XV легион - Антонин Ладинский

Август занимал скромный дом, принадлежавший какому-то богатому жителю, владельцу соседних виноградников. Дом был построен в эллинском вкусе, с двориком, окруженным колоннадой, но помещения, кроме одной большой залы, где для императора устроили опочивальню и столовую, были маленькие и тесные. Дом стоял на солнцепеке, на холме, на склонах которого были посажены лозы. Городок был расположен ниже, у самой караванной дороги, где стали временным лагерем легионы. Впереди, миллиях в трех, протекал Тигр, не широкий в этих местах, а за ним голубели на горизонте Адиабенские горы.

Все утро Каракалла занимался делами, принимал доклады легатов, писал письма: одно Юлии Домне, другое Макретиану, в Рим. Кроме того, он подписал, почти не читая, несколько писем, каллиграфически переписанных с черновиков Макрина, префекта претории. Потом подошел к окну, смотрел на Тигр, на голубеющие за ним горы. В то утро желудок не беспокоил, не тошнило, голова работала ясно и точно.

Сегодня вечером был назначен военный совет, и надо было приготовиться, набросать хотя бы в общих чертах план, который он хотел предложить легатам.

За окном росла олива, так близко, что он мог, протянув руку из окна, сорвать листок. По листку полз нежно-зеленый червячок с черной головкой. Беззащитность, беспомощность гусеницы почему-то поразили августа. Ведь стоило ему захотеть раздавить ее ногой, и ничего от нее не осталось бы, кроме грязного пятна на полу. Есть все-таки разница между ним, господином мира, и этим жалким червяком?

Вечером, в назначенный час явились легаты и префекты легионов, префект претория Марк Опеллий Макрин, Квинт Коклатин Адвент, который должен был ведать военными операциями, меморий Гельвий Пертинакс. Среди приглашенных были и Цессий Лонг и Корнелин. Оба не без волнения явились в дом, в котором обитал император, и, согласно правилам, отдали свои мечи трибуну претория, начальнику стражи. Император вышел из другой двери в одной тунике красного цвета, с лавровым венком на голове. Все почтительно склонились.

Император сел в кресло и движением руки пригласил присутствующих занять места на скамьях, поставленных у стен.

– Друзья, – сказал он, – я собрал вас сегодня, чтобы посоветоваться с вами по поводу предстоящего похода. Мы уже говорили с Адвентом. Адвент, изложи наш план!

Адвент, старый, поседевший в сражениях солдат, встал и развернул свиток. Откашлявшись, он начал:

– Августу угодно было пожелать, чтобы войну начать без объявления, совершив внезапное нападение на парфянскую территорию. Так как на пути в Парфию лежит сильно укрепленная крепость Арбела, то военные операции надо начать штурмом этой крепости, памятуя о том, что при внезапности нападения всегда можно рассчитывать на легкую удачу. Впрочем, надо иметь в виду и неудачный исход штурма, а посему приготовиться и к возможной осаде. Все приготовления в этом отношении сделаны.

Адвент вопросительно посмотрел на августа.

– Не желает ли кто-нибудь сказать что-либо по поводу этого плана? – спросил август и окинул взглядом собрание.

Собрание молчало.

– Никто не хочет говорить?

Корнелин хотел спросить о некоторых подробностях, но не решился: здесь находились люди старше него и по годам, и по чину. Префект Второго Парфянского легиона Ретиан, человек с вкрадчивым голосом, мягкий в выборе слов, изящный как кошка в движениях и жестах, посмотрел на императора преданными глазами.

– План гениален, благочестивый, – сказал он, якобы будучи не в силах сдержать своего восторга перед светлым умом императора, – мы постараемся приложить все усилия, чтобы выполнить его в возможно краткий срок.

– Адвент, – просиял Каракалла, – прочти диспозицию!

Адвент, еще раз откашлявшись, развернул второй свиток.

– Августу благоугодно было повелеть... Армия двинется в путь после совершения положенных обрядов, завтра же в полночь, с соблюдением полнейшей тайны, по правому берегу Тигра до того места, где в него впадает Забат, и только там переправится на другой берег, чтобы не устраивать двойной переправы.

– Гениально, – не выдержал Ретиан.

Адвент строго посмотрел на Ретиана.

– Августу благоугодно было повелеть... Диспозиция армии в походе. Авангард выступит с заходом солнца, соблюдая полнейшую тайну, образовав колонну, которую составят конные алы исаврийцев, аланов и сарматов, пафлагонская конная когорта, отряд пальмирских конных лучников, киликийская флавиева когорта и отряд пращников, все под начальством Нумериана, трибуна. Колонне захватить переправы через Тигр.

Вслед выступает конница Двенадцатого легиона, Второго дополнительного, Четвертого Скифского и Пятнадцатого Аполлониева под начальством Валента, трибуна, для развития успеха.

Легионы Двенадцатый Аполлониев, Четвертый Скифский, Двенадцатый Громоносный...

