Город - Владимир Константинов

- Но как вы, священник, можете смеяться над подобным богохульством?! укоризненно проговорил Максим. - Создатель учит нас терпимо и с уважением относиться к чужой вере, даже если она зиждется на заблуждениях.

- Да брось ты со своим Создателем! - пренебрежительно махнул рукой священник. - Наш Линитим сам не прочь пошутить, и любит шутки других. Вдруг, лицо его налилось подозрительностьюя, а глаза недобро засверкали. А ты кто такой, чтобы тут допросы мне учинять?!

- Извините, если я вас ненароком обидел, брат. Я вовсе этого не желал. Просто, хотел сказать, что каждый человек заслуживает сочувствия и взаимопонимания. А меня можете звать Максимом. А вы, вероятно, настоятель городской церкви?

- Храма, - пробурчал священник, остывая. - Я - настоятель храма Линитима Искусителя отец Валаам.

- И большая у вас паства?

- Почитай - весь город. На праздничные богослужения, к примеру, в день Сластены и лежебоки святого Козьмы или Великой грешницы Праскевьи Пятницкой, приходят даже нечистые, - с гордостью проговорил отец Валаам.

- Кто?! - удивленно спросил Максим, посчитав, что либо ослышался, либо не понял священника.

- Нечистые, - повторил отец Валаам. - Ведьмы, черти, бесы, болотные лешие. Правда, демоны нас не посещают, считают это для себя недостойным. А все, кто рангом поменьше, бывают, как же.

И Максим понял, что перед ним никакой не священник, а один из представителей мира тьмы, посланный ему, как испытание, в самом начале его Великого пути.

- А как называется ваш город? - спросил он спокойно.

- Город Великого Пантокрина.

- Никогда о таком не слышал.

- Ничего, ещё услышишь. Все услышат и узнают, - убежденно проговорил отец Валаам, и в голосе его прозвучала явная угроза, Вдруг, он заискивающи заулыбался и торжественно объявил: - А вот и наш старший бес города прибыл!

Максим оглянулся. В салоне у входа стоял высокий худой субъект с некрасивым, узким желтым лицом и подозрительно его рассматривал. Взгляд темно-карих глаз беса был мрачен, даже зловещ. Это продолжалось, по меньшей мере, с минуту. У Максима возникло даже неприятное ощущение, будто тот читает его мысли. Затем, старший бес упал на колени и, гримасничая, благим матом закричал:

- Отец Максим! Какое счастье! Неужто я сподобился увидеть сына самого Создателя?!

И Максим понял, что то было не ощущение, бес действительно читал его мысли. Но это открытие не устрашило его, а лишь наполнило сердце ещё большей отвагой и мужеством. Нет, никакие могущественные силы тьмы не заставят его свернуть с избранного пути.

Между тем старший бес, вихляясь худым телом и страшно выкатывая глаза, кричал остальным:

- На колени, негодяи! На колени, нечестивые, перед сыном Создателя! Молите у него, грешники, прощения!

Все, кто был в автобусе, включая водителя с кондукторшей, бухнулись на колени и заголосили:

- Простите нас, отец Максим!

Отец Валаам также хотел упасть на колени, но застрял между кресел, и теперь тужился высвободиться. Старший бес вскочил, щелкнул каблуками, раздался мелодичный звон. Максим с удивлением посмотрел ему на ноги. Вместо обычных туфель, они сейчас были обуты в красные сафьяновые сапоги с серебряными шпорами.

- Разрешите представиться, - торжественно проговорил старший бес. Почетный гражданин города, кавалер ордена Красного дракона с пальмовой ветвью и мечами, профессор оккультных наук, магистр права сильного и бесправия слабых Корреандр Викторович Печерин-Онежский бен Ладен Бичен-оглы ибн Карамахи. А для вас, отец Максим, - бес Кеша. Можно просто Кеша.

- Чего вы добиваетесь, Корреандр Викторович? - как можно спокойнее спросил Максим, но почувствовал, что спокойствие это далось ему с большим трудом.

- Лелею мечту быть представленным Самому. Не откажите, Божественный, в такой малости, представьте Отцу небесному нашему. А то наш Хозяин слишком строг, за малейшую провинность грозится сослать на первый уровень, в это, я извинясь, пекло. А у вас там, я слышал, большое послабление таким, как я. Райские кущи и все такое. Это как раз по мне. С детства мечтал об этом.

Максим понимал, что бес пытается вывести его из себя, унизить, высмеять. Поэтому спокойно, но строго сказал:

- Прекратите ёрничать!

- Ни-ни, Боже упаси! Как вы ко мне несправедливы, святой отец! Как несправедливы! - бес принялся заламывать руки, кривляться и гримасничать пуще прежнего, разыгрывая отчаяние. - Как же я мог! У меня и в мыслях ничего такого. Мы что ж без понятия, что ли? Весь мир сейчас живет по понятиям. И мы - по понятиям. А как же! Я ведь и сам здесь, в Остальном мире, возглавляю секту Адвентистов гроба брата вашего и его мощей. Да-с. Ждем-с его второго пришествия. Мы даже дату назначали, но маленько ошиблись в расчетах и двадцать наших сектантов заживо сгорели. Сейчас все они на пятом уровне трудятся под началом старшего демона Бархана, грехи замаливают. А мы новую дату определяем. Может быть, вы, святой отец, подскажите - когда батяня ваш вновь отпустит Иисуса на Землю?

