Ипатия - Чарльз Кингсли

– Ему недолго осталось страдать. Эти грабители не так мягкосердечны, как я. Странно! Я был уверен, что во мне нет ни нежности, ни кротости, что я могу поступать по призеру моих предков, вырезывавших целые семьи хананеян. А между тем из простого духа противоречия я не мог убить беднягу, только потому, что он меня просил об этом. Но оставим подобные рассуждения и будем повиноваться внушениям моей собаки!

– Что же теперь делать, Бран? Ах, как больно видеть такое превращение! Это ведь та самая красивая вилла, мимо которой я вчера проходил!

Рафаэль направился к группе мертвецов, среди которых, прижавшись к стволу дерева, полусидел один из высших начальников, молодой человек с благородными чертами лица. Бесчисленные удары врагов помяли и изрубили его шлем и латы, щит был расколот, меч сломан, но еще держался в его похолодевшей руке. Отрезанный от своего отряда, он занял последнюю позицию у дерева и прислонился к стволу.

В насмешку или из сострадания природа-мать покрыла его увядшими розами и золотистыми плодами, осыпавшимися с кустов и деревьев во время ожесточенной схватки. Рафаэль остановился и посмотрел на воина с грустной улыбкой.

– Молодец! Ты дорого продал свое воображаемое существование! Сколько убитых!.. Девять… одиннадцать! Какое самомнение! Кто сказал тебе, что твоя жизнь стоила одиннадцати жизней, которые ты загубил?

Бран подошла к трупу, предполагая, быть может, что человек еще жив, лизнула его холодную руку и отошла с унылым воем.

– Вот так следует относиться к явлениям жизни, не правда ли? Я, право, жалею тебя, несчастный юноша!.. Все раны нанесены тебе спереди, как и подобает мужчине! Прости меня, юноша, существуешь ли ты или нет, а я все-таки не могу оставить твое ожерелье для двуногих гиен, которые продадут и пропьют эту драгоценность!

И с этими словами Рафаэль наклонился над мертвецом и осторожно снял с него великолепное ожерелье.

– Не для меня лично, уверяю тебя. Подобно золотому яблоку Атеи, оно достанется прекраснейшей. Вот, Бран, это тебе!

Он одел ожерелье на шею своей собаки. Бран с лаем побежала вперед, избрав ту самую дорогу к Остии, по которой они шли от взморья к Риму. Рафаэлю было безразлично куда идти, и, следуя за собакой, он продолжал громко говорить сам с собой:

– С какой напыщенностью рассуждает человек о своем достоинстве, духе, о своем небесном сродстве, о стремлении к незримому, прекрасному, бесконечному и прочему, что на него не похоже! Как может он это доказать? Лежащие кругом бедняги – прекрасные образчики рода людского. С первого дня рождения терзало их стремление к беспредельному. Есть, пить, уничтожать известное число собратьев или произвести на свет некоторое количество таких же существ, из которых две трети умирают в детстве… Сколько горя для матери и сколько издержек для мнимых или действительных отцов… Рафаэль Эбен-Эзра, чем ты лучше животного? Какое у тебя преимущество перед этой собакой или даже перед блохами, которых ты так презираешь? Человек производит одежду, а блохи поселяются в ней… Кто мудрее? Человек погиб, а блоха живет…

На повороте дороги эти назидательные соображения Рафаэля были нарушены громким женским криком.

Молодой еврей поднял голову и увидел вблизи, между дымящимися развалинами фермы, двух свирепого вида негодяев, которые вели за собой молодую девушку. Ее руки были связаны за спиной. Она беспрестанно оглядывалась, как бы ища чего-то на пожарище, и старалась вырваться из лап мучителей.

– Подобный образ действий непростителен для какой бы то ни было блохи, не правда ли, Бран? Но почем я знаю? Быть может, все это для ее же блага, если она попробует спокойно рассуждать. Что ее ожидает? Ее отведут в Рим и продадут там, как невольницу, а затем, по всей вероятности, она заживет несравненно лучше, чем прежде.

– Ну, Бран, как ты смотришь на это? – спросил Рафаэль свою спутницу.

Но Бран не разделяла воззрений господина. Минуты две-три она наблюдала за обоими негодяями, а затем быстро, со сноровкой, свойственной ее породе, кинулась на них и повалила одного на землю.

– О, это самое правильное и самое прекрасное, что можно было сделать в данном случае, как выражаются в Александрии, не так ли? Я повинуюсь тебе.

И, бросившись на второго грабителя, Рафаэль поразил его насмерть ловким ударом кинжала, а потом обратился ко второму, которого Бран схватила за горло.

– Пощады, милосердия! – кричал несчастный. – Даруй мне жизнь! Только жизнь!

– За полмили отсюда один человек просил меня убить. Чье желание должен я исполнить? Оба вы не можете быть правы.

