Григорий Распутин: правда и ложь - Олег Жиганков

За «неславянофильские взгляды» и пацифизм сибирский странник получил резкую отповедь духовенства.

«Гр. Распутин… есть злейший враг святой Христовой Церкви, православной веры и Русского Государства. Мы не знаем, какое влияние имеет этот изменник Христова учения на внешние дела России, но во время освободительной войны балканских христиан (в 1912 году) с Турцией он выступил не за Христа, а за лже-пророка Магомета. <…> Он проповедует непротивление злу, советует русской дипломатии во всем уступать, вполне уверенный, как революционер, что упавший престиж России, отказ от ее вековых задач приведет наше отечество к разгрому и разложению. <…> Распутин не только сектант, плут и шарлатан, но в полном значении слова революционер, работающий над разрушением России. Он заботится не о славе и могуществе России, а об умалении ее достоинства, чести, о предательстве ее родных по духу братьев туркам и швабам, и готов приветствовать всякие несчастия, которые, вследствие измены наших предков завету, ниспосылаются Божественным Промыслом нашему отечеству. И этого врага Христовой истины некоторые его поклонники признают святым»[162], — возмущался Н. Дурново в статье «Кто этот крестьянин Григорий Распутин?», опубликованной в журнале «Отклики на жизнь», который издавал известный проповедник протоиерей В. И. Востоков.

Время покажет, кто на самом деле были революционеры. Что же касается позиции Распутина, которая так сильно возмущала лже-патриотов того времени, то сохранилась запись интересной беседы Распутина с корреспондентом «Дыма Отечества»:

«— Но тогда, по-вашему, не нужно делать ничего, а только ждать; ни о чем не заботиться; и ни с чем не бороться. Ведь это проповедь толстовца-непротивленца… Вы знаете это учение? — спрашивал его корреспондент.

— Слышал, но плохо знаю, — отвечал Распутин. — Я же не говорю: не противься злому, а говорю: не противься добру. Тягость и суета нашей жизни состоит в том, что мы противимся добру и не хотим его признавать. А ты оставь злое совсем в стороне, пусти его мимо, а укрепись около самого себя и когда сам окрепнешь, тогда осмотрись и помоги совершенствоваться другим. Не настаивай на совершенстве, но помоги — каждый хочет быть чище, радостнее; вот ты ему и помоги. Не настаивая, вот как Илиодор, — огня в нем много, рвения, а нет света и дуновения, как весной в поле с ароматом цветов — которым веет от истинных подвигов духовных»[163].

Государыня писала мужу в ноябре 1915 года, когда уже больше года шла Первая мировая война: «Наш Друг был всегда против войны и говорил, что Балканы не стоят того, чтобы весь мир из-за них воевал, и что Сербия окажется такой же неблагодарной, как и Болгария»[164]. Действительно, в войну Россия в значительной степени вступила из-за стремления защитить призрачные и надуманные общеславянские интересы, принеся в жертву интересы национальные.

А. Бушков написал замечательную книгу «Распутин: выстрелы из прошлого», в которой подробно рассматривает балканскую ловушку, куда так и стремилась угодить Россия. Согласно его выводам, прислушайся тогда люди к мнению Григория Ефимовича, страшной трагедии войны, революции и последовавшего за ними террора можно было бы избежать.

А вот мнение Тарле: «Крымская война, русско-турецкая война 1877–1878 годов и балканская политика России 1908–1914 годов — единая цепь актов, ни малейшего смысла не имевших с точки зрения экономических или иных повелительных интересов русского народа»[165].

Григорий Ефимович стремился противостоять тому безумию, которое вдруг охватило общество. Повсюду церковь организовывала крестные ходы с целью убедить народ в необходимости Балканской войны. Финансовые воротилы щедро спонсировали пропаганду войны. Политики надеялись на ней подняться. Армия искала славы и легкой добычи. Даже простые люди на волне этой пропаганды мечтали о войне, о чем сохранилось много свидетельств современников. Ясно, что осмелившемуся поднять свой голос против войны Распутину было несдобровать. Грязные и унизительные анекдоты про него публиковались с авторитетностью документов, и чем «прогрессивнее» было издание, тем сильнее сгущались краски.

«Чего от меня хотят? Неужели не хотят понять, что я маленькая мушка и что мне ничего ни от кого не надо, — говорил Распутин репортеру очередной прогрессивной газетки, пришедшему взять у него интервью. — …Мне очень тяжело, что меня не оставляют в покое… все обо мне говорят… словно о большой персоне.

