Искатель. 1988. Выпуск №3 - Журнал «Искатель»

— Хватит, сударь! Если я и утверждал оное, то это вовсе не означает, что всякие камни надо было принимать за сокровища. Я и теперь продолжаю верить, что они лежат на дне Семлевского озера, — произнося эти слова, Хмельницкий кривил душой. Не сомневаясь в том, что французы все же потопили добычу Наполеона, губернатор уже решил для себя, что английский романист ошибся в названии озера, неправильно переведи с русского на английский надпись на карте.

Как только Шванебах откланялся, Хмельницкий послал письмо вяземскому исправнику, обязав его узнать у становых приставов Смоленской губернии, нет ли на подведомственных им территориях местечек со сходными или созвучными Семлеву названиями.

На сей раз Николай принял Блудова в Китайском кабинете, где они вместе позавтракали. Император был в благодушном настроении:

— Вижу, Дмитрий Николаевич, тебе тоже нравится эта комната? Право, пребывание в ней подобно чудному сну. Кстати, о снах… Сегодня мне приснилось, будто я запросто посетил какой-то петербургский салон, где всерьез обсуждался прожект о вольности мужикам. Возможно ли такое наяву? И какими способами авторы подобных прожектов собираются удержать в повиновении десятки миллионов крестьян? Не дай-то господь дожить мне до этих пор!

Известный своей хитростью Блудов решил подыграть императору:

— Ваше величество, недавно я самолично слышал от одного мещанина из провинции, что конституция — это-де жена цесаревича, еще не обращенная в православие[8].

В глазах императора появились искорки смеха.

— Право, Дмитрий Николаевич, по этому случаю стоит поискать, невесту с таким именем. — Он вытер набежавшую от смеха слезу. — А мы судим о воле…

Блудов посчитал, что самое время сказать о Хмельницком:

— Ваше величество, у меня не совсем приятная новость…

— Что еще за новость? И что может быть неприятнее твоей «конституции»?

— В Петербург вернулся инженер, искавший под Вязьмой трофей-Бонапарта.

— И что же?

Он утверждает, что поиски их были предприняты без должного основания.

— Что сие означает, граф? — Николай поджал губы.

— К сожалению, ваше величество, за медные пушки были приняты камни, содержащие в себе кристаллы серного колчедана. Зондирование дна озера в иных местах также, ничего не показало. Между тем Вальтер Скотт…

— Ах. оставь его в покое, Дмитрий Николаевич! Я не верю англичанам ни на грош. Позор! Мы ищем в каком-то болоте сокровища, а его соотечественники тем временем готовят нам смирительную рубашку на Востоке… Помнится, граф, ты очень усердно рекомендовал мне эту затею Хмельницкого? И что теперь? По мне, пусть лучше губернаторы вовсе ничего не де лают!

Блудов понял, что поддерживать Хмельницкого далее не имеет смысла.

— Ваше величество, почитаю своим долгом показать вам полученную мною записку от Серафима. В ней — интереснейшие данные о Великоивановском кресте.

Николай пробежал глазами записку митрополита. Лицо его приняло разгневанное выражение.

— Отчего же, граф, это стало известно только нынче? — Он потряс в воздухе листком бумаги.

— Война, ваше величество… Полагаю все-таки, что более повинны в том Синод и московские митрополиты. Августин знал историю исчезновения креста, но внезапная смерть… Следующий за ним епископ Серафим слишком мало занимал московскую кафедру, Филарет тоже не был осведомлен…

— Допускаю, Дмитрий Николаевич, что так оно и было, но документы?..

— Они есть, ваше величество. По моему приказу в архиве Московской духовной консистории найдено все, что касается колокольни Ивана Великого. Серафим прав…

Николай еще раз заглянул в записку.

— Однако, граф, не возьму в толк, откуда Серафим узнал истину ранее тебя? Ты прежде сказывал, что он нимало не догадывался о судьбе креста.

Блудов развел руками.

— Странное дело, ваше величество… Сия новость пришла к нему от одного юродивого из Смоленска. Известно лишь, что этим человеком двигала сильнейшая ненависть к Хмельницкому.

Николай заметно устал.

— А что, граф, много успел израсходовать подполковник на свои изыскания в Семлеве?

— Четыре тысячи, как вы изволили приказать.

— В таком случае, будем считать, что мы дешево отделались. Правда о кресте стоит того! А ты, Дмитрий Николаевич, напомни мне при случае о Хмельницком. Вряд ли он на сем успокоится. На Смоленщине и без оного болота хватит мест, где с подобным же успехом можно искать Бонапартову добычу.

