XV легион - Антонин Ладинский

– Что ты сделал! Что сделал, нечестивец! – горестно взывал к нему Аврелий Капрофор.

Так началась беспокойная, полная волнений, теологических споров и даже приключений, общественная жизнь Каллиста, которая закончилась мученической смертью. Его заковали в цепи и увезли в глухую самнитскую[34] деревушку вертеть мельничный жернов. Однако блестящие коммерческие способности Каллиста заставили патрона поручить неверному рабу ведение банковских операций. Явившись однажды в римскую синагогу, чтобы поймать там особенно упорных неплательщиков по банковским обязательствам, Каллист устроил скандал. Иудеи воспользовались случаем и потащили его к префекту города Фусциану и выдали как христианина, который осмелился нарушить их разрешенное законами молитвенное собрание. Напрасно Капрофор умолял префекта отпустить своего раба. Римские власти закрывали глаза на многое, но в данном случае обвинение было официальным. Римский закон предусматривал подобные случаи: бичевание, ссылка в рудники Сардинии, сего погибельного острова. А когда по ходатайству Марции, возлюбленной императора Коммода и, может быть, тайной христианки, многие были возвращены из ссылки, вернулся с ними и Каллист. Как пострадавший за веру, он стал быстро подниматься по иерархической лестнице. При слабовольном епископе Зефирине он окончательно взял бразды правления в свои руки.

После битвы под Лугдунумом облачился в пурпур император Септимий Север. Потом наследовал ему Антонин Каракалла. Оба не чувствовали особого расположения к христианской секте. Неоднократно подвергали христиан гонениям. А между тем само христианство выходило из трущоб, из темных затибрских кварталов, из переулков Субурры на борьбу с империей. Но Рим и церкви Сирии, Африки и Александрии еще не сговорились между собою и не имели надежды сговориться до скончания веков. Трудно было примирить пылкое христианство Фригии или Галатии[35] с умеренностью Италии, иудео-галилейские тенденции последователей Иакова, брата Господня, с платоновскими стремлениями александрийской церкви. Христианское море бурлило. Проповедники уводили тысячи людей в пустыни Малой Азии и Сирии встречать возвратившегося на землю Христа, бродили из города в город, из провинции в провинцию, сеяли тревожные ожидания, волновали умы, предсказывали наступление сроков, гибель грешной земли, преображение мира...

В начале третьего века церковь волновали гностические туманы и непостижимые догматы о единстве Бога и о божественности Христа. Простые люди относились к этим проблемам довольно равнодушно, образованных очень волновал вопрос, как соединить троичность с единством Бога...

Но даже простодушные люди попадали в сети привлекательных теорий. Где-нибудь в укромном амбаре, в придорожной харчевне или на базаре люди слушали бродячих проповедников, приверженцев странных и таинственных сект, внимали трудно понимаемым словам о Логосе, о модусах и ипостасях. В легионных лагерях, в преториях и даже во дворцах августов новые восточные культуры, христианство, митраизм, мистерии древнего Египта проникали сквозь стены, бороли светлых олимпийцев, преданных философами. В этом соку варился, кипел негодующий ум Ипполита.

Он прошел по улице, недовольный уже тем, что пришлось явиться в вертеп приносителей жертвенного мяса. Но только здесь можно было купить книгу Филострата, которая его интересовала с полемической точки зрения. За этой книгой явился и Каллист.

В лавке, кроме самого хозяина, «оглашенного», то есть готовящегося к крещению, но читавшего с одинаковым удовольствием Лукиана и «Деяния апостолов», за прилавком, заваленном книгами, сидели Минуций Феликс, Скрибоний и Геродион, сириец, писец из оффиции общественных дорог, но составлявший в часы досуга истории августов и поэтому всюду совавший свой длинный нос, ловивший на лету сплетни и рассказы очевидцев. Виргилиан брал с полок книги, Скрибоний перечитывал редкий список Филона Библосского.

Каллист ушел с хозяином в заднюю комнату, где скрипели тростником три переписчика-каллиграфа, пошептался о чем-то с хозяином и вышел, не глядя на присутствующих.

– Кто это? – спросил Виргилиан.

– Каллист, – ответил ему Минуций Феликс, тайный христианин, не порвавший с миром эллинского просвещения, не гнушающийся общества язычников, постоянный посетитель либрарии и друг Виргилиана.

Феликс держал в руках новое издание «Диалога с Трифоном». Виргилиан оставил полки и присел к Феликсу.

– Что это за сочинение? – спросил он.