Скучным голосом Адвент перечислял легионы, когорты, алы, определял точное место каждой части в походе, местонахождение обозов, военных машин, ветеринарных пунктов, госпиталей, походных кузниц, отрядов, оставляемых для охраны пути и складов. В диспозиции точно определялось число переходов, остановок, указывалось место и назначение каждому при переправе через Тигр и наведение понтонных мостов, а также обозначалось расположение легионов в случае внезапного нападения, возможность которого была маловероятной по причине внезапности похода...

– Итак, друзья мои, – встал император, – вы все слышали, какое место каждый из вас занимает, и кто чем ведает. Да помогут вам боги!.. Я сам... Надлежит напрячь все силы, дабы...

Император, видимо, волновался, слова у него путались, и все стояли перед господином, опустив глаза, не смея взглянуть на него.

– Ступайте! Гельвий и Макрин, вы останетесь со мною и составите протокол воинского собрания.

Снаружи уже стояла черная южная ночь. Военачальники спустились с холма и направились к лагерю, где горели костры.

Цессий Лонг сказал Корнелину, когда они остались вдвоем:

– Не знаю, что из этого выйдет. Все сделано наспех, ничего не приготовлено: ни плоты, ни барки.

– Будем надеяться на внезапность нападения.

– Во всяком случае зайдем ко мне в шатер. Надо выпить по чаше вина по случаю похода.

– Аций, – обратился он к префекту, – собери всех трибунов и явись сам.

В шатре Цессия Лонга, кто на шкуре, кто на ковре, расположились легионные трибуны: седой Никифор, Валентин Проб, Вадобан, Клавдий Тивериан, Аций и другие, а также центурионы первой когорты, по большей части германцы с римскими именами. На земле стояли амфоры с вином. Каждый, кто хотел, мог наливать себе сам. В шатре было тесно, шумно, все говорили возбужденными голосами, много пили, поднимали чаши за здравие императора, рассказывали скабрезные истории, в которых особенно отличался Вадобан.

Корнелин пил мало, больше обонял вино, вдыхая его древний терпкий запах. Одна из тех книг, с которыми он никогда не расставался, был трактат Марка Аврелия «К самому себе». Подражая великому стоику, Корнелин был воздержан во всем, в пище и в питье, вызывая насмешки товарищей, которые никак не могли понять, как это можно трибуну не пить испанского вина, не ходить в лупанары, не обжираться на пирушках свининой или фазанами. Зато врач Александр, ученик Галена, по крайней мере, прилежно штудировавший книги великого медика, уважал трибуна за его выдержку и дарил его своей дружбой. Среди этих солдафонов, распутников, пьяниц, педерастов и сребролюбцев, хотя сплошь и рядом очень смелых людей и внушительных мужей в строю, Корнелин был единственным человеком, с которым Александр мог говорить об интересующих его вещах. Жалея, что трибун не читает философских сочинений, он пытался приохотить его к Платону, но не имел успеха. Корнелин взял «Фелона» и «Пир», держал у себя месяцы, честно прочел все до последнего слова, просил иногда разъяснений, а возвращая книги, сказал, что все это только прекрасная болтовня. Но Александру нравился этот мужественный ум, который отказывался верить во что бы то ни было среди грубых солдатских суеверий и рассказов о чудесных спасениях на поле битвы, о превращениях, об исполнившихся гаданиях; о вещих гороскопах и снах, которыми забавляли себя товарищи трибуна. Бросая на походный алтарь перед когортой несколько зерен фимиама, Корнелин лишь исполнял древний обычай, нужный еще для суеверных и простодушных солдатских сердец.

Зубчатые стены Арбелы поднимались и опускались по отрогам адиабенских гор. Через каждые сто шагов возвышалась четырехугольная башня с бойницами. Снабженная огромными запасами зерна, фуража и военными припасами, занимаемая отборным гарнизоном, так как в крепости находились гробницы парфянских царей, Арбела могла выдержать длительную осаду и не бояться штурмов. Во время последней гражданской войны, когда Септимий Север разбил в Каппадокии легионы своего противника Песценния Нигера, провозгласившие последнего августом Востока, сподвижники мятежа, опасаясь расправы мстительного и жестокого Севера, бежали в Парфию. Многие римские трибуны, антиохийские математики, архитекторы, ремесленники и легионарии принуждены были поступить на парфянскую службу, строить для варваров военные машины, дома, корабли, дороги и мосты. Другие влачили жалкое существование в качестве бродячих торговцев, погонщиков и даже рабов. Наконец, были такие, что просили у дверей и на базарах кусок хлеба, и псы разрывали в лохмотья их жалкие хламиды. Зато некоторые презрели гордость римского имени, отреклись от республики, сняли тогу, надели парфянские штаны, изучили язык врагов Рима и заняли привилегированное положение в распадающемся царстве арзасидов. Римляне знали, что сатрапом крепости и прилегающих к ней областей был римлянин, некто Кней Маммий, последний отпрыск патрицианской фамилии, давшей некогда Риму консулов и триумфаторов. Едва ли он захотел бы вступить в тайные переговоры с сыном Септимия Севера. А об этом можно было только пожалеть, ибо римское золото в размере нескольких талантов могло бы весьма сильно поколебать неприступность арбелских башен. Но в глубине своей воспаленной души Каракалла даже предпочитал лавры и грохот штурмов. Итак, дело должны были решить катапульты и легионы.