Главная профессия — разведка - Всеволод Радченко

Конференция прошла успешно. Пресса на неё дала отличные отзывы. Я сидел в спецкомнате с переводчиком и следил за ходом событий. На второй день, проанализировав результаты, я предложил венграм написать специальную записку в Политбюро партии с анализом и этим подвести итоги мероприятия, как это было принято у нас. Для венгерских товарищей это было новинкой. И когда я взялся написать такую записку сам, все восприняли это с радостью. Написанная мною записка была переведена, отредактирована и доложена министру. Ему эта идея очень понравилась. После успешного доклада записки генсеку партии меня пригласили, поблагодарили и передали письмо с благодарностью в Москву. Естественно, венгры принимали меня наилучшим образом. Мне показали страну, конечно же, повезли в известные винные погреба, где я «сумел» определить при дегустации лучшее вино погреба и получил в подарок от директора винзавода ящик именно этого вина.

Бывали в нашем сотрудничестве с разведками соцстран и не столь успешные мероприятия, но на моей памяти отношения постоянно развивались в дружественном ключе и при полном согласии сторон.

Глава шестая

Советник представительства в Женеве

За время работы в службе «А» по роду моей деятельности я поддерживал активные контакты с Управлением внешней контрразведки «К» и 2-м Главным управлением КГБ (Контрразведка). Это и послужило базой предложению, которое я получил от Управления «К»: поехать заместителем резидента по линии «Кр» в Париж. Началось моё оформление и подготовка. Вопрос затянулся, французы формально не отказывали, но задерживали мне визу. Время шло, и насколько я помню, задержка перевалила за полгода.

Именно в это время в Женеве разразится «небольшой скандал». На Запад вместе с семьей «ушёл» молодой, но, как говорят, подающий надежды физик, работавший в Женеве в ЦЕРНе (европейская организация ядерных исследований). Тогда это стало «неприятной сенсацией», дело разбиралось в ЦК КПСС и анализировалось в КГБ. Вскрылись определенные слабости в нашей работе в Женеве в целом, и особенно по линии контрразведки. Было принято решение направить меня в Женеву. Одновременно был расширен штат резидентуры. Мне была предложена новая должность советника представительства СССР при отделении ООН в Швейцарии. После более чем полугодовой подготовки к поездке во Францию я быстро был оформлен и через две недели отбыл в Женеву.

Во время моей работы в службе «Активных мероприятий» возникла идея обобщить накопленный опыт разоблачения идеологических диверсий западных спецслужб. Начальник службы И. И. Агаянц идею поддержал и посоветовал написать небольшую монографию, выделив, в частности, успешное разоблачение «Записок Пеньковского». Через какое-то время книга мной была написана. Издать её предложила Высшая школа КГБ (теперь Академия ФСБ). Издательство назначило своего редактора. Им стал грамотный и высокопрофессиональный сотрудник, который «пригладил» шероховатости в рукописи, и книга была издана, конечно же, под грифом «секретно». Буквально на следующий день после принятия решения о моей командировке в Швейцарию ко мне в кабинет зашёл начальник кафедры разведки Института разведки (в дальнейшем Академия им. Ю. В. Андропова) Кравцов Евгений Иванович и без предисловий предложил мне защищаться на его кафедре. В качестве кандидатской диссертации была выбрана моя вышеупомянутая книга, которую он получил и рассмотрел как очень подходящую для защиты монографию. Я сказал, что уезжаю в длительную командировку, и дата отъезда назначена через две недели. Кравцов тут же предложил, что саму защиту можно назначить на весну, т. е. через несколько месяцев, и на неё меня вызовут. Он пояснил, что от меня ничего уже не требуется, так как монография опубликована. Я должен только сдать экзамены «кандидатского минимума», всего четыре предмета: специальность, т. е. «разведка», иностранный язык, международное право и философию. «Разведка» будет сдана на кафедре Евгения Ивановича, иностранный язык и международное право (его надо сдавать, так как после защиты присваивается звание «кандидата юридических наук») также будут сдаваться в Академии, и только о сдаче философии я должен буду договариваться сам. Он был так убедителен, что я решил рискнуть и сдать необходимые экзамены до отъезда. С первыми тремя экзаменами всё прошло отлично, оставалась только философия. В нашей Академии в то время не было соответствующей комиссии. И тут я вспомнил, что у меня есть близкий знакомый профессор, заведующий кафедрой философии в одном из институтов Академии наук. Я позвонил ему, объяснил ситуацию и выразил свою просьбу о помощи в решении соответствующей проблемы. Он сразу назначил мне время экзамена — через один день, сказав, что первым вопросом будет работа Ленина «Государство и революция», а второй я должен назвать сам в рамках тематики моей монографии. Я тут же назвал ему вопрос — название моей книги — и получил на это его одобрение. Через день я уже был на комиссии. Она состояла из трёх человек: мой знакомый и две солидные дамы. Рассказав о работе Ленина (я успел проработать вопрос по Большой Советской энциклопедии), без дополнительных уточнений перешёл ко второму вопросу, и понятно, что здесь я был «на коне», к тому же рассказал ряд фактов и примеров, о которых члены комиссии не могли даже знать. Оценка была «отлично», и прилагалось письменное пожелание комиссии, чтобы я выступил с моим сообщением на заседании кафедры. Результаты экзаменов я передал Кравцову и вскоре выехал в Женеву. В июне того же года (1972) я получил телеграфное указание Центра приехать на пять дней в Москву для защиты диссертации. Весьма положительным фактором во время моей защиты было то, что моим главным оппонентом был начальник управления «К» (Внешняя контрразведка) генерал Бояров. Его выступление отличалось компетентностью и содержало хорошую оценку моей монографии. Защита прошла успешно, и через два дня я был уже в Швейцарии. По результатам защиты я получил звание кандидата юридических наук. Кравцов был очень доволен всей операцией, но категорически возражал против моих попыток организовать застолье по поводу защиты, заявляя, что такое мероприятие может повредить ему лично.

Я с семьей вылетел из Москвы в Женеву в середине февраля. Метель, мороз, полутёмная Москва, типичная февральская погода. В Женеву прилетели вечером. Помню, шёл дождь, и пока мы ехали из аэропорта, в окнах были видны только блестящие мокрые мостовые, освещённые, как всегда, обильным количеством фонарей. Вот и не верь после этого в приметы! Говорят же у нас: «Дождь в дорогу — к удаче». Мы разместились в новом доме представительства. Встретил меня чрезвычайно любезно, и даже по-дружески, резидент в Женеве Баранов, хотя мы раньше с ним знакомы не были.