Новобрачная - Жюльетта Бенцони

– Это так, – призналась Мелани, – и я сожалею, что она не смогла прийти сегодня вечером.

– Она никогда не уезжает из Динара раньше того, как там официально устанавливается зима. Но я уверен, что она радуется вместе с вами. Вы счастливы, не правда ли?

– Я счастлива, если вы тоже будете счастливы.

– Вы не сомневаетесь, надеюсь?

И, крепче обняв ее, он увлек ее в вихре вальса, ритм которого стал вдвое быстрее. У Мелани немного кружилась голова. Она не могла не думать о том, что он сказал ей. И почему он сказал: «она радуется вместе с вами»? Разве не «с нами» было бы естественнее?

Она быстро отогнала от себя эти мысли. Если бы она анализировала все слова Франсиса, ее помолвка стала бы адом. Может, лучше поверить Жоанне, которая только что сказала, обняв ее:

– Как тебе повезло! В Париже кет ни одной девушки, которая бы тебе не позавидовала! Сегодня вечером ты похожа на принцессу.

На принцессу? А не был ли этот бал балом Золушки, и не сыграл ли дедушка роль феи-крестной матери?

Это впечатление еще больше укрепилось, когда, возвратившись домой, Альбина Депре-Мартель, урожденная Пошон де ля Крез, сказала своей дочери, как только они переступили порог и даже еще не сняли манто:

– Ты не можешь хранить эти жемчуга у себя. Ты мне их отдашь, и я их положу в мой ларец! Это очень дорогое украшение, чтобы оно оставалось в руках ребенка.

Она, наверное, давно приготовила эту фразу, так как проговорила ее с такой поспешностью, что даже вздохнула с облегчением. Но Мелани не желала, чтобы ее раздели таким образом.

– Нет, мама! Если дедушка позволил мне уйти с этими жемчугами, значит, я способна их хранить…

– Это еще что! Он думал, конечно, что ты мне их передашь.

– Дедушка не удовлетворяется тем, что думает: он умеет очень хорошо выражать свои мысля. Я свои жемчуга буду хранить сама. Я хорошо знаю, куда их положить.

– Это ребячество, Мелани! Подобные драгоценности…

– Бесполезно настаивать. А почему вы тогда не просите доверить вам мое обручальное кольцо? Оно тоже дорогое и историческое: его король Людовик XV подарил одной из прабабушек Франсиса, и все маркизы де Варенн его носили. Позвольте мне теперь уйти, ибо я немного устала. Я вам желаю спокойной ночи!

Поджимаясь по широкой лестнице вместе с Фройлейн, Мелани видела свою мать: она стояла посреди холла, сняв манто и бросив его прямо на пол, и теперь оно валялось у ее ног, и следила глазами за своей дочерью, с трудом сдерживая гнев.

На следующий день дом «Лашом», находящийся на улице Руаяль, послал для Мелани свой первый букет по поводу ее обручения: очаровательную романтическую композицию из шток-роз и незабудок, который вызвал у Фройлейн ностальгию. Мелани поставила его на письменный стол, предварительно поцеловав раз десять. Можно ли было быть счастливее?

Через неделю Тимоти Депре-Мартель, который поехал в Цюрих, бесследно исчез. На швейцарской таможне, при пересечении границы, смогли лишь констатировать, что купе в спальном вагоне было пусто, что все было в полном порядке… и что его не смогли найти. В течение нескольких следующих недель совместные усилия французской и швейцарской полиции оказались неэффективными, хотя уже известный ученый Альфонс Бертийон, который изобрел уголовную антропометрию и отпечатки пальцев, прочесал все купе самым тщательным образом.