Это было уж слишком. Максим вскочил, сжал в гневе кулаки.

- Не сметь! Не сметь порочными устами упоминать светлое имя Создателя нашего!

Старший бес сделал вид, что здорово испугался. Стал жалким и разнесчастным. Весь скукожился, даже уменьшился в росте. Затем, вновь упал на колени, зарыдал с подвываниями и всхлипами. Причем, слезы из его глаз буквально фонтанировали, как у клоуна в цирке. Принялся целовать руки Максиму.

- Прости-и-и, Максим Петрович! Прости, родной, мя, недостойного! Две тысячи лет без малого живу, а ума так и не нажил, старый дурак! Все, как дитя малое, - не ведаю, что молвлю. О, горе мне, горе! Пусть пепел заживо сгоревших сектантов моих падет на мою дурную головушку-у-у! Пусть отсохнет грешный мой язык и навек закроются бесстыжие глазыньки-и-и! - И он принялся биться головой об пол, да так, что автобус заходил ходуном.

Максим растерялся совершенно и не знал, как ему поступить.

- Прекратите! Сейчас же прекратите! Кому говорят. Ну зачем же вы эдак?! Сейчас же встаньте, - беспомощно бормотал он.

- Не-не, и не уговаривайте, святой отец! - продолжал фарисействовать старший бес. - "И вырвал грешный свой язык!" - торжественно провозгласил он, высунул язык, ухватился за него рукой и потянул. Раздался отвратительный хруст и язык оказался у него в руке. Картина была ужасной. Язык извивался, с него струйкой стекала кровь. Бес протянул его Масиму.

- Вот, передайте Отцу вашему, как свидетельство моего глубочайшего расскаяния!

- Прекратите! - вскричал Максим, прижимаясь к застрявшему между кресел отцу Валааму. И это прозвучало, как - "спасите!".

Язык тотчас исчез, а сам бес уже в прежнем своем облике стоял на ногах и с нескрываемым презрением смотрел на Максима. Бледное худое лицо его подергивалось в нервном тике.

- Это кого ты, поповская твоя душа, с собой привел?! - грозно проговорил бес, обращаясь к отцу Валааму. - Ведь этот сукин сын, - бес длинным костлявым пальцем ткнул в грудь Максима, - имеет намерение порушить нашу веру в Линитима Искусителя.

- Извиняйте, господин старший бес, - в страхе проговорил священник. Это не я его. Это он сам. Честное слово, сам! Клянусь прародителем Наисветлейшего Пантокрина Великого!

- Это ты почему - врать?! - рассвирипел бес. Схватил Валаама за бороду и принялся таскать, приговаривая: - Я те покажу - врать, непотребная твоя харя! Я тя научу свободу любить, каналья! Ты у меня, хряк, не только куклявок, но и попадью, эту дуру безразмерную, забудешь!

Валаам взвыл от боли и выскочил из кресел. Слезно громко завопил:

- Пошто обижаете, господин старший бес! Я - чистую правду. Можете у его самого спросить.

Бес отпустил несчастного Валаама, выхватил из внутреннего кармана наручники, ловко защелкнул один на запястье правой руки Максима, а второй зацепил за металическую дужку кресла, весело и злорадно проговорил:

- А-а, попался, сукин сын! Зачем на базаре кусался?! Кто тебе дал задание разрушить веру наших отцов? Кто?... Отвечать, когда тебя, молокосос, спрашивают старшие! Кто? Ватикан? - Бес схватил Максима за грудки, легко оторвал от кресла, поднял под потолок. Браслет наручника больно впился в кожу. Максим едва не потерял сознание от боли. Но боль привела его в чувство, отрезвила. Теперь ему было нестерпимо стыдно за то, что не сдержался, выказал слабость перед каким-то бесом.

- Отвечать мне, кулибяка! Отвечать! - бесновался подручный сатаны. Но так и не дождавшись от Максима ответа, бросил его на сидение, сам сел на переднее и уже спокойно, даже ласково спросил: - Ответь мне, сосунок, почему Ватикану не нравится наш Линитим? Чем он хуже вашего, в бога, в душу, Христа?... Почему молчишь, несчастный? Заповеди его вам не нравятся, да? Заповеди, как заповеди. В них нашло свое отражение неуемное стремление человечества к красивой жизни. "Красиво жить не запретишь", "Кто не рискует, тот не пьет шампанского", "Пей тут, на том свете не дадут", "Сытый голодного не разумеет", "Работа дураков любит", "Работа не волк, в лес не убежит", "Не подмажешь - не поедешь", "Пей, гуляй! Однова живем!", "Хочешь жить, умей вертеться", "Деньги не пахнут". Разве они не прекрасны? Они дают человеку полную свободу действий, пробуждают его истинные инстинкты и устремления. Разве может устоять перед ним ваш хилый Иисус со своей рахитичной добродетелью? В гробу мы видели и его самого, и его батяню! Будущее за нашим Линитимом Искусителем. Он - именно тот Бог, который нужен людям. Понял ты, червь навозный?... Молчишь? Но ничего, в полиции тебе язык быстро развяжут.