Роман без последней страницы - Анна Князева

Глава 38

Флешбэк № 8

Село Муртук

май 1945 – декабрь 1946

По радио говорил Левитан. Объявил, что война закончилась. Люди сбежались к конторе, плакали и смеялись. Мальчишки на конях поскакали кто в лес на делянки, кто к реке, где уже начали сплавлять лес. Леспромхозовское начальство разрешило всем оставить работу, прийти на митинг к конторе, потом разойтись по домам. Долгожданная победа пришла в Муртук.

Манечка работала в лесу на квартале, теперь – десятницей: замеряла бревна и выбивала на них метки. Должность ответственная, поэтому трудилась она с большим прилежанием.

За Митенькой, за сынком, смотрели теткины дочки. Прошлой зимой им повезло. Соседский дед украл с тока мешок зерна, и, когда ночью вез на санках мимо их дома, встретил коня, на котором сидело двое конторских. Со страху дед перекинул мешок через забор к ним в огород. Под утро Мария Саввична увидела мешок, втащила в хату и спрятала в подпол. Сколько ни ходил дед, сколько ни клянчил, зерно ему не вернула. Детей теперь было трое, и всех нужно кормить.

Возьмет тетка ступу, насыплет зерна, пестиком тук-тук-тук, да сварит пшеничную кашу. Распухнет каша в печи – тот же хлеб. Так до лета и дотянули.

Летом стали ходить за ягодой в лес. Вдоль ручья – сплошь смородиновые кусты. Встанет Манечка в ручей, вода холодная, ключевая. Сморода над этой водой висит, да так много. Стоит, пока не наберет полным ведро. Ноги застынут так, что совсем их не чует. Тетка пугала:

– Смотри, застудишься, не родишь!

Манечка отвечала:

– А мне и не надо. У меня Митенька есть.

Скажет – и к жимолости. Жимолость высокая. Где-то кланяться надо, а здесь стой да рви.

Принесут они ягоду, потолкут, а дети галдят, ждут не дождутся. Митенька по столу ручкой стучит – давай скорей есть. Хлеб в ту пору еще давали по карточкам, взрослым по шестьсот, ребятам по четыреста граммов. В магазине – шаром покати, только спички, соль да махорка.

После войны в леспромхозе, слава богу, стали платить деньги.

В августе сорок шестого вернулся с войны теткин муж Николай и сразу устроился работать на трактор. Ездил по лесу, собирал в кучу хлыстины.

С войны, не в пример тем, кто привез по две телеги добра, он пришел с красным шелковым одеялом. Оно было толстым, глубокая стежка делила его на пухлые квадраты, похожие на подушки.

Теперь в лесу работали до шести, в семь были дома. На ужин Мария Саввична готовила затируху. Насыплет горочку из муки, воды в середку нальет и трет муку между ладошками. Трет, крутит, а из-под руки на стол падают длинные катушки. Скинет их в воду да чугун в печку поставит. У детей слюнки текут. Знают, затируха – редкая вкусность.

В тот же год Манечка пошла в район за паспортом. Мария Саввична проводила ее до реки. Она перешла реку вброд, оглянулась, тетка помахала рукой. Двадцать километров до Шало брела одна по незнакомому лесу. Мог ее и медведь порвать, и рысь – кровь высосать. Зато обратно в Муртук вернулась уже с паспортом.

В ту пору в село приехали ссыльные литовцы, бандеровцы, даже греки. Бараков понастроили, дранкой покрыли. В бараке – по четыре подъезда. В каждом подъезде – сени, из них на две стороны комнаты. Такую комнату выделили Манечке и Митеньке. Мария Саввична говорила:

– Оставайся, еще поживи.

А Манечка все равно переехала, хотела жить своим домом. В соседней комнате жили бандеровцы: мужик с бабой. Дочку ихнюю звали Надику. Она и смотрела за Митенькой.

После работы к ним часто захаживал Проня. Сядет в угол на табуретку, там и сидит. Зимой, когда в село стали возить кино, звал ее в клуб. Уложит Манечка сына, наденет фуфайку, старый платок, отцовские валенки и по пятидесятиградусному морозу с Проней – в кино.

В тот вечер в клуб привезли фильм «Серенада солнечной долины». Народу набилось много, крутили только один раз. Многие пришли с табуретками. Проня согнал пацанов и посадил Манечку на лавке в первом ряду. Сам устроился рядом.

На стене висела белая тряпка – вот и весь экран. Лампочку выкрутили, свет погас, механик запустил движок. На экране возник неведомый мир. В ярком свете ожили красивые смелые люди. Манечка распахнула глаза. Ей до смерти захотелось быть среди таких, как они.

В темноте Проня взял ее руку. Она сидела не шевелясь. Вдруг вспыхнул свет, кончилась пленка, и лампа проектора безжалостно обнажила то, что скрывала от глаз темнота. Проня отдернул руку. Манька опустила глаза, потом снова подняла и увидела в дверях незнакомого человека, который в упор смотрел на нее. Механик поставил новую часть, запустил пленку, и в клубе снова стало темно.

Перед Новым годом на собрании лучших работников муртукского леспромхоза награждали подарками. Когда вызвали Маньку, из президиума встал большой начальник из центра, отодвинул директора и сам вручил ей темно-синий отрез бостона[21]. Пожимая Манькину руку, пристально глядел ей в глаза. Она покраснела, потому что узнала в нем того, кто наблюдал за ней в клубе.

Глава 39

Зачем это нужно

Сергей пришел к Дайнеке в шесть часов вечера. Она ждала его весь