В предвечерних сумерках особняк барона Гранье выглядел мрачным и таинственным. Полковник Куперен сидел в своей комнате перед камином и дремал. Последняя поездка в Россию не прошла для него бесследно: жестокая подагра частенько приковывала Куперена к креслу. Что до барона Гранье, то время, казалось, не было властно над ним. Вот и сейчас он буквально влетел в комнату полковника… Как всегда, барон говорил быстро и взволнованно:

— Пьер, вы и представить себе не можете, какую новость я узнал! Она еще не скоро появится в наших газетах. Смоленский губернатор отстранен от должности и помещен в Петропавловскую крепость. Официально — за расхищение казенных средств, но в Смоленске поговаривают о другой причине… Догадываетесь?

— Подобное возможно только в России. — Полковник зябко поежился, хотя в комнате было совсем не холодно.

— Пьер, неужели Николаю стало известно о письме юродивого?

— Дело не в юродивом, господин барон. Я думаю, император поверил документам, которые имелись у них в архивах. Петербургский митрополит не тот человек, чтобы рисковать репутацией церкви, не удостоверившись в истине. Кажется, господин барон, вы не ошиблись, пожертвовав для спасения бумаг Бонапарта его историческим письмом!

Куперен заметил, что барон вновь натягивает на руки перчатки, которые незадолго перед тем снял. Он спросил:

— Господин барон, вы куда-то уходите?

Гранье посмотрел себе на руки и виновато улыбнулся:

— Ах, Пьер, я стал таким рассеянным… Хотя, — он поднес руки к глазам, — если всерьез говорить, то лучше бы эти перчатки никогда не снимать. Согласитесь, Пьер, как ни грязны бывают порой наши перчатки, а руки мои и ваши замараны гораздо сильнее. Вы понимаете, о чем я говорю? Слава богу, что об этом знают немногие! — Барон унесся мыслями в прошлое.

Он был прав, с запоздалой самокритичностью оценивая свои и Купереновы подвиги. Архивы тайной канцелярии Наполеона хранят в себе, по-видимому, лишь часть совершенных Купереном и Гранье нечистых дел. В последнее время уволенный из армии барон писал мемуары, а по вечерам играл в шахматы в знаменитом парижском кафе «Режанс», где некогда сиживал за шахматной доской сам Бонапарт. Уделом же полковника Куперена было чтение романов и беседы наедине со своим покровителем и другом бароном Гранье…

Бой часов прервал воспоминания Гранье Придвинув к себе трубку на бронзовой подставке, барон раскурил ее и с наслаждением пустил кверху кольцо дыма.

— А все же, полковник, мы неплохо потрудились! Император был бы доволен нами. Документы, привезенные вами из Семлева, стоят любых сокровищ! Теперь наш долг — доставить прах императора со Святой Елены в Париж. Однако я хотел бы вернуться к прежнему нашему разговору и спросить вас: почему русские до сих пор не обнародовали правду о кресте? Ведь для России Иван Великий — что для нас Нотр-Дам…

Куперен снова зябко повел плечами.

— Все это так, месье, но применять к России обычные мерки бессмысленно. Конечно, истина о кресте желанна для Петербурга и немалого стоит, но Николай молчит, потому что признаться в собственном невежестве — выше его сил. Кроме того; существует национальная гордость. Сами посудите, месье., Двадцать лет помещики Смоленщины искали одну из самых дорогих святынь Кремля, мечтали о другой добыче… Кто же теперь решится выставить себя перед целым светом круглым дураком?

— Да, полковник, иногда мне хочется вычеркнуть эту страну из памяти. Но… Видимо, время от времени нам суждено вспоминать о ней. Я имею в виду сокровища Несвижского замка. Император очень сокрушался, что вам не удалось доставить Их в Париж. Представляю удивление нынешнего хозяина крепости, узнай он каким-то образом о нашей тайне!

Куперен усмехнулся:

— Думаю, господин барон, разговор об этих сокровищах придется отложить на несколько десятилетий. Может быть, кладоискателям будущего повезет, и они окажутся счастливее смоленского губернатора? Но доберутся ли они когда-нибудь до затопленного подземелья? Этого нам не суждено узнать. Пока же, — господин барон, мы являемся с вами обладателями пусть призрачных, но огромных ценностей. В старости даже это согревает душу! — Глаза полковника заблестели. — Когда-то Наполеон заставил нас с вами играть в его «пьесе» определенные роли… Теперь пришло время откровенно признаться: может быть, мы были и неплохими актерами, но сам «спектакль» оказался из рук вон слабым. Оглядываясь на свою жизнь, месье, я думаю, что сгодился бы для лучших ролей!