Европейское воспитание - Ромен Гари

— Но…

— Молчать. — Над сосновой доской снова протянулся мохнатый кулак. — Сыми сейчас же!

Молодой Крыленко быстро отцепил медаль и спрятал ее в карман.

— Не нервничайте… В вашем возрасте…

— В своем возрасте я еще сражаюсь на фронте, а ты в свои двадцать девять превратился в тыловую крысу. А? — Он презрительно сплюнул и вытянул ногу. — Сними с меня сапоги!

Молодой Крыленко подошел к отцу, повернулся к нему спиной, ухватился за один сапог и начал тянуть, а старик уперся вторым ему в зад.

— Чаю хочу, — заявил он. — Скажи, чтобы принесли самовар.

Генерал позвал дневального. Дневальный вошел, щелкнул каблуками, отдал честь и с разинутым ртом уставился на разутого капрала, удобно разместившегося за генеральским столом.

— Принесите чаю!

Дневальный щелкнул каблуками и вышел, пошатываясь. Старик Крыленко потер руки и посмотрел на карту.

— Рябинниково! — внезапно обнаружил он с детской радостью и поставил на карту свой толстый грязный палец. — А это что за подкова?

— Это наши новые позиции. Я отдал приказ эвакуировать Рябинниково и занять…

Молодой Крыленко с тревогой остановился. Усы старика мгновенно встали торчком и затрепетали, как листва на ветру. Глаза злобно сощурились, а из носа послышался прерывистый, злобный свист. Он медленно встал и наклонился вперед…

— Это как же понимать?

— Не стоит смотреть на эти вещи с сугубо личной точки зрения, отец!

— Ты не будешь защищать Рябинниково? Наше Рябинниково?

— Ну перестаньте, отец… Будьте благоразумны. У врага совершенно свежая бронетанковая дивизия, а у меня нет противотанковых установок…

— Нет противотанковых установок? Что же ты сделал с теми, которые доверил тебе народ? Пропил их, что ли? Или в карты продул?

— Да что вы такое говорите, отец…

— Сволочь! — завопил вдруг старик сорвавшимся голосом. — Ко мне, товарищи! К стенке его! Расстрелять! Погоди, погоди у меня!

Он подпрыгнул с поразительным проворством, схватил сына за ухо и оттаскал его…

— Ай! — бесстыдно закричал генерал Крыленко. — Отпустите меня!

— Он оставил Рябинниково! — причитал старик. — Пятнадцать лет я там жил, работал и трудился… Нет такой ноги, которой бы я не обул! Наша деревня, без единого выстрела отданная врагу! Что скажет Степка Богородица? А Ватрушкин? А Анна Ивановна? Митька Крыленко отдал врагу родное село! Мой сын!

Встревоженный криками часовой ворвался в комнату с выставленным штыком, убежденный, что его генерала убивают. Он увидел расхристанного и босого старого капрала, с плачем таскавшего за ухо генерала, который — о, ужас! — даже не пытался защищаться. Для часового это было уже слишком. Он протер глаза и вылетел из комнаты с таким видом, будто все бесы восстали из ада и несутся за ним по пятам… В конце концов молодому Крыленко удалось освободить свое измятое ухо и спрятаться за столом.

— Мне дают приказы! — пытался он объясниться. — Нельзя вести войну, как вздумается… И я же сказал вам, у меня нет противотанковых установок!

— Противотанковые установки, противотанковые установки! А штыки что, для собак придуманы?

— Отец!

— Холера тебя побери! — попросту ответил ему старик Крыленко. — Рябинниково, оставленное без единого выстрела, без единого погибшего на его улицах солдата!

Он резко замолчал и встал.

— Ну что ж, я, Савелий Крыленко, сам покажу тебе, как должен драться настоящий гражданин! Я сам пойду в Рябинниково! Я один буду защищать его! Своей грудью! Своими руками! Обойдусь без тебя… Скотина.

Он засучил рукава и торжествующе направился к двери.

— Отец, а чай? — робко промямлил Митька.

Старик Крыленко обернулся и спокойно плюнул себе под ноги.

— Вот тебе твой чай! Не хватало, чтобы меня еще отравили! Человек, способный отдать врагу свою деревню, вполне может отравить собственного отца!

Он вышел, и за дверью еще некоторое время слышался его голос, изрыгавший проклятия. Молодой Крыленко остался один в комнате. Он вынул носовой платок и вытер лоб. «Мне что, все это приснилось?» Он обвел робким взглядом кабинет и вскочил. Посреди комнаты важно возвышалась пара почти новых, до блеска начищенных сапог… «Он ушел босиком!» Он схватил сапоги и бросился на улицу. Галопом, с сапогами в руках, пробежал по снегу сотню метров и окликнул какого-то солдата.

— Вы не видели разгневанного капрала с большими усами и босиком? — строго, скороговоркой спросил он.

