Память, Скорбь и Тёрн - Уильямс Тэд

— Нет! Нет, я не буду! — голос наконец вырвался из сжатого ужасом горла Саймона.

— О, подвязки Фреи, проснись, мальчик! Ты же перебудил всех вокруг, — рука грубо тряхнула его еще раз, и неожиданно стало светло. Саймон сел, попытался крикнуть еще что-то, но зашелся в страшном приступе кашля. Над ним склонилась высокая тень, четко обозначенная светом масляной лампы.

Мальчик-то на самом деле никого не разбудил, — внезапно понял Изгримнур.

Все остальные ворочались и стонали с тех пор, по крайней мере, пока я здесь.

Похоже, что все они видят один и тот же сон. Что за странная, Богом проклятая ночь!

Герцог выждал, пока беспокойно мечущиеся тени опять не погрузились в тишину, и повернулся к мальчику.

Смотрите-ка, щеночек здорово раскашлялся! Впрочем, не такой уж он щеночек, просто тощий, как жеребенок-заморыш.

Изгримнур опустил лампу чуть пониже и отдернул в сторону домотканую занавеску, натянутую поперек алькова, чтобы покрепче ухватиться за плечо мальчика. Он посадил юношу и отвесил ему хороший шлепок по спине. Тот кашлянул еще раз и затих. Герцог похлопал его широкой волосатой рукой.

— Извини, паренек, извини. Теперь можешь не спешить.

Пока юноша восстанавливал дыхание, герцог скептически оглядел альков, в котором стояла дощатая кровать мальчика. Вокруг раздавалось сонное бормотание дюжины судомоек, спавших поблизости.

Изгримнур снова поднял лампу, разглядывая странные предметы, прибитые к стене: старое птичье гнездо, зеленоватый шелковый вымпел из какого-то рыцарского снаряжения, грубое деревянное древо и картинка с разлохмаченными краями, явно выдранная, из книги. С нее на герцога уставился странный человек с дико всклокоченными волосами — или это была нога?

Когда он снова посмотрел вниз, улыбаясь про себя хаосу, царящему в головах у подростков, мальчик уже дышал ровнее, глядя на герцога нервными, широко раскрытыми глазами.

С этаким носом и копной — да они что, рыжие? — этаких рыжих волос, парень похож на болотную птицу, будь она проклята, подумал Изгримнур.

— Я не хотел пугать тебя, — сказал он, — но ты был ближе всех к двери, а мне необходимо поговорить с Таузером, шутом. Ты его знаешь?

Мальчик кивнул, не отводя от него внимательного взгляда. Уже хорошо, подумал риммерсман, по крайней мере, он, похоже, не придурковат.

— Мне сказали, что он ночует здесь, но я никак не могу его найти. Где он?

— Вы… вы… — мальчик запнулся.

— Да. Я герцог Элвритсхолла, и не смей кланяться и называть меня «сир». Просто скажи, где шут, и можешь спать дальше.

Не говоря больше ни слова, мальчик встал и накинул на плечи одеяло. Из-под него торчал подол длинной рубашки. Мальчик шел, переступая через тела мужчин, спящих на полу, будто у них не было сил дойти до кровати. Изгримнур следовал за ним, держа в руке лампу, и ему казалось, что это одна из призрачных служанок Удуна ведет его через тела павших на поле страшной битвы.

Так эти два духа, большой и маленький, прошли через две комнаты, причем большой, несмотря на свой вес, производил не больше шума, чем его компаньон. В последней комнате слабо мерцали в очаге несколько недогоревших углей. На кирпичах перед каминной решеткой, свернувшись в клубочек как кошка и зажав в руке бурдюк с вином, похрапывая и бормоча, спал Таузер.

— Ах-ха, — пробормотал Изгримнур. — Что ж, тогда спасибо, мой мальчик. Можешь отправляться обратно в постель и прими мои извинения. Впрочем, сдается мне, ты был только рад пробудиться от этого сна. Иди, малыш.

Тот повернулся и направился к двери. Изгримнур слегка удивился, увидев, что юноша был почти так же высок, как и он сам, а его бы никто не посмел назвать маленьким мужчиной. Немыслимая худоба мальчика и дурная манера горбиться на ходу скрывали его рост.

Какая жалость, что никто не научил его стоять как следует, подумал герцог.

