Декабристы - Бригита Йосифова

Единственным человеком, который разгадал в Булгарине доносчика, был Пушкин.

Булгарин нашел незаменимого друга и помощника в лице литератора Греча. В начале 1825 года они вместе издают газету «Северная пчела», а с 1829 года журнал «Сын отечества».

Как вспоминал Греч, 14 декабря 1825 года Булгарин, будучи «жестоко ошеломлен взрывом», о котором имел смутное предчувствие, отправился к Рылееву. Тот поднялся, спокойно вывел его в коридор и сказал:

— Тебе здесь нет места. Останешься жив, иди к себе домой.

Николай I во время следствия по делу декабристов живо интересовался, не было ли журналистов и литераторов в рядах восставших. Речь шла и о Булгарине.

— Мы Булгарину не могли доверять, — сказал царю один из руководителей восстания, — он ведь поляк, и дело России ему чуждо. Греча же мы не стремились вовлекать. Он не разделял наше положение и сразу бы раструбил о нашей тайне.

Единственная частная ежедневная газета — «Северная пчела» — действительно была журналистским созданием Булгарина. В руках Булгарина и его помощника Греча находилось исключительное право ежедневно информировать общественность о том, о чем они считали нужным. «Северная пчела» печатала статьи и комментарии по международным событиям, автором которых выступал служащий Третьего отделения Фок. Критиковать, оспаривать или опровергать такие статьи было строго запрещено, ибо они отражали официальную точку зрения. Сохранились документы и материалы, которые свидетельствуют, что редакция получала от Третьего отделения деньги на «редакционные расходы».

Булгарин внес и один совершенно «новый» элемент в свою «редакционную» деятельность — по части взяток. В газете расхваливались или охаивались те или иные товары, магазины, фабрики и даже рестораны! Булгарин придумал ряд приемов, наносивших убыток упрямым торговцам и фабрикантам, которые отказывались давать ему взятки, — охаиванием их товаров, высмеиванием их магазинов…

Приехавший из Москвы в Петербург Белинский удивленно воскликнул: «Какой мир! Открыто берут взятки!»

Пушкин тонко съязвил над «Северной пчелой», назвав ее редакторов «грачами-разбойниками». Греч и Булгарин думали только об одном — о деньгах! Личный «доход» каждого из них достигал внушительной цифры — 24 тысяч рублей в год. Это была весьма значительная в то время сумма.

В архивах Третьего отделения хранится любопытное письмо Булгарина. Узнав, что генерал Дубельт стал первым помощником Бенкендорфа, Булгарин ему тут же написал: «В одном обществе я говорил о Вас, где, между прочим, присутствовало три генерал-адъютанта… О Вас говорил с таким чувством, что один из старых острословов назвал меня Фаддеем Дубельтовичем. Я не умею быть привязанным наполовину — и или молчу, или порицаю, а когда сам убежден сердцем, то и хвалю от сердца!»

В адрес Булгарина сыплются эпиграммы, открытые осуждения, распространяются недвусмысленные записки, в которых честные литераторы открыто говорят о его предательстве. Даже в «Ведомостях Санкт-Петербургской полиции» публиковалась плохо завуалированная реклама, в которой использованы были заглавия книг Булгарина с более чем прозрачной подписью: «От сына „Ваньки-Каина“ «.

Булгарин взбешен. Он пишет длинное «опровержение» в Третье отделение и настаивает на заступничестве. «Что касается пародии с объявлением об издании моих сочинений, — писал Булгарин, — то, первое, благопристойность и уважение к общественной нравственности требуют запрещения печатания „Ванька-Каин“ и, второе, сочетание имен Ивана и Каина с заглавиями моих сочинений представляется явной обидой для чести гражданина. За границей против меня публикуют пасквили. Они исполнены открыто якобинскими идеями и оскорблениями против правительства. Против меня пишут всякие гнусности в „Отечественных записках“, в литературном приложении к „Русскому инвалиду“ и в „Полицейском вестнике“. А я нигде не могу найти средство для суда и расправы. Куда только не обращался с жалобами? Бог своей благостью Вам определил в жандармский корпус. Вот почему обращаюсь к Вам за защитой! С истинным высокопочтением и беспредельной преданностью имею честь, Ваше превосходительство, оставаться милостивому государю покорным слугой. Ф. Булгарин».

На заданные темы Булгарин пишет едва ли не с энтузиазмом. Вспомним, что тон таким «желательным» темам дает сам высочайший «эксперт» по литературе — Николай I. После того как он прочитал пушкинского «Бориса Годунова», то повелел, что поэту необходимо исправить. «Я считаю, — писал венценосный критик, — что цель господином Пушкиным была бы вполне исполнена, если обязательно начисто переработает свою комедию в историческую повесть или роман, по примеру Вальтер Скотта».