Несчастный солдат посмотрел на генерала Крыленко, прославленного генерала Крыленко, который, запыхавшись, стоял перед ним с сапогами в руках, и его рот широко раскрылся, издав слабый вскрик… Но Митьки уже и след простыл. С сапогами в руках он быстро бежал в сторону размахивавшей руками фигуры, что удалялась по снегу вдоль замерзшей реки… Старик прибыл в Рябинниково как раз в тот момент, когда немцы, вошедшие в деревню с противоположной стороны, въехали на рыночную площадь. Крыленко побледнел, взглянул на толстого немецкого майора, высунувшегося из танка, и подошел к нему:

— Именем Союза Советских Социалистических Республик…

— Was? Was?[72] — встревожился майор.

— Он поздравляет вас с прибытием, — объяснил лейтенант.

— Ach, с прибытием, gut, gut![73] — обрадовался майор.

Старый сапожник перевел дыхание и плюнул немцу под ноги.

— Именем Союза Советских Социалистических Республик! — повторил он.

— Abfuhren! [74] — пролаял майор, побелев от ярости.

Старика отправили в польский лагерь для военнопленных со всеми почестями, приличествующими его званию, иными словами — в вагоне для скота. В Молодечно ему удалось бежать, он шел двое суток, потом потерял сознание, а наутро его разбудил младший Зборовский, подобравший его и выходивший.

Когда в землянку вошел Пех, Крыленко как раз вычесывал вшей.

— Удачной охоты! — пожелал Пех.

— Спасибо.

— Савелий Львович, — робко начал Пех.

Он запнулся.

— А?

— Так, ничего, — вздохнул Пех.

— Что ж, тогда молчи.

Он продолжал старательно рыться в своем тулупе, сидя на груде поленьев.

— Савелий Львович! — снова начал Пех.

— А?

— Не сердитесь…

Крыленко не спеша отложил свой тулуп в сторону и посмотрел на Пеха:

— Послушай, сынок, ежели у тебя есть что сказать, скажи. А когда скажешь, не забудь уйти.

У Пеха нервно заходил кадык, и он начал:

— Ваш сын, Савелий Львович…

— Сволочь! — тут же оборвал его старый украинец.

Но Пеху все же показалось, что в его взгляде мелькнул огонек заинтересованности. Он быстро продолжал:

— Вчера Болек Зборовский слушал новости из Москвы. Ваш сын, Дмитрий Крыленко, получил звание Героя Советского Союза за участие в освобождении Сталинграда.

Лицо старика стало белее его усов.

— Не сердитесь! — быстро сказал Пех.

— Ты уверен? — спросил Крыленко.

— Уверен, Савелий Львович, Болек Зборовский сам слышал, в Вильно…

— Где он?

— На улице… Он сам не осмелился вам сказать, но если вы хотите…

— Приведи его.

Пех выскочил наружу, как заяц, и тотчас вернулся с младшим Зборовским. У последнего вид был очень напуганный.

— Говори! — закричал Крыленко. — Чего ждешь?

— …Герой Советского Союза! — выпалил Болек. — За участие в освобождении Сталинграда.

— Ты уверен?

— Уверен, Савелий Львович! Так и сказали: «генерал Дмитрий Крыленко».

— Да я не об этом спрашиваю, олух! Так и сказали: «освобождение Сталинграда»? Так и сказали: «освобождение»?

— Освобождение, Савелий Львович! И добавили: «генерал Дми…»

— Сволочь! — холодно оборвал его старик Крыленко. — Остальное меня не интересует.

— Как это не интересует? — возмутился в конце концов Пех. — Разрешите удивиться, товарищ! Разрешите мне удивиться!

— Что ж, — сказал Крыленко ободряюще, — валяй, дружище, удивляйся на всю катушку!

Он отступил на шаг и склонил голову набок, словно бы для того, чтобы лучше видеть, как Пех будет удивляться.

— Савелий Львович! — закричал Пех. — Ведь ваш сын освободил Сталинград.

— Н-нет. Это не мой сын. Народ освободил Сталинград. Народ, понимаешь? Народ надо благодарить! Мой сын отступал месяц за месяцем. Он чертил на карте стрелочки да кружки: это все, чем он занимался. Потом он сказал себе: «Этот кружок будет последним». «Понятно?» — спросил он у народа. И народ ответил: «Понятно». Так кого же нужно благодарить? Того, кто нарисовал на карте маленький значок, или того, кто оросил землю своей кровью? А?

Воцарилось молчание. Потом Пех шумно выдохнул.

— Как бы то ни было, я пришел сюда не для того, чтобы дискутировать, а чтобы вас поздравить. А товарищ Добранский сегодня вечером приглашает вас к нам. Мы будем отмечать освобождение Сталинграда. У нас будет картошка!