И, скорее всего, этой науки ему уж никогда не постичь на кухне или где там еще…

После того, как юноша исчез, Изгримнур наклонился и потряс Таузера за плечо, сначала бережно, а потом все грубее и грубее. Стало ясно, что маленький человек очень пьян. Герцогу удалось вызвать только слабые нечленораздельные протестующие звуки. Наконец терпение Изгримнура иссякло. Он нагнулся, схватил старика за лодыжки и поднял его так, что пола касалась только лысая голова шута. Бормотание Таузера перешло в бульканье, и наконец раздались нормальные, понятные вестерлингские слова.

— Что? Вниз!.. Обратно… Положи меня обратно, да проклянет тебя Эйдон!

— Если ты не придешь в себя, старый пьяница, мне придется колотить тебя о землю, пока ты навсегда не запомнишь, что вино — яд! — От слов герцог перешел к делу, несколько раз стукнув старика головой о каменный пол.

— Прекрати, демон, я… сдаюсь на милость победителя. Переверни меня, человече, переверни меня. Я не Узирис, чтобы висеть вниз головой, во имя поучения… темного народа.

Изгримнур осторожно опустил его, так что шут лежал теперь на спине, вытянувшись во всю свою длину.

— Не добавляй богохульства к пьяной глупости, — прорычал Изгримнур.

Наблюдая за тем, как Таузер, кряхтя, переворачивается на живот, герцог не заметил, что в дверях позади него появилась стройная тень.

— О милостивый Эйдон! — простонал шут, садясь. — Тебе обязательно было использовать мою голову вместо пестика? А если ты хочешь вырыть здесь колодец, то я с грустью должен тебе сообщить, что земля здесь, в этом помещении для слуг, чрезвычайно камениста.

— Замолчи, Таузер! Я не для того разбудил тебя за два часа до рассвета, чтобы перекидываться шуточками. Джошуа пропал!

Таузер одной рукой почесал свой затылок, пытаясь другой нащупать винный бурдюк.

— Пропал? Где пропал? Ради всего святого, вы что же, раздолбали мою голову только потому, что Джошуа где-то с вами не встретился? Так имейте в виду, что я здесь ни при чем! — И он сделал долгий, жадный глоток из бурдюка.

— Идиот, — сказал Изгримнур каким-то растерянным голосом. — Я только хочу, чтобы ты понял: принц пропал! Покинул Хейхолт.

— Исключено, — твердо заявил Таузер, частично восстанавливая свой рассудок вторым глотком мальвазии. — Он не уедет до следующей недели. Он сам это сказал. Он сказал мне, что я могу, если захочу, поехать вместе с ним и быть его шутом в Наглимунде. А я сказал ему, что дам ответ завтра. А теперь я дам ему ответ сегодня, раз Элиасу все равно, останусь я или нет. Я, который провел с его отцом почти всю жизнь!

Изгримнур нетерпеливо замотал головой:

— Нет, братец, он пропал. Отбыл где-то около полуночи, по крайней мере, так мне сказал эркингард. Его я и обнаружил в пустой комнате, когда пришел в точно назначенное время. Он просил меня прийти так поздно, хотя я предпочел бы в это время быть в своей постели. Но он сказал, что дело не терпит отлагательства. Похоже все это на человека, который после этого умчится, не оставив даже записки?

— Кто его знает, — сказал Таузер, и его морщинистое лицо совсем сморщилось, когда он задумался. — Может быть, он как раз и хотел сообщить вам, что собирается уехать тайно.

— Тогда почему он не дождался моего прихода? Нет, мне все это не нравится. — Изгримнур опустился на корточки и помешал угли лежавшей около камина палкой.

— Что-то странное происходит сегодня в этом доме.

— Джошуа часто бывает странен, — спокойно возразил Таузер. — Он — человек настроения, видит Бог, он человек настроения. Отправился охотиться на сов при свете луны или еще куда-нибудь. Ради Бога, не волнуйся.

После долгого молчания Изгримнур глубоко вздохнул.

— Может быть, ты и прав, — произнес он наконец. — Даже если бы он и Элиас открыто порвали друг с другом, ничего никогда не могло бы случиться здесь, в доме их отца, перед Богом и всем двором.

— Конечно, ничего. Кроме того, что ты стучал моей головой об пол посреди ночи, — улыбнулся Таузер.

Пока эти двое продолжали свою негромкую беседу около тлеющих потемневших углей, Саймон тихонько пробирался обратно в свою постель. Долгое время он лежал без сна, глядя в пугающую темноту, но к тому времени, когда петух во дворе увидел, наконец, первый луч восходящего солнца, Саймон уже крепко спал.