«Матросская тишина» - Б. Седов

Никто не кричал, все вели себя тихо, разговаривали почти шепотом. Но гул все равно стоял такой, словно над головами летали несколько злых пчелиных роев.

Уловив момент, когда один из сидящих на скамейке мужиков, устав терпеть, нехотя освободил местечко и отлучился по нужде, Артем, стоявший ближе всех, наконец-то смог присесть, потеснив широкими плечами соседей, вытянуть гудящие ноги, опереться спиной о стенку и устало прикрыть глаза. Все его тело гудело и ломило, словно по нему бежал ток высокого напряжения.

Довольно долго ничего примечательного в камере не происходило. Ближе к ночи дверь открылась, и вертухаи начали выкрикивать фамилии. Около двадцати человек, подхватив свои баулы, ушли. То же самое повторилось примерно через час. Камера, еще не так давно забитая до отказа, постепенно становилась свободней. С пятого захода мент назвал фамилию Артема, и он вместе с другими двинулся на выход.

После недолгого путешествия по переходам группа подследственных оказалась в непривычно ярко освещенной после сумеречной «сборки», просторной и более или менее чистой камере. Посреди нее стоял длинный оцинкованный стол, очень смахивающий на те, что Греку доводилось видеть на мясных кухнях общепита. Рядом, по-эсэсовски заложив руки за спину, с невозмутимыми лицами стояли пятеро – три мужика и две некрасивые, напоминающие пересушенные воблы, женщины в вертухайской форме.

– Все из сумок – на стол! – приказал старший группы шмона. Зашуршали пакеты, завжикали «молнии», защелкали замки. Артем, а с ним и еще несколько бомжеватого и нерусского вида личностей, отошли в сторону – в отличие от большинства зеков, им нечего было предъявлять к досмотру. Их руки были пусты. Не прошло и минуты, как на столе возвышалась целая гора всевозможного барахла – шмоток, предметов личной гигиены, книг, продуктов и еще много чего.

– Все сумки и баулы – в кучу, в угол! – вновь последовала команда офицера, которая была беспрекословно выполнена.

– Теперь каждому раздеться догола! Снимать даже носки! – на сей раз голос подала высокая и худая, как выдернутая из забора жердь, рыжеволосая прапорщица. – Живо!!!

Стали не спеша стягивать одежду.

– А не страшно, милая? Нас тут вон сколько, а вас с подружкой всего двое, – вдруг неожиданно донеслось из толпы. На хмурых лицах мужиков стали появляться улыбки. Кто-то, заржав, тут же поддержал, с ярко выраженным татарским акцентом:

– Ты меня не бойся, дочка, у меня хоть и длинный, но тонкий и кривой влево! Так что я больше чем на полшишки не вставляю!

– А ко мне, бикса, лучше не подходи. Я таких, как ты, по три штуки на ось надеваю. А потом – р-рязь! – рукой по ушам, и кручу, как пропеллер!!! Ка-айф!!!

После этой реплики толпу словно прорвало, весело загалдели почти все. Прислушиваясь к доносящимся с разных сторон репликам, Грек вдруг поймал себя на том, что тоже улыбается.

– Ни фига у тебя болтяра! Почем за кило брал?

Толпа: – Ха-ха-ха!

– Где брал, там уже нету. Кончились. Теперь тебе только в розетке ковыряться…

– Эй, кыргыз-ака, кто тебе очко так качественно разработал? Не иначе как ишак с голодухи пристроился?..

Толпа: – Ха-ха-ха!

У некоторых началась настоящая истерика, они буквально задыхались от смеха, с трудом держась на ногах.

– Гляди-ка, братва!!! – завопил стоявший рядом с Артемом бритый бандюган – тот самый, который едва не снес его на пути к параше, – и ткнул пальцем в молоденького прыщавого пацана, испуганно и стесненно прикрывавшего ладонями вздыбившийся, словно фонарный столб, член. – Да у нас тут извращенец поганый затесался!!! На мужиков возбуждается!!!

– Двинь ему разок по яйцам, и вся любовь, – небрежно посоветовал заросший диким волосом, синий от обилия наколок, сутулый дедок лет шестидесяти.

И тут произошло совсем неожиданное: одна из шмонщиц вдруг перегнулась через заваленный шмотьем стол к пунцовому от стыда и мелко трясущемуся от страха бедолаге, взмахнула пластмассовой линейкой и отвесила замешкавшемуся парню такой щелбан по причинному месту, что уже через пару секунд от эрекции не осталось и следа. При виде корчащегося от боли сопляка толпа сразу как-то заметно посерьезнела. Больше никто не шутил.

Когда все разделись, шмонщики выстроили толпу в очередь к расположенному в стене, на уровне пояса, крохотному окошку. Рядом с «бойницей» находилась низкая, не заметная на первый взгляд дверь. От тесноты и скученности вновь ставшие хмурыми и молчаливыми голые мужики то и дело случайно соприкасались друг с другом телами. Реакция на такое «посягательство на честь» следовала мгновенная и агрессивная. Нервные, не спавшие как минимум уже вторые стуки люди взрывались от малейшей искры.