– Ценный христианский трактат. Ты не просвещен, Виргилиан, светом истинной веры. Но разве ты не чувствуешь дуновения новых времен? Это витает в воздухе. Читай защитников веры. Тогда многое тебе станет ясным.

Но подошел Геродион и прервал беседу. В это же самое время в либрарию вошли Цецилий Наталис и Октавий, африканские купцы, не чуждые просвещению.

– Ну, как вы добрались домой? – спросил Наталис.

Вчера вся компания была в Остии. Закончив благополучно торговые дела и продав выгодно три корабля оливкового масла, Октавий Януарий предложил друзьям провести день на берегу моря, подышать морским воздухом, побеседовать о более интересных вещах, чем прозаические оливки. Приглашены были сограждане Октавия по Цирте Нумидийской Цецилий Наталис и Минуций Феликс, который, в свою очередь, пригласил Виргилиана. Это о вчерашней беседе намекал Феликс, говоря Виргилиану о дуновении новых времен. Увидев Цецилия и Октавия, Виргилиан вспомнил о скандале на остийском пляже.

Тирренское море сияло. Линия песчаного пляжа, над которым кружились чайки, уходила до самого Анциума. Друзья медленно шли по берегу. Торговая суета Остии осталась позади. Слева тянулись в лавровых садах последние виллы, розовые, белые. Мальчишки, вероятно, дети тех рыбаков, что уходили в море с сетями, бросали в море плоские камушки, стараясь сделать возможно большее количество кругов на воде, кричали и награждали рукоплесканиями удачника. Было в этой сценке что-то радостное, гомеровское.

Проходя мимо морского святилища, перед которым стояла статуя Сераписа с корзиной на голове, символизирующей земное плодородие или эфир небесных сфер, Цецилий остановился и послал благостному богу воздушный поцелуй. Октавий не выдержал и фыркнул. Минуций Феликс заметил сценку и улыбнулся.

Они шли с Виргилианом позади. Виргилиан с любопытством присматривался к компании. Все трое были африканцы, смуглые, курчавые, огненноглазые. Цецилий Наталис, богатый человек из Цирты, занимавший в родном городе неоднократно общественные должности, воздвигнувший там статуи императора, храмы, триумфальную арку, устроивший однажды такие игры, что о них помнили целый год, наезжал в Рим довольно часто, добиваясь зачисления в сенат. Был он почитателем олимпийцев, но водил дружбу и с христианами, каким был, например, его друг Октавий, и названия воздвигнутых им статуй свидетельствовали о его склонности к абстракции. Одна из статуй была посвящена «Безопасности века», другая «Снисходительности господина нашего», третья «Добродетели».

– Ты не должен презирать богов, – неожиданно обернулся Цецилий к другу, – я знаю, что ты принадлежишь к секте, но разве мы с тобой не друзья? Я уважаю твои убеждения. Почему же ты не можешь уважать моих?

По всему было видно, что он был крайне раздосадован поведением Октавия.

Наступило тягостное молчание. Виргилиан подумал, что приятная прогулка испорчена. Цецилий, вертя завитки черной бороды, угрюмо смотрел на море, где плыли африканские корабли. Минуций Феликс, чтобы переменить тему разговора, сказал:

– Вот приятные камни. Мы можем на них посидеть. Все уселись. У ног шуршало море. Вокруг было тихо.

Но Цецилий не желал оставить начатого разговора.

– Вот случай поговорить с тобою, – сказал он Октавию.

– О чем? О богах?

– О богах. Вернее, о мире.

– Я готов выслушать тебя, – пожал плечами Октавий.

– Благодарю тебя за желание выслушать мои скромные рассуждения. Надеюсь, ты не будешь спорить, что мир – только собрание атомов, распадающихся после смерти. Не так ли? Так вот...

Он старался говорить, выбирая выражения, украшая речь метафорами, закругляя периоды. Ведь перед ним был Минуций Феликс, известнейший адвокат. Потом, ведь это была практика для будущих выступлений в сенате.

– К чему же населять мир, – продолжал он с жаром, – призраками и предрассудками? Все в мире, дождь, грозы, облака, эпидемии происходят без участия ведущего начала. Вот почему дождь равно падает на крышу бедняка и на дворец, на почитающих добродетель и на атеистов. Миром правит слепой случай.

– Извини, друг мой, но ты говоришь ерунду, – рвался Октавий в словопрение. Его удержал Минуций Феликс:

– Пусть он продолжает. Ты ответишь потом...

Поощренный вниманием, Цецилий повысил голос. Вкусивший все тонкости риторики, он отлично знал, когда нужно запахнуться в тогу или скрючить по-орлиному пальцы.