На рыбачьей тропе (Рассказы о природе) - Евгений Носов
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Андрейка! Андрей! — загорланил «африканец» отставшему товарищу. — Где ты?
— Иду!
На упругой, будто выстланной резиной тропе дробно зашлепали босые ноги, а из-под куста выскочил Андрей — полосатый от свежих царапин, с улыбкой, от которой шевелились облупленные уши. В одной руке он держал, как копье, обломок орехового удилища, другой сжимал горло большого, судорожно обвившего до самого плеча ужа.
Ребята окружили Андрея и с минуту молча разглядывали его трофей. Из крепко зажатого кулака выглядывала усмехающаяся голова с холодными бусинками глаз. Нервно вздрагивал кончик хвоста, задевая ухо мальчика.
— Здорово жмет? — спросил один.
— А, чепуха! — сплюнул Андрейка.
Мальчики размотали живую пружину. Андрей, бросив удилище, схватил ужа другой рукой за хвост и растянул его во всю длину.
— С метр будет! — деловито оценил он, размахнулся и швырнул ужа в кусты…
Это уже «просоленные», бывалые рыболовы. Они возвращаются домой с охапками лилий, длинные стебли которых небрежно волочатся по городскому тротуару, оставляя мокрые полосы.
— Где нарвали? — ахают встречные.
— А там, — встряхивает вихрами Андрейка, не останавливаясь.
В другой раз они возвращаются с мокрыми рубахами, набитыми раками. Раки шуршат, цепляют клещами за материю, сердито бьют хвостами.
Или несут картузы, полные дикой малины, и прохожие опять удивляются:
— И где растет такая прелесть?
Мне однажды довелось иметь в проводниках такого голопятого следопыта. Я брел правым берегом Сейма, где-то неподалеку от глубокого рва, по которому спускали воду из Линева озера. Оттуда, из-за двухметровой стены камышей, росших вперемежку с крапивой, доносились ленивые вздохи локомобиля торфяного пресса. Мне надо было перебраться на другую сторону реки, полезть в воду не хотелось, а потому решил подождать какую-нибудь лодку.
Стоял знойный августовский полдень. Неистово стрекотали кузнечики, разомлевшие мята и чабрец источали густой аптечный запах. Я растянулся в тени молодой ракитки, удобно пристроив голову на рюкзак. И, разумеется, задремал.
Проснулся от ощущения, что рядом кто-то стоит. Приоткрыл глаза и увидел бронзовый живот, светившийся между подолом куцем рубашонки и поясом штанов. От неожиданности я очнулся окончательно и теперь мог разглядеть всего незнакомца — с ног до головы. Белобрысый мальчонка лет девяти уставился на мой спиннинг. Под мышкой он держал ковригу черного хлеба, от которой ломал корки и клал в рот.
Я осторожно кашлянул, и мальчонка, точно кузнечик, отпрыгнул в сторону.
— Нет ли тут поблизости лодки? — спросил я, садясь. — Мне надо на ту сторону…
— Нету, — не сразу ответил он.
— А как же ты сюда перебрался?
Мальчонка хмыкнул носом, переложил ковригу под другую руку, но ничего не сказал.
— Ты ведь на лодке сюда переехал?
— Не… Мы так ходим. Тут мелко…
— А куда ты хлеб несешь?
— Домой, — мотнул он головой в сторону реки. — В Шатуре покупаем.
— В Шатуре? — удивился я. Я знаю, что под Москвой есть крупный Шатурский торфяной промысел, а местные жители, видно, называют этим словом просто добычу торфа.
— Угу, в Шатуре, — подтвердил паренек.
— А где же ваша Шатура?
— Вона, за камышом. Торф там режут, а батя на молокобиле работает.
Я невольно рассмеялся вывернутому наизнанку слову.
Мальчишка испуганно замер и вдруг засмеялся тоже — доверчиво и открыто. После этого мы как-то сразу сблизились. Парнишка, подойдя к спиннингу, присел на корточки.
— Магазинская! — с уважением сказал он. И, желая усыпить зависть, добавил: — Мне батя тоже сделает. Ну, пойдем, что ли? — решительно поднялся он. — Штанов не снимай, тут мелко.
Мой маленький проводник, положив ковригу на голову, зашлепал по воде. Я пошел следом. Течение было быстрое, но вода пока доставала только до колен. Пройдя шагов двадцать, парнишка остановился.
— Держись за мной, — предупредил он, — тут вот справа яма.
Затем он круто повернул вдоль реки вверх по течению. Намокшая рубаха вздулась пузырем, сделав мальчишку похожим на большой красный поплавок. Неожиданно белобрысая голова с ковригой исчезла под водой и тотчас вынырнула, плюясь и фыркая.
— Опять яма… Поди, хлеб намок… мамка ругать будет…
Отсюда мы снова повернули к противоположному берегу, вышли на песчаный остров, прошли его и уже там, перебравшись через неширокую, всю в зарослях рдеста протоку, вылезли на противоположный берег.