Но если в паре похожих случаев обошлось словесной перепалкой, то между стоящими прямо перед Греком прыщавым бедолагой-подростком и случайно дотронувшимся до него сзади дюжим мужиком лет сорока вспыхнула короткая, но яростная драка. Публично униженный бандюком, названный пидором в присутствии двадцати человек парень, которому, судя по гладкому, не знавшему бритвы лицу, едва-едва исполнилось восемнадцать, горел желанием восстановить свою репутацию. А поэтому, едва почуяв случайное прикосновение чужого тела к своей заднице (если таковое вообще имело место, а не было выдумано!) вскипел от ярости и, выкрикивая самые тяжелые оскорбления, самозабвенно и бесстрашно бросился с кулаками на заметно превосходящего его в комплекции и физической силе мужика. Пропустив от неожиданности несколько сильных и болезненных ударов по лицу и корпусу, тот быстро сгруппировался и со звериным рычанием бросился в ответную атаку.

Артем сразу заметил: махался здоровяк значительно лучше, чем мальчишка. Видимо, имел за плечами опыт кулачного боя. Однако на стороне бросившего ему вызов юнца были куда как более серьезные ставки – тинейджер отчаянно доказывал окружающим свое право именоваться «мужиком», а не «пидором». Со всеми вытекающими для обладателя этого статуса последствиями. И надо отдать ему должное, не дрогнул. Устоял, пропустив чудовищной силы хук слева. Если бы драка продолжалась без помех до конца, пацан вряд ли бы взял вверх над более опытным и массивным соперником. Но на помощь ему невольно пришли прорвавшиеся через строй зеков вертухаи. Несколькими ударами дубинок по головам и спинам они быстро разняли взмыленных, выкрикивающих оскорбления бойцов и под одобрительный гул голосов развели их по разным концам очереди. Так что исход поединка, наглядно читаемый по лицам его участников, оказался отнюдь не в пользу более крепкого мужика. На его лице были две ссадины – под заплывающим глазом и, рваная, в углу рта. Из разбитого носа текли потоки крови. Тогда как мальчишка, стоящий теперь с гордо расправленной грудью в конце очереди, отделался оттопыренным, алого цвета ухом, опухшей губой, через которую сверкал острый край сломанного зуба, и обширным кровоподтеком на боку – наверное, треснуло ребро. И все-таки победителем драки толпа единогласно признала бы именно мальчишку. Он это понимал, и лицо его светилось от счастья. Глядя на отстоявшего свое право гордо именоваться «мужиком» прыщавого сопляка Артем вдруг представил себе, что произойдет, если он и его соперник окажутся в одной камере…

Тем временем возле дырки в стене происходило действо, способное покоробить чувствительные натуры. Каждого, до кого доходила очередь, сидящий за стеной цирик заставлял повернуться к нему задницей, нагнуться и как можно шире раздвинуть ягодицы. Искали заначки, по своим размерам способные умещаться в анусе, – в основном скрученные в трубочку и запаянные в полиэтилен деньги и наркотики. Если ничего не торчало наружу, но вид очка наводил цирика на сомнения, тот заставлял стоявшего перед «бойницей» зека несколько раз подряд быстро присесть, с вытянутыми вперед руками. После чего процедура анального досмотра повторялась. Ни у кого из группы, в которой находился Артем, инородных предметов в заднем проходе так и не оказалось…

После досмотра все проходили в дверь, оказываясь в тесном тусклом помещении, и молча ждали, стоя босиком на ледяном бетонном полу, пока очередь полностью «отстреляется». Но несмотря на скученность, вокруг нескольких человек сразу образовалась своего рода зона отчуждения. Артем увидел, что тела этих доходяг покрыты расчесанными, сочащимися язвами…

Любое ожидание, как известно, когда-нибудь да заканчивается. Минут через пятнадцать после того, как в камеру затолкали последнего из их партии, открылись два железных окошка в стене и оттуда в оторопевших голых людей полетели прошедшие шмон вещи. Все сразу. Без сортировки и комментариев. Одежда, порванные, проверенные на наличие «вложений», пачки с чаем, просвистевший над головами и ударившийся о противоположную стену, попутно осыпавший всех сладкой крошкой, матерчатый мешочек с сахаром. Следом – скомканные носки и защитный крем от живущих в каждой камере каждой тюрьмы клопов-кровососов. Сразу поднялись невообразимая суета и галдеж. О случайном прикосновении тел, казалось, все мгновенно забыли. Недавние бойцы – лишившийся зуба подросток и глядящий одним глазом угрюмый, – стоя на карачках почти бок о бок, даже не глядя на обидчика, сосредоточенно собирали что-то с пола. А в открытые окошки все летели и летели, не переставая, вещи…