– Жизнь, только жизнь!

– Плотское желание, которое мужчина должен подавлять в себе! – произнес Рафаэль, взмахнув кинжалом.

Через мгновение все было кончено. Девушка побежала к развалинам фермы, и Рафаэль последовал за ней.

– Что с тобой, моя бедная девушка? – спросил Рафаэль несчастную жертву, обращаясь к ней на латинском языке. – Не бойся. Я тебе не сделаю зла.

– Отец мой! Отец мой!

Молодой еврей развязал веревки, стягивавшие ее окровавленные, распухшие руки, но она не остановилась даже, чтобы поблагодарить его, и бросилась к груде обрушившихся камней и бревен. А потом изо всех сил принялась расчищать обломки, отчаянным диким голосом повторяя:

– Отец мой! Отец!

– Вот благодарность блохи по отношению к другой блохе! Смотри, Бран! Что ты об этом думаешь, мой милый философ?

Бран села и тоже стала наблюдать. На нежных руках девушки выступила кровь, в то время как она сдвигала камни; золотистые волосы опустились на лоб, она откинула их назад и в каком-то исступлении продолжала работать. Сообразив, наконец, в чем дело, Бран подбежала и принялась помогать ей изо всех сил. Рафаэль встал, пожал плечами и присоединился к общему делу.

– Да будут прокляты животные инстинкты! Мне стало невыносимо жарко от такой работы! Но что это?

Слабые стоны послышались из-под камней, и вскоре показалась человеческая нога. Молодая девушка припала к ней, жалобно рыдая и повторяя «отец, отец!» Рафаэль ласково отвел в сторону измученную девушку, начал работать вместо нее и вскоре вытащил из-под обломков пожилого человека в блестящей одежде высшего военного чина.

Старик еще дышал. Девушка приподняла его голову и стала осыпать ее поцелуями. Рафаэль оглянулся, ища воду, и, заметив источник, черпнул из него каким-то разбитым черепком, а затем начал смачивать влагой виски раненого, пока тот не открыл глаза и не пришел в себя.

Девушка сидела возле старика; она ласкала возвращенного к жизни отца и орошала слезами его лицо.

– Ну, наше дело закончено, – сказал Рафаэль. – Пойдем, Бран!

Девушка вскочила, бросилась к ногам еврея и поцеловала его руки, называя своим спасителем и освободителей ниспосланным самим Богом.

– Это неправильно, дитя мое. Ты должна быть признательна только моей наставнице-собаке, а не мне.

Девушка в точности исполнила его желание и обняла шею Бран своими нежными руками. Как бы понимая ее чувство, собака помахивала хвостом и ласково лизала ее миловидное личико.

– Все это становится чрезвычайно нелепым, – заметил Рафаэль. – Я должен уйти, Бран.

– Ты хочешь удалиться? Неужели ты покинешь здесь старика, оставив его на верную гибель?

– А не все ли равно? Смерть – самое лучшее, что его ожидает.

– Да, ты прав… Это самое лучшее, – прошептал воин, молчавший до тех пор.

– О Боже! Но ведь он мой отец!

– Ну так что же?

– Он мой отец.

– Прекрасно! Верю…

– Ты должен спасти его. Ты обязан, говорю я.

И в порыве возбуждения девушка схватила руку Рафаэля. Он пожал плечами, но, почувствовав странное влечение к прекрасному созданию, решил повиноваться.

– Не имея никаких определенных занятий, я могу приняться за это дело так же, как и за что-либо иное. Куда проводить вас?

– Куда хочешь. Наше войско разбито, воины погибли… По праву войны – мы твои пленные и готовы следовать за тобой.

– Что за жалкая судьба! Вот еще новая ответственность! Почему это я не могу ступить ни шагу, чтобы живые существа, начиная с блох, не цеплялись за меня? Почему судьба заставляет меня заботиться о других, тогда как я и о самом себе не хочу заботиться? Я дарую свободу вам обоим. Мир достаточно просторен для всех нас, а я, право, не требую выкупа.

– Ты, вероятно, философ, мой друг?

– Я? Избави Боже! Я только что выбрался из этой трясины и нахожусь на противоположном берегу! Философия бесполезна в мире, где живут только глупцы.

– Ты и себя к ним причисляешь?

– Без сомнения, достойный воин. Не думай, что я представляю какое-либо исключение. Если я могу что-либо совершить в доказательство своего безумия, то никогда ее отказываюсь от такого удовольствия.

– Ну, так помоги мне с дочерью добраться до Остии.

– Удачное испытание! Представь себе, моя собака совершенно случайно направилась по той же дороге! По-видимому, ты тоже не лишен значительной доли человеческой безрассудности и потому годишься мне в товарищи. Надеюсь, ты не причисляешь себя к мудрецам?