…Неужели не о чем больше писать и говорить, как обо мне… Я никого не трогаю… Да и трогать не могу, так как не имею силы… Дался я им… Видишь, какой интересный…

Каждый шаг мой обсуждают… все перевирают… Видно, кому-то очень нужно меня во что бы то ни стало таскать по свету и зубоскалить… Говорю тебе, никого не трогаю… Делаю свое маленькое дело, как умею… как понимаю… То меня хвалят… то ругают… только не хотят оставить в покое…

Если что плохо делаю, рассудит Господь… Искренне говорю тебе: плохо делать не хочу… Поступаю по умению… Хотел бы, чтобы, значит, вышло хорошо… Со всех сторон только и занимаются мною… Говорю тебе: маленькая мушка, и ни от кого и ничего мне не нужно… Самое было бы лучшее оставить меня в покое… Оставьте в покое… Дайте человеку жить… Все одно и то же. Я, да я… Говорю тебе, что хочу покоя… Не надо мне хвалы. Не за что меня хулить… От всего устал… Голова начинает кружиться. Куда ни взглянешь, все одно и одно… Кажется, живу в тиши, а выходит, что кругом все галдят… Кажется, в России есть больше о чем писать, чем обо мне… а все не могут успокоиться… Бог все видит и рассудит, были ли правы те, кто на меня нападал… Говорю тебе: я — маленькая мушка, и нечего мною заниматься… Кругом большие дела, а вы все одно и то же… Распутин да Распутин. Ни хулы… Ни похвалы… ничего не надо… Молчите… Довольно писать… Мне наплевать… Пишите… Ответите перед Богом… Он один и все видит… Он один понимает… Рассудит… Коль нужно, пишите… Я больше ничего говорить не буду… Да нечего говорить-то, врать-то можно сколько угодно… Ответ придется, придется-то держать… Махнул рукой… Сочиняйте… Говорю тебе — наплевать… прежде волновался… Принимал близко к сердцу… Теперь перегорело… Понял, что к чему идет и зачем… Говорю тебе, наплевать… Пусть все пишут… Меня не тронут… Я сам знаю, что делаю, и перед кем отвечаю… Такая, видно, моя судьба… Все перенесу, уже перенес много… Говорю тебе, что знаю, перед кем держу ответ… Ничего не боюсь… пишите… Сколько в душу влезет… Говорю тебе, наплевать… Прощай…»[166]

Глава 17

Позорный Собор

«Тогда научили они некоторых сказать: мы слышали, как он говорил хульные слова на Моисея и на Бога. И возбудили народ и старейшин и книжников, и напавши схватили его и повели в синедрион… И все, сидящие в синедрионе, смотря на него, видели лице его, как лице Ангела».

«Господи поруганье рабов Твоих, которое я ношу в недре моем от всех сильных народов. Как поносят враги Твои, Господи, как бесславят слезы Помазанника Твоего».

Как ни желал Григорий, чтобы его оставили в покое, его все ниже и ниже «опускали в грязь». Делала это не только желтая пресса, падкая на жареное. Дьякон И. Соловьев пишет: «Митрополит Антоний допускал (с молчаливого согласия обер-прокурора), чтобы столичная церковная печать не только перепечатывала из светских газет противораспутинские статьи, но и снабжал их своими комментариями»[167].

Антоний прилагал и лично немало усилий, чтобы очернить Григория Распутина. Несмотря на то что Григорий умоляет его о встрече, чтобы объясниться, чтобы опровергнуть возводимую на него ложь, Антоний отказывается встречаться с Распутиным — отказывается даже выслушать его! И это — глава российского священства, которому доверяли несчетные тысячи простых и честных священников, введенных в заблуждение. Антоний даже отправился к государю и наговорил ему всякого про Распутина. Впрочем, ничего нового для государя он не сказал — все те же старые сплетни, которым Николай не мог верить. В ходе своего злопыхательского доклада Антоний так распалился, что его хватил нервный удар, после которого он уже не поправился и скончался в ноябре 1912 года[168].

Но сами по себе слухи о Распутине, не проверенные, но распускаемые самыми влиятельными лицами, не могли вполне отвратить от Распутина прежде близких ему церковников. Все дело было в том, что они, эти близкие ему некогда люди, теперь всеми силами старались уверить себя в виновности Распутина во всех возводимых против него обвинениях. Подобно Антонию, епископ Гермоген тоже отказался общаться с Распутиным, словно боясь подпасть под его святое очарование. Зато Гермоген выдает истинные причины своего разрыва с Григорием: «Я его любил и верил в него, вернее, в его миссию внести что-то новое в жизнь России, что должно было укрепить ослабевшие связи между царем и народом на пользу и благо последнего. Но его самовольное отступление от нашей программы, противоположный моему путь, по которому он пошел, его нападки на аристократию и на таких людей, как великий князь Николай Николаевич, которых я всегда считал опорою трона, заставило вначале меня отвернуться от него, а затем, видя его усилившееся влияние при Дворе и учитывая, что при этом условии его идеи будут еще вредоноснее, я начал энергичную кампанию против него»[169].