На рыбачьей тропе (Рассказы о природе) - Евгений Носов

Проводница толкнула дверь низкого помещения с зарешеченным окном.

— Входите, — позвала она ребят.

Контора больше походила на склад. Вдоль стен и посередине стояли, как в библиотеке, полки, только на них размещались не книги, а чемоданы, сумки, корзины с наклеенными бумажками.

У окна за столом под лампочкой сидел пожилой человек в железнодорожном кителе и роговых очках. Он вопросительно вскинул усталый взгляд на вошедших.

— Петр Степаныч, хозяева мешка нашлись, — сказала проводница, легонько подтолкнув к столу ребят. — Ну, я пойду, а то надо еще кипятку принести.

Железнодорожник в очках строго посмотрел на Димку, потом перевел взгляд на Коську. Мальчики смущенно опустили головы.

— Та-ак! — протянул Петр Степанович. — Паспорта есть?

Димка и Коська отрицательно закачали головами.

— Н-да… значит, беспаспортные… Как же это, молодые люди, выдам я вам вещи без документов?

Ребята молчали, переминаясь с ноги на ногу.

Димка хмуро косился на блестевшую под лампочкой отполированную лысину Петра Степановича: «У, вредный!»

«Вредный» приподнялся из-за стола, задев головой железный абажур.

— Наверно, еще и без спроса уехали? А?

Дальше терпеть нудные вопросы очкастого не было сил, и Димка, набравшись смелости, сказал:

— Не верите? Тогда пропустите меня к полкам, и я найду свой мешок. Чужой человек не найдет.

Петр Степанович с живым интересом посмотрел на Димку.

— Да ты, я вижу, прыток!

Усмехаясь, он прошел в глубь склада и вернулся с рюкзаком.

— Ваш? — спросил он, бросив мешок на стол.

— Наш.

— Ну вот что: пишите заявление. Вот вам бумага и карандаш.

Димка присел на табурет, нерешительно положил перед собой лист бумаги. Он никогда не писал заявлений.

— Пиши, — приказал Петр Степанович. — «Начальнику станции Льгов-один». Написал? Теперь ниже посередине напиши: «За-яв-ление». Вот так. Только слово «заявление» пишется через «я», а ты написал через «е». В каком классе учишься?

— В третий перешел, — буркнул Димка.

— По письму тройка?

— Угу.

— Видно, что троечник, — согласился Петр Степанович. — Ну ладно, поехали дальше. Теперь опиши все, как было. А вы, молодой человек, — обратился он к Коське, — присядьте пока.

Димка, покусав карандаш, начал писать. Сначала он каждую букву выводил, потому что боялся наделать ошибок. Но постепенно увлекся, оживился, вспоминая пережитые впечатления, что-то бормотал себе под нос, нетерпеливо ерзал на табурете и писал уже не заботясь о красоте.

Петр Степанович сидел с закрытыми глазами. Наверно, задремал. Глядя на него, Коська неожиданно зевнул.

— Скоро ты? — тихонько шепнул он Димке. — Поезд уйдет!

— Ну-ка покажи, что ты написал? — протянул руку Петр Степанович.

Он уселся поудобнее, заскрипев стулом, поправил очки и стал читать вслух:

«Начальнику станции Льгов-один… Заявление.

Мы ехали ловить рыбу в Лукашевку. Я — Димка, и Коська — мой товарищ. Когда сходили, Коську прижали в тамбуре. Коська выскочил, а рюкзак остался. Поезд с ним уехал сюда. Мы сели на паровоз и догоняли поезд. Рюкзак нашелся, он лежит тут, на столе. Товарищ начальник, отдайте наш рюкзак».

— Н-да! — протянул Петр Степанович. — Все понятно. Теперь надо составить опись имущества. Пиши: «В рюкзаке находились нижеперечисленные вещи». Двоеточие. Теперь отступи на строчку и поставь цифру «один». И начинай перечислять свои вещи.

Димка написал:

1. Две катушки с лесками.

2. Котелок.

3. Моя телогрейка.

4. Коськин плащ.

5. Коробка от леденцов с крючками и грузилами.

6. Подпусков три штуки.

7. Сумочка с пареным горохом.

8. Мешочек с червями.

9. Колбаса в синей бумаге.

10. Десять сырых картошек, чтобы печь в костре.

11. Четыре булки.

12. Коськин пирок с яблоками.

— Все записал? — спросил Петр Степанович.

— Кажется, все.

— Тогда расписывайтесь.

Димка поставил свою фамилию и передал карандаш Коське.

— Вот и хорошо. Оно, конечно, формальность, но без нее в нашем деле нельзя. А больше для того, чтобы вы знали, на чем свинья хвост носит. Не будете в другой раз рот разевать. — И Петр Степанович мирно рассмеялся.

— А теперь сличим вашу опись, — сказал он, развязывая рюкзак.