— Не испугался? — спросил я.
Мальчуган, как и в первый раз, хмыкнул носом:
— Не-е! Мы привычные… За хлебом частенько в Шатуру ходим… Вот только жалко, крючков не продают в ихнем магазине.
Я набрал в рюкзаке пригоршню самых разнообразных крючков и насыпал в мокрый подол моему отважному проводнику. А через секунду, перепрыгивая через кусты колючки, он мчался по лугу к селу.
3Впрочем, нигде в таком скоплении и в такой разномастности не встретишь рыболовов, как в крошечной, прокуренной лавчонке под довольно громкой вывеской: «Магазин „Охотник“». Здесь всегда полно, с утра до вечера. Присядьте где-нибудь в уголке на ящик и понаблюдайте за посетителями. Вот именно, «посетителями», а не «покупателями», потому что идут они сюда подчас вовсе не за покупкой. Если дело движется к весне, то у путного рыболова уже давно все куплено-перекуплено. А бредет он в магазин так просто: посмотреть, послушать, поговорить…
В узенькую дверцу протискивается грузный мужчина с седыми отвисшими усами и в черной каракулевой папахе пирожком. Присматриваясь сквозь зыбкое облако табачного дыма к собравшейся публике, он осторожно, бочком проталкивается к прилавку, достает очки и направляет их поочередно на коробки с крючками, поплавками и прочей незамысловатой рыбацкой утварью. Рассматривает он ее с таким серьезным и озабоченным видом, будто выбирает в ювелирном магазине необыкновенный подарок.
— Подай-ка, батенька, вон тот крючок, — обращается он к продавцу.
На стекло витрины гулко, как подковы, сыплются вороненые крючки величиной с загнутый мизинец. Человек в папахе выбирает из вороха с виду одинаковых крючков один какой-то особенный, долго вертит его перед очками, царапает жалом ноготь большого пальца и наконец кладем обратно.
— А покрепче нет?
— Куда уж крепче, — пожимает плечами продавец. — На подъёмный кран годится. Я прошлый раз на такой крючок, знаете, что вытащил?
— Э, батенька, не рассказывай. Я-то уж пробовал…
— Нет, вы послушайте. Потянул — чувствую, что-то пуда на два. И знаете что? Ведро, наполовину песком засыпанное. А вы говорите…
— Ну, ведро, может быть, груз мертвый.
— На сомика, стало быть, готовитесь? — встревает в разговор узкоплечий рыжий рыбак, выпуская изо рта вместе со словами зеленые клубы самосада. — Такой крюк, ежели на добрую рыбину поставить, оно, верно, не выдержит. В два счета разогнет. Со мною, знаете, была история…
Рыжий смачно заплевывает цигарку и тянет седоусого за рукав к ящику. Изловчась начать «историю», он округляет белесые глаза и некоторое время ошалело смотрит на собеседника.
— Работаю я как-то в кузнице, бестарки под хлеб ремонтирую. А кузница наша в конце деревни, на самом берегу пруда стояла. Пруд залили добрый, гектаров на пятьдесят. Пустили в него карпа, с верхов всякая прочая рыба нашла. Баловать никому не разрешали. Одно слово, завелась охота. Так вот, ремонтирую я бестарки. Влетает в кузницу Меланья, моя соседка, баба суматошная, бестолковая. Ноги в иле, подол под пояс подоткнут, бельмы бегают. А тут еще с перепугу на горячую ось голой пяткой наступила. Ну и вовсе скаженная, да и только! У меня даже молот на замахе остался, напугала, окаянная! Никак, думаю, хата загорелась.
— Ты что? — кричу я.
— Ох, Митрич, страх-то какой, — присела она на ящик с углем, а сама за обожженную пятку схватилась.
— Да что такое? — осерчал я.
— В ставку-то нашем водяной завелся!
— Ну, выдумала! Какой там тебе водяной!
— Ей-богу, не вру. Сама видела. Хотела я бочки выкатить, а между ними черная рожа из воды смотрит. Я на нее гляжу, а рожа — на меня. Глаза злющие, синим огнем светятся, а губы белые, как у мертвеца, и шевелятся, будто шепчут.
— Сом! — оживился грузный мужчина и от удовольствия заерзал на ящике.
— Я тоже догадался, что сом, — перехватил рыжий. — Говорю Меланье: «А ну, показывай, где видела!»
— Нет уж, ты сам иди гляди, а я и так страху натерпелась.
Взял пожарный багор, пошел к бочкам. И верно, этакая колода вильнула от бочек, даже брюхо мраморное показалось.
— Ушел? — досадливо щелкнул языком грузный мужчина.
— Вглубь подался. Но только решил я его изловить. Свил шнур покрепче, привязал вот такой крюк, что вы, знаете, сейчас смотрели, ну, а вместо поплавка бочонок прикрепил. Не пожалел цыпленка, общипал, зажарил — самая что ни есть сомовая нажива. Снарядил все это и поставил между бочками. Утром вышел, а от моего бочонка и след простыл.