Другие правила - Валерий Большаков

Вылез я, смотрю, интеры по нашим тентам шарят — не пропадать же добру! Другие в павильоне клуба кучкуются, песни горланят, крепленый тембо [22] хлещут для храбрости… А уже вечереет, пройдет минут 15— 20, и будет темно. Ну, я, пока свет есть, сижу в кустах с пультом, программирую мои системки. Интеры все уже в клубе, только часовых выставили, да и те к бутылке прикладываются. А тут и солнце село, и свет как кто выключил — сразу стало темно…

— Тропики, — объяснили в толпе.

— Ага… Ну, я часового снял, связал, выпустил своих. Нканату и еще одного масая, Оле-Сенду, с собой оставил…

Поднялся шум.

— Это нашего Габу? — спросил скуластый Быстров.

— Нашего, — улыбнулся Жилин.

Все зашевелились и снова замерли.

— Да, — продолжал Глеб, — а остальным говорю: дуйте в вертолет, и по-быстрому, будете Шурику помогать. Это был наш старший оператор, единственный, кто когда-то вообще штурвал в руках держал. Там же все старое было — обшарпанные «анатры», еще времен Российской Федерации, с турбинами и топливными баками, можете себе представить? Ну, мы с Габой и Ивэном киберов расставили поскорее, пока интернаци о наших девушках не вспомнили… Да, я ведь что хотел — поначалу думал согнать слонов, буйволов, носорогов и пустить их на лагерь, устроить, короче, стампиду. Но ты их попробуй, сгони! А потом, думаю — стоп! А зачем мне вообще зверюги? Что мне, роботов мало? Три строительные киберсистемы, в каждой по роботу-матке и по дюжине киберстроителей. Да еще ремонтные роботы, грузовые, анализаторы… О, думаю, а погоню-ка я их!

По графику дождь должен был пойти в семь пятнадцать — поднялся ветер, высохшие нижние листья пальмы дум лязгали и скрежетали, как железные. У захваченной нами «анатры» ни к селу ни к городу загорелся проблесковый маяк, потом засвистели турбины, и винты медленно-медленно пошли раскручиваться. Они нам все нервы повымотали своей неспешностью… В клубе поднялась пальба, интеры вышибали окна, выпрыгивали и — бегом за тенты. Ничего в наших тентах такого особенного не было, тенты как тенты, стандартные надувные купола. Но они ж из силикета, их никакая пуля не возьмет… Тут робот-матка, точно по программе, выезжает из-за ангара. У нее было три пары щупалец, и пять из них держали по автомату — все наши трофеи. Как пустит пять очередей веером — аж сердце радуется! Интеры мигом залегли и стали отстреливаться. Помню, где-то поблизости закричал даман, рыкнул лев — только их и слышно было. Вой шести турбин глушил крики — лопасти уже слились в круги. Тут нам перестало везти. В бедного робота-матку угодил заряд из гранатомета, и на его месте вырос сноп красно-лилового пламени — как в боевике прямо… А мы с Ивэном и Габой попали под перекрестный огонь. Лежим, вжимаемся в горячую пыль, а пули так и визжат, чиркают чуть ли не по волосам. Так и убить могут, думаю, и щупаю нужную клавишу на пульте. И тут мои системки как поперли! Как затряслась под ними земля! Свист, клекот, пыль столбом! О! Это надо было видеть! Тенты — в клочья, клуб — на мелкие кусочки! Интеры брызнули в саванну, кто как — кто бегом, кто кубарем, кто окарачь… Мечутся, орут… А видели бы вы их рожи! Аж посерели от ужаса! (Смех, шум в БО. Марина гордо озирается.) Мы, правда, тоже пострадали — Габу ранило в ногу, мы его потащили с собой, а когда уже подсаживали в вертолет, нас самих зацепило — Нканате прострелили руку, а мне оцарапало плечо. Шурик сразу перевел турбины на форсаж — или как это у них там называется, — нас качнуло, замотало, и «анатра» с горем пополам взлетела. Все вокруг шаталось, дребезжало, по днищу продолбила очередь, и все — квахери, кампи [23]! Дальше уже неинтересно. А то громадное облегчение, которое я тогда испытал, словами не передашь — его почувствовать надо…

— Внимание! — прогремело по коридору. — Корабль начинает разворот через десять минут! По местам посадочного расписания! Начинаем разворот!

— Все, — властно сказал Жилин, — я в рубку, а вы — марш по каютам! Мариночка, пристегнуться не забудь!

Антон наскоро распрощался и побежал в свой БО. Дверь его была полуоткрыта, и два приятных голоска ласкали слух.

— У меня, когда целуюсь, — говорила Гунилла, — почему-то сразу глаза закрываются… А у тебя?

— У меня тоже, — ответила Яэль.

— А почему?

— Не знаю…

— А давай попробуем, когда будем целоваться, не закрывать глаз?

— Давай…

Антон на цыпочках отошел от двери, потом громко процокал подковками. Ворвался в каюту, бросив торопливое «здрас-сте», сел и пристегнулся в ногах у Яэль.

Девушка хотела что-то сказать, но в это время по всему кораблю пронеслись отрывистые звонки сигналов УО — ударной опасности. Заговорили вспомогательные двигатели. Термос покачнулся и медленно взмыл над столиком. Длинные волосы Яэль забавно развернулись в сторону, да так и повисли — наступила невесомость. С краю обзорного экрана замерцали лиловые вспышки. Снежинками в ночи посыпались звезды.

— А где это наш Гупта, интересно знать? — пропела Гунилла. Она перекатилась по дивану и щелкнула клавишей интеркома.

— …Герметичность в норме, — долдонил компьютер, — давление в норме…

— Контрольная и ходовая системы в норме, — подключился Громыко. — Фотореактор работает без перебоев, температура зеркала — норма, радиация — норма…

— Ты зачем Митрича обижаешь? — осмелился задать вопрос Антон.

Гунилла не удивилась.

— А! — отмахнулась она. — Надоел он мне! Ходит за мной и молчит! Что я, одна говорить должна?

— …Скорость четыре тысячи километров в секунду, плазма поступает в рабочем ритме. Настройка магнитных ловушек — норма…

— Дополнительные команды на киберуправление введены, — сдержанно добавил мужественный голос Жилина, — неполадок нет, к торможению готов.

— А Глебу, — грустно сказала Яэль, — надоела я…

— Внимание! — проревело в коридоре. — Двигатели на торможении!

Мягко снизился термос. Чай, растекшийся по его прозрачным стенкам, сполз на донышко. Обвисли, разметались по подушке черные волосы Яэль. Фотонный планетолет первого класса начал гасить свою сумасшедшую скорость.

Глава 10

К концу восьмых суток «Бора» вышла на меридиональную орбиту вокруг Марса, и слепящий ярко-фиолетовый факел, бивший из отражателя, погас. Красная планета уже не казалась точкой или диском, она даже на шар не походила — ее небесное тело, морщинистое, рыхлое, уплощилось и медленно ложилось под «Бору». Марс возбуждал и будоражил. Все было при нем — и грубый, рваный шрам каньона Маринер, и темный треугольник Большого Сырта, и высохшие реки, впадающие в безводные заливы. Ближе к краям Марс круглился отчетливо и резко, грань между светом и тьмой была словно циркулем очерчена. «Атмосфера какая тонюсенькая, — подумал Жилин, — как пленочка…»