Бесы: Роман-предупреждение - Людмила Сараскина

их духовная зависимость от «книжных идей», многим из них стоившая жизни, позволяют без натяжки назвать «Бесы» самым литературным романом Достоевского. Здесь сосредото чены самые разнообразные сферы литературной деятельности, типы сочинений и мотивы их творчества. Собственно «лите ратурное наследие» сочинителей в «Бесах» так велико и об ширно, что не поддается никакому точному учету. «Нувелист» и «великий писатель» Кармазинов представлен всего одним текстом «Merci», однако «его повести и рассказы известны всему прошлому и даже нашему поколению» и, как сообща ет Хроникер, «они были наслаждением моего отрочества и моей молодости». Лебядкин, чье творчество представлено всего пятью стихотворениями («Звезде-амазонке», «О, как мила она», «Таракан», «Краса красот сломала член», «Гувер нантке»), давно, еще с Петербурга, зарекомендовал себя как поэт 1: «Стихотворения свои он уважал и ценил безмерно, но тоже, по некоторой плутовской двойственности души, ему нравилось и то, что Николай Всеволодович всегда, бывало, веселился его стишками и хохотал над ними, иногда схватясь за бока. Таким образом достигались две цели — и поэтическая и служебная…» Губернатор Лембке, за которым числятся написанная для журнала, отосланная, но ненапеча танная повесть, рукописный роман и стихи жене в день свадьбы, «в самый последний год… стал пописывать русские стишки» 2. Некие таинственные повести, ею сочиненные, рас сказывала Ставрогину Марья Тимофеевна Лебядкина в Петер бурге, «в углах, каждый вечер». Инженер, строитель мостов, Кириллов собирает материал и пишет «любопытнейшую статью о причинах участившихся случаев самоубийства в России и вообще о причинах, уча щающих или задерживающих распространение самоубийства в обществе». И хотя делает это не для публикации, однако для того, чтобы найти причины, «почему люди не смеют убить себя», прибегает к литературному труду. Шатов знает три языка, может литературною работой заниматься и владеет ти пографским делом. Шигалев «напечатал в одном прогрес сивном петербургском журнале какую-то статью» и написал книгу, состоящую из десяти глав, в которой изложил свою

1 «Я знал одного генерала, который писал точь-в-точь такие стихи», — замечает Хроникер: так незаметно появляется еще один сочинитель. 2 Характерен и круг знакомств молодого Лембке: «Эта наклонность к стишкам свела его с одним мрачным и как бы забитым чем-то товарищем, сы ном какого-то бедного генерала, из русских, и который считался в заведении великим будущим литератором».

собственную систему устройства мира. Девица Виргинская привезла из Петербурга, несколько сот экземпляров литогра фированного воззвания собственного сочинения о страданиях бедных студентов. Юлия Михайловна Лембке, хозяйка салона и организа тор бала для гувернанток, написала заметку в столичную газету об ожидаемом в губернии празднике, сочиняла тосты и речи, которые должны были «разъяснять наше главное знамя» и «перейти в виде корреспонденций в столичные газеты 1, умилить и очаровать высшее начальство, а затем разлететься по всем губерниям, возбуждая удивление и подра жание». Эта литературная дама мечтает также об издании независимой губернской газеты, в редакторы которой прочит Липутина, стариннейшего члена кружка, человека умного и проницательного и далеко не чуждого литературы, но пред почитающего коллективные формы творчества: ему принадле жат четыре из пяти строф скандального стихотворения «Гувернантке». Самое прямое отношение имеет Липутин и к литературной кадрили, которую он устраивал (как режиссер) по идее Кармазинова (автора инсценировки) и пользуясь советами хромого учителя (литературного консультанта). В свою очередь хромой учитель, преподаватель словесности в гимназии, «эстетический человек» и «сильная губернская голова», сторонник теории Шигалева и ревностный его по клонник, подозреваем Петрушей в стихах и поэтических вдохновениях. Литература полна соблазнов, печатное слово манит и за вораживает; его власти и обаянию готовы подчиниться и люди совершенно чуждые прелестей «писаной бумаги». Так, образованные прихожане губернского собора угова ривают протоиерея отца Павла напечатать его торжествен ные проповеди. Чиновник Блюм, будучи жертвой несчастной слабости своего благодетеля Лембке к русской литературе, участвует в секретных чтениях наедине, по шесть часов сряду; светская барышня Лиза Тушина мечтает затеять литератур ное предприятие — издать книгу фактов и происшествий, которая могла бы обрисовать всю характеристику русской жизни за каждый год, Марья Шатова намерена открыть в городе переплетную мастерскую. Ставрогин, который с досадой признается, что писать не умеет, о ком сказано совершенно однозначно: «автор прежде всего не литератор», также при- 1 Петр Верховенский обещает взяться за дело и устроить публикации в «Голосе» и «Биржевых ведомостях».