Газеты наперебой писали об этом событии, и в салонах кипели страсти, там ждали с нетерпением «Фигаро», «Голуа», «Энтранзижан», «Матен», «Ля Круа», «Солей», и особенно «Пти Паризьен», хроникеры и репортеры которого демонстрировали блестящее воображение. Говорили, что финансист был тайно послан президентом Лубе для получения займа у швейцарских банков. Поэтому заговорили об анархистах, о русских нигилистах – сам Господь не знает почему, – о социалистах, даже о секретных иностранных обществах, враждебных Франции, во главе которых представляли себе молчаливых китайцев, посланных старой императрицей Цы Си, всегда только и помышлявшей о мести.

Девочку было жалко: она сидела в своей комнате, где позволяла находиться только Фройлейн, часами перед окном на низком маленьком кресле с широко раскрытыми глазами, положив локти на колени, а лицо зажав в ладони, и тихо плакала, не говоря ни слова. Ночью она не спала, а утром ее подушка и волосы были мокрыми от слез.

Испуганная этой прострацией, Фройлейн решила вызвать врача. Он предписал снотворное и легкую пишу, но питательную: гоголь-моголь, мед, фруктовые соки, которые преданная гувернантка заставляла ее съедать ложку за ложкой, как будто она была маленьким ребенком. Когда этот кризис прошел, девочка стала немного поправляться. Она стала задавать вопросы.

Ей говорили, что поиски продолжаются, что ее дядя Юбер объехал всю Швейцарию, пытаясь найти след, но он не был человеком упорным.

Альбина и ее будущий зять решили, что надо поторопить события, и через четыре месяца, несмотря на протест Оливье Дербле, который уверял, что его патрон жив, и старался, чтобы его воля была соблюдена, объявили о желании отпраздновать свадьбу, доказывая, что они соблюдают интересы Мелани.

Идея принадлежала Франсису, и ему было нетрудно подсказать ее мадам Депре-Мартель. Этой даме, голова которой напоминала птичью голову, невыносима была мысль, что в ее семье нет мужчины, Юбер, конечно, был не в счет. Она и ее дочь нуждались в сильном мужчине, способном их поддержать и оберегать. И однажды вечером она пришла объяснить это Мелани.

Девочка плакала и колебалась, ибо, как ей казалось, это означало забыть деда, не выполнить его волю, но, в конце концов, согласилась. Никогда она больше не увидит своего деда!.. Тогда, вопреки увещеваниям Оливье Дербле, который часами старался убедить ее еще немного подождать, она согласилась с матерью. Зачем ей слушать доводы простого служащего, даже такого ранга, как он, когда сердце ей подсказывало, что один Франсис способен был дать любовь, в которой она так нуждалась!

Глава V

На остров Цирцеи…

Мелани вышла из кареты так осторожно, будто под ногами у нее был голый лед. Лучше бы оно так и было, тогда она бы удвоила бдительность… Но кто мог знать, что красный ковер, устилавший ступени и уходивший в сияющую огнями глубь церкви, собьется в коварную складку, за которую зацепится острый каблук ее белых атласных туфелек? Другая нога зацепилась за подол платья, шедевра работы Пакена. А мадам Люси еще никак не хотела признать, что платье слишком длинное.

– Вам теперь придется часто надевать платья со шлейфом, мадемуазель, – строго сказала она. – Привыкайте ухе сейчас.

Мелани ничего не имела против шлейфов. Например, ее ничуть не смущал покрой амазонки, в которой она чувствовала себя прекрасно. Но это платье все-таки было слишком длинным, и если бы не твердая рука дядюшки Юбера, который собирался провожать племянницу к венцу, случилась бы настоящая катастрофа. Хорошенькая была бы картина: новобрачная вползает в церковь Святой Клотильды на животе! А уж что было бы с фамильной диадемой, которую с огромными трудностями удалось закрепить на голове! В только что вымытых тонких шелковистых волосах, наэлектризованных от расчески, никак не хотели держаться шпильки. Мелани и без того казалось, что маленькая бриллиантовая корона, украшенная флердоранжем, слегка сползла набекрень, но она побоялась ее трогать, чтобы окончательно не разрушить шаткое сооружение.