Он взял мешок за углы и бесцеремонно вытряхнул содержимое на стол. Загремел котелок, банка с крючками, посыпались булки, картофелины покатились по полу. И все это вперемежку с песком, скопившимся на дне рюкзака за лето.

Димка и Коська, обрадованные, смотрели на весь этот ворох, как на бесценные сокровища. Они кинулись собирать раскатившуюся картошку, шарить по карманам рюкзака, ворошить на столе снаряжение. Все оказалось на месте.

— Фу, сколько у вас всякого хлама! — поморщился Петр Степанович, отмахиваясь от поднятой пыли. — Кто ж червей вместе с булками кладет? Посмотрим, что у вас за нажива.

Он запустил руку в мешочек, вытащил оттуда горстку земли и разгреб на широкой ладони.

— Да разве это черви? Их не только рыба, курица клевать побрезгует. Надо речного. Вот это червяк! Никогда на него не пробовали? А еще жмышок надо с собой возить. Для привады.

Потом Петр Степанович осмотрел горох, зачем-то понюхал его и недовольно покрутил головой.

— Погодите, — сказал он, — вот кончу дежурство, половим на славу.

— Нам на поезд надо, — напомнил Димка.

— Э, браток! Поезд давно ушел. Я нарочно заставил вас писать заявление, чтобы вы ничего не заметили.

Димка и Коська переглянулись: как же, мол, теперь быть?

— Куда вам ночью-то ехать? — обняв за плечи ребят, сказал Петр Степанович. — Я бы вас все равно не пустил. Пойдемте лучше ко мне. Хорошенько выспитесь, на зорьке вместе половим, а там я вас и на поезд посажу.

Димка посмотрел на Петра Степановича и со стыдом подумал: «Вот те и вредный».

Димка слышал, что его кто-то тормошит, но никак не мог открыть глаза. Наконец он пришел в себя, приподнял голову. Рядом стоял Петр Степанович.

— Пора, рыбачки, вставать. Я оставлю вам фонарь, а сам пойду укладываться.

Димка осмотрелся. Рядом на сене, покрытом пестрой деревенской попонкой, посапывал Коська. На дощатых стенах сарайчика висели рыболовные снасти: удочки, вентеря, старый разодранный сак. На маленьком столике в углу сарайчика горела «летучая мышь».

Димка кое-как растолкал друга, и ребята принялись одеваться.

Вошел Петр Степанович с кувшином молока, круглым пшеничным хлебом и стаканами. Все трое сели за стол.

За стеной захлопал крыльями и однотонно, пискляво пропел молодой петушок.

— Мой будильник, — улыбнулся Петр Степанович. — Специально купил.

На дворе было по-утреннему свежо. С близкой реки тянуло сыростью. Небо только чуть посветлело на востоке.

— Ничего не забыли? — спросил Петр Степанович, оглядев своих спутников.

— Не, — бодро, сквозь зубную дрожь ответили ребята. Рыболовы спустились к берегу. Петр Степанович отыскал в камышах лодку, сложил в нее удочки, рюкзак и, гремя цепью, снял замок с причала. Отталкиваясь веслом, он погнал лодку вверх по течению. Димка и Коська, забравшись под плащ, в обнимку сидели на средней банке.

Когда выбрались за последние домики пригорода, причалили к берегу в мелком илистом затончике и наловили червей. Петр Степанович загребал ил большим черпаком с дырами, в которые стекала вода, вываливал грязь на берег, а ребята рылись в ней, отыскивая буро-зеленых речников. Под песчаным обрывом попалось штук пять миног.

— Теперь можно и порыбачить, — удовлетворенно крякнул железнодорожник.

Плыли еще минут пятнадцать. Лодка высоко несла свои острый нос, вода звонко шлепалась о днище. У берега шептались камыши, где-то бодро, радостно щебетала зорянка. А небо все светлело, наливаясь чуть заметным румянцем.

Причалили недалеко от крутого поворота, где берег стеной вставал из самой воды, а река чернела бездонной глубиной. Быстро выгрузили снаряжение на берег и тотчас стали разматывать удочки. Петр Степанович дал ребятам по миноге — таков был скудный паек этой редкой наживы.

— Червей можно не жалеть, — прибавил он.

Димка выбрал самое крупное удилище, прикрепил катушку, отпустил лесу с большим кованым крючком. Потом он нацепил миногу и, раскачав ее, швырнул с обрыва. Вслед за ним забросил свою донку и Коська. По опыту зная, что сидеть возле удилищ, поставленных на живца, вовсе не обязательно, ребята с азартом принялись таскать окуней. Попадались добротные окуни. Они отчаянно топили поплавки, упорно сопротивлялись и были приятны глазу — красноперые, зеленобокие, с темными поперечными полосками.

— Ого, какой! — сдерживая восторг, шептал Коська. — Больше твоего.