Из стихов, из звонких рифм, из бессмертных строк великого творения молодой поэт должен был составить нравоучительный роман!

Гениального Пушкина Николай I поучал, как писать! Ему, Николаю I нужна была совсем другая литература: пресмыкающаяся, восхваляющая, парадная. Литература по его воле, по его теме, по его вкусу. Свободолюбивые называли ее лакейской или полицейской литературой.

В этом отношении Булгарин проявлял усердное старание и сочинил роман, подделываясь под Вальтера Скотта, под заглавием «Иван Вижигин». Роман имел успех у невзыскательного читателя. Его покупали, читали, охали и ахали над его страницами.

В архивных материалах эпохи декабристов, в воспоминаниях множества людей Булгарин предстает в образе подлеца. В нем, перефразируя Чехова, все было отвратительно — и мысли, и лицо, и одежда. Книг, исследований, статей о Булгарине нет. Нет и полной биографии.

Пушкин относился к Булгарину не просто неприязненно. Он заслуженно презирал его. Пушкин пишет язвительные эпиграммы на Булгарина, саркастические пародии, критические заметки. На первый взгляд казалось: зачем уделять было столько внимания презренной личности? Даже близкие друзья Пушкина не видят смысла заниматься Булгариным. Зачем же ему, гению, нужно было уделять внимание и тратить время на бездарность?

Дело в том, что в условиях жесточайшей цензуры Пушкин в Булгарине видит не только «другое течение» в литературе, не только литературного ремесленника. Он чувствует всем своим существом, что здесь скрывается доносчик, иуда. Пушкин называет его «сволочью в нашей литературе» — может быть, не совсем поэтично, но глубоко верно.

Читая доносы Булгарина, те самые, которые он писал целыми днями, писал с энергией и с остервенелым упорством (все эти доносы прошнурованы, подшиты, пронумерованы, сохранены в архивах Третьего отделения), нельзя не содрогнуться от невольно охватывающего ужаса. Те, кто видел в саркастической войне Пушкина против Булгарина простое донкихотство, не подозревали, что за Булгариным стоит целая система, определенная государственная конструкция, угодное мышление.

История русской монархии и реакции имеет глубокие корни и исполинский размах. Она имеет своих столпов, своих кумиров, свои теории и традиции. Ее бастионы, однако, донельзя влажны, подземелья тюрем и крепостей выложены камнем. А ее щупальца и уши — мерзкие души доносчиков. Красивейшие слова русского языка, ветвисто-велеречивая фразеология богословской традиции, где слово «бог» и слово «император» пишутся одинаково с большой буквы, — в ее полном распоряжении. Но и они не могут скрыть страданий ее жертв. Этими словами жонглируют и высшие чины Третьего отделения.

Вся мемуарная литература того времени свидетельствует о Булгарине как о законченном мерзавце. Поистине невероятное единство! Нет возражений, оговорок, оттенков… Черен, как дьявол!

Но Булгарин вовсе не односторонен и «одноцветен». Его работоспособность неистощима. Он издает шеститомное описание России — «Россия в историческом, статистическом, географическом и литературном отношении». Кроме того, он оставил 32 тома сочинений — романы, повести, рассказы. А если прибавить к этому еще 56 томов журнала «Северный архив», 80 томов газеты «Северная пчела», несметное количество планов, докладов, доносов Третьему отделению…

У Булгарина были и необъяснимые поступки. Он укрывает и сохраняет для потомков архив Рылеева, получает порицание от царя за защиту Сперанского, дружит с Грибоедовым… Он гордится и похваляется своей дружбой с декабристами. Он гордится, что не кому-нибудь, а именно ему Грибоедов завещал свое бессмертное творение «Горе от ума».

И в то же время, когда Дельвиг, миловидный, нежный Дельвиг, друг Пушкина, вызвал на дуэль Булгарина, он спокойно объяснил ему, что не имеет намерения драться, так как в свое время он видел больше крови, чем Дельвиг чернил. Трусость делает его неуязвимым. Из позора она превращается у Булгарина в броню.

Против Булгарина выступали и писали Лермонтов и Гоголь, Белинский и Герцен, Некрасов. Его осыпали градом насмешек. Но Булгарин неуязвим. Что ему эти «насмешники», которые все получили готовеньким, обладают средствами, кичатся своим происхождением. Все, даже таланты их, подарены им судьбой! А он, Булгарин, из ничего достиг невозможного: стал «популярнейшим» русским писателем! Деньги и славу он получал, дескать, благодаря упорнейшему труду и твердости…