Игры богов - Мэри Филлипс

«Интересно, что бы они сделали, если бы им стало известно, кто я такой? — размышлял он. — Если бы они узнали, что в моей власти солнце, изменилось бы их отношение ко мне? Вряд ли…».

У всех смертных была одна странная черта — они считали себя бессмертными. В какой-то мере такой высокомерный оптимизм даже нравился Аполлону. Он и сам в лучшие времена держался именно так.

Аполлон надеялся проскользнуть в свою комнату незамеченным, но когда подошел ко входной двери, то услышал за спиной торопливые шаги. Обернувшись, он увидел Артемиду в спортивном костюме и с собачьими поводками в руке — без собак, разумеется.

— С дороги! — прорычал Аполлон.

— Вообще-то я тебе не мешаю, — заметила Артемида. — Кстати, ты же не пойдешь на собрание в таком виде?

— Какое еще собрание?

— Ты что, забыл? Афина же вчера всех предупредила.

Аполлон грязно выругался.

— Совсем вылетело из головы, — пробормотал он. — Послушай, ты не могла бы как-нибудь объяснить мое отсутствие? Не хочу я туда идти — препаршиво себя чувствую. Все равно это будет бесцельная трата времени.

Артемида с решительным видом встала лицом к нему, спиной к двери. Аполлон заметил в ее глазах выражение праведного гнева и попытался взять себя в руки.

— Прежде всего, — проговорила Артемида, — я бы попросила тебя не употреблять в моем присутствии подобные выражения.

Аполлон повторил то, что он произнес минуту назад:

— Это, что ли?

Артемида поморщилась.

— Я нахожу нецензурную брань отвратительной, — заявила она.

— Да ты что? — изумился Аполлон.

— Далее, — продолжала Артемида. — Я все-таки надеюсь, что когда-нибудь ты начнешь более серьезно относиться к своим обязанностям перед этой планетой.

— Каким еще обязанностям? — спросил Аполлон.

— Ты только посмотри на себя! — воскликнула Артемида. Протянув руку, она сняла с него целлофановую обертку от пачки сигарет. — Где ты провел прошлую ночь? В какой клоаке? И какой пример ты подаешь смертным? Ведь ты как-никак бог!

— Возможно, ты не знаешь, но смертные очень не любят брать с кого-либо пример, а если и берут, то только с себе подобных, с тех, кто проводят ночи, как ты выразилась, в клоаках, то есть в ночных клубах, а не с тех, кто бегает на рассвете и никогда не занимается сексом.

— Может, это и так, — не стала спорить Артемида, — но ты не должен забывать, что наша семья никогда еще не оказывалась в таком сложном положении. И есть надежда, что Афина сможет нам помочь. Если, конечно, сумеет четко сформулировать свои мысли…

— А если мне наплевать на положение нашей семьи?

— Я точно знаю, что тебе не наплевать на самого себя и что ты хочешь вернуть себе силу.

— Мне незачем было бы ее возвращать, если бы ты не вытянула из меня ту клятву.

— Это было решение, принятое ради всеобщего блага. Ты совершал необдуманные, опасные поступки…

— Да заткнись ты!

— Ты подвергал опасности нас всех…

— Заткнись, говорю! Не могу тебя больше слушать. Какие мы правильные! Не кури, не трахайся, не делай все то, что приятно! Корчишь из себя святую невинность… Все, с меня достаточно! Хочу ругаться — и буду! И никуда я не пойду. Мне все равно, что произойдет с моими тупыми родственничками. Можешь сказать Афине, мать ее так, что угодно — только сделай так, чтобы я тебя не видел!

Аполлон схватил ключи и отпер дверь, после чего бросил их на лужайку перед домом и захлопнул дверь перед носом у своей сестры-близняшки.

— И только попробуй что-нибудь сделать, — прорычал он в сторону гостиной, где, как предполагал, сидела другая набитая дура, Афина, готовившаяся к своему занудному, бесполезному выступлению.

Выходка Аполлона практически не задела Артемиду — в конце концов, задеть вас может только человек, которого вы уважаете. Она подняла ключи и вошла в дом. Следовало признать, что в словах Аполлона была толика правды — не в отношении самой Артемиды, а касательно надежд на то, что выступление Афины принесет им хоть какую-то пользу. И не то чтобы Афина не знала, о чем она говорит, — несомненно, у нее был мощный интеллект, и в области стратегии она была настоящим гением. Но все усложняло то, что она была абсолютно не способна донести до остальных богов идеи, которые приходили в ее умную голову. Да, Афина была истинной богиней мудрости, но, к несчастью, мудрость и доходчивость — это несколько разные вещи. И тем не менее Артемида надеялась, что Афине когда-нибудь — возможно, даже сегодня — удастся донести свои замыслы до остальных. Она вошла в гостиную.

Несмотря на то что удобные кресла пока еще не были заняты, Артемида уселась на принесенный из кухни табурет, который Афина поставила в дальнем конце комнаты. Ей нравилось напоминать другим, что она, по крайней мере, не эгоистична и всегда готова чем-либо пожертвовать. Артемида стала наблюдать за тем, как Афина раскладывает скрепленные степлером тезисы своего выступления по незанятым сиденьям.

«Интересно, еще хоть кто-нибудь придет?» — подумала Артемида.

Афина всем прожужжала уши о своем выступлении. Она долго переставляла мебель в гостиной, чтобы слушателям было удобно. Глядя сейчас на нее, такую подтянутую и представительную в строгом костюме и с бесполезными очками на самом кончике большого, основательного носа, Артемида в который раз задалась вопросом, а нужна ли им на самом деле богиня мудрости. Она, Артемида, могла бы выполнять ее работу ничуть не хуже, и при этом у нее оставалось бы достаточно времени на охоту — она в этом ничуть не сомневалась. Разумеется, сама Афина всем сердцем верила, что она самая важная из богов, и Артемида была уверена, что в мыслях она видит себя преемницей Зевса. Но этому, по мнению Артемиды, никогда не суждено было сбыться.

Следующим пришел Гермес. Его стройное тело было облачено в деловой костюм, плохо сочетавшийся с крылатым шлемом и такими же туфлями.

— Это все надолго? — спросил он.

— Ты спрашиваешь это каждый раз, когда входишь в комнату, — заметила Артемида.

— Ну так как? — проигнорировал ее реплику Гермес. — В отличие от вас всех у меня полно дел, и мое время мне дорого.

— Может, в который раз повторишь, что время — деньги?

— Забавно слышать эти слова от тебя, но это истинная правда, — ответил Гермес с ноткой недовольства в голосе.

Он был в семье младшеньким и всегда страдал от комплекса неполноценности, который развился у него вследствие того, что всю жизнь ему приходилось передавать более старшим богам адресованные им послания, а также выполнять множество других обязанностей, которые остальные считали неприятными и сваливали на него.