бегает к «литературному» средству: он пишет «исповедь», секретно печатает ее в заграничной русской типографии, назначает к распространению и относит на «рецензию» к старцу Тихону. А Тихон, архиерей на покое, изучающий на досуге обстоятельства Крымской войны по некоему литератур ному ее изложению («Севастопольские рассказы»?), советует Ставрогину сделать исправления в слоге. Однако повальное увлечение литературой не проходит да ром для персонажей «Бесов». Едва ли не все сочинители, как и их рукописи, терпят фиаско, переживают позор пора жения, имеют общую — весьма плачевную — судьбу. Не удалась издательская деятельность ни Варваре Пет ровне, ни Лизе Тушиной; не открыла переплетные мастер ские Марья Шатова, не была услышана девица Виргин ская, забыла свои повести Марья Лебядкина. С треском провалились литературные затеи Юлии Лембке: осмеяли «Мерси», освистали «последнее слово» Степана Тро фимовича, изгнали со сцены лектора-маньяка. Жалкой, пошлой, бездарной и пресной аллегорией оказалась «кадриль литературы», доконавшая губернатора Лембке, поэта и рома ниста, «лебединой песней» капитана Лебядкина стало стихо творение «Гувернантке», самочинно открывшее литературный праздник. Не дописал свою статью о самоубийстве Кириллов, не воспользовался предложением Лизы Тушиной о литератур ном сотрудничестве Иван Шатов, навсегда осталась в земле, у грота в ставрогинском парке, подпольная типография, так никем и не вырытая. Фатальная неудача с исповедью, не ставшей покаянием, преследует Ставрогина, и бессильным чем- либо помочь оказывается «рецензент» Тихон. Скорбным списком неосуществленных планов и замыслов, реквиемом по несбывшимся надеждам, мартирологом безвре менно погибших сочинителей предстает итог литературной жизни в «Бесах»: здесь причастность к литературе обходит ся по самой высокой цене. Но литературная панорама в «Бесах» не исчерпывается трагедией судеб; бесовство, проникшее во все сферы духов ной жизни, извращает и разрушает естественные мотивы творчества, его смысл и цель. Литературное бытие сочини телей наполнено интригами, подвохами и каверзами, до абсур да искажающими их деятельность. Среди героев романа особенно выделяются в этом смысле двое: одному литература как будто абсолютно показана,

другому — абсолютно противопоказана. Эти двое — отец и сын Верховенские. Степан Трофимович Верховенский, «Главный Учитель», несет на себе груз литературных устремлений трех эпох. Принадлежа к «знаменитой плеяде иных прославленных деяте лей нашего прошедшего поколения», получив известность обстоятельствами своей первоначальной карьеры, Степан Тро фимович на всю оставшуюся жизнь приобрел некий несом ненный статус — человека из мира литературы, поэта, мысли теля, профессора, рыцаря красоты, преданного и бескорыст ного служителя искусства. Воспитатель Ставрогина и Шатова, Лизы и Даши, руководитель либерального кружка, член губерн ского клуба, человек с репутацией ученого, историка, фило- софа-вольнодумца, Степан Трофимович имеет, казалось бы, решительное и преимущественное право числиться по высо кому литературному ведомству. Однако при ближайшем рас смотрении его пресловутая деятельность оказывается совер шеннейшей фикцией. Основной мотив, навязчиво сопровожда ющий романное бытие Степана Трофимовича, — катастрофи ческое отсутствие предполагаемых трудов в те многочислен ные и досадные моменты, когда эти труды кем-либо запра шиваются. Достоверным фактом литературной биографии Вер- ховенского-старшего являются лишь работы, гремевшие «одну только маленькую минуточку» в самом начале его поприща: диссертация по истории средневековых немецких городов, на чало «глубочайшего исследования» о «причинах необычайного нравственного благородства каких-то рыцарей в какую-то эпоху» и лирико-драматическая поэма-аллегория, «напомина ющая вторую часть «Фауста» 1. Этим список исчерпывается — творческая пауза совпадает со служебной отставкой. «К тому же всегда возможно было, в тиши кабинета и уже не отвлекаясь огромностью уни верситетских занятий, посвятить себя делу науки и обогатить отечественную словесность глубочайшими исследованиями», — иронизирует Хроникер и ехидно добавляет: «Исследований не оказалось». Настойчиво и последовательно, с хронологической точ- 1 Именно эта поэма, написанная Степаном Трофимовичем в ранней моло дости, ходившая в списках шесть лет, схваченная в 1849 году, находившаяся под запретом в течение двадцати пяти лет и наконец опубликованная без его ведома за границей в одном из революционных сборников, и создала ему репу тацию крамольного и опального литератора, хотя на самом деле, как специаль но выясняет Хроникер, никогда Степан Трофимович не преследовался, никто ни разу на карьеру его не посягал и при малейшей опасности он первым при нимал меры — писал оправдательные письма.