам работать пора! Мы с тобой и половины вчера не сделали.

— Рома! — укоризненно покачала головой мать.

— Работа прежде всего! — и потянул еще не допившую свой кофе девушку в комнату.

Работать не хотелось. Хотелось спать, или просто лежать, или гулять. Но не работать.

— Горянова, соберись! Скоро отдохнешь! — шеф хмурил брови: — Сейчас Мария заявится с мужем — и конец работе! — он продолжал диктовать.

Конечно! Ему ничего не мешало. И даже то, что на его ногах пудовым грузом, отдыхая, вполне себе уютно расположился Елисей, который воспринимал дядю лишь как прибор для скалолазания. Парень, вообще ничего не замечая вокруг, пытался с упёртостью горного барана залезть дяде на шею, цеплялся маленькими ручонками, подпрыгивал. Оттягивал домашние штаны, пытался подтянуться на ромкиной футболке. А когда, минут через сорок понял тщетность своих попыток, решил сменить тактику и забрался на спинку дивана, чтобы потом, балансируя, залезть дяде на шею. Тот факт, что спинка дивана находилась метрах в двух от Романа, нисколько мальца не смущал. Он не ограничивал себя в попытках. И так в течение последних двух часов.

Савелов, сначала старавшийся его угомонить, потом скинуть, потом игнорировать — явно в борьбе характеров проигрывал.

— Он мне шею свернет, — изумлялся племяннику Савелов, наблюдая, как Елисей, отдохнув немного, уже метнулся вглубь и теперь, помогая себе лбом, ногами и страшным утробным рычанием, тащит через всю комнату огромное неподъемное кресло, с которого, как с трамплина, собирался перепрыгнуть на Ромкину головушку.

— Азарт — это у вас семейное, шеф…

Часам к двум они с Ромкой добили все цифры. К тому времени Елисейка, к большому счастью всех взрослых, выдохся, и они с Миркой (так тетя Катя ласково звала старшего), пошли обедать и спать. Ромкина мама и Горянову звала, но шеф был тверд: нужно закончить — и точка. Что ж, вот теперь Савелов довольно улыбался, собирая листки по папкам.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍— Банкротство нам не грозит? — устало разминая шею, поинтересовалась Даринка.

Савелов вздохнул:

— Нам нет! А вот Альбертик скоро прибежит сдаваться… Ору будет!

И подошел к Даринке, ласково погладил ее по голове:

— Спасибо, моя девочка! — и, приобняв, притянул к себе, нежно чмокнув в нос.

Даринка вся засияла. Так приятно, когда тебя ценят, когда на тебя смотрят так пронзительно сладко, когда тебя чмокают, пусть даже в нос… И она не стала отстраняться. Зачем? Вдруг это странное блаженство продлится.

А Ромка взял и снова ее поцеловал. И снова в нос. Даринка рассмеялась. А Ромка стоял, молчал и смотрел на ее улыбку, словно ничего прекраснее в жизни не видел. Или Даринке, романтичной идиотке, так показалось. Да какая разница! А Ромка снова не удержался и поцеловал ее, вот только на этот раз промазал чуть — чуть…

Сестра Мария появилась с мужем часам к трем — шумно, громко, сопровождаемая восхищенными криками заспанных сыновей и приветственными поцелуями матери и брата, вышедшими на улицу ее встречать. Она тормошила Романа, что — то веселое и радостное ему щебеча сразу перед калиткой у машины, а тот, оборачиваясь и ловя в окне заинтересованную горяновскую мордочку, кивал сестре и Даринке одновременно, подхватывал тяжелые пакеты и вылавливал расшалившихся пацанов, выскочивших полураздетыми. Показался нагруженный чем-то объемным муж Марии — одетый совсем по-летнему крепкий блондинистый парень, настолько исконной славянской внешности, что как-то сам сразу отпал вопрос, который Горянова себе задавала: как в этой итальянской семейке взялись у мальчишек древнерусские имена. И татуха в виде Перунова громовика на его плече лишь подтверждала первое впечатление: парень когда — то очень серьезно увлекался славянской мифологией. Муж Марии звался Данилой и вблизи смотрелся блондинистой конопатой милашкой, хотя, судя по его голосу и манере передвигаться, занимался в жизни чем — то суровым и очень опасным. Горянову довольно скоро со всеми познакомили. Более того, как — то сразу и без всякого предисловия — приняли. И было это очень естественно и просто. И девушка даже не сразу поняла в этом непереставаемом гомоне и кутерьме, как оказалась на улице вместе со всеми, готовя открытую веранду с печью для позднего ужина с вином, зеленью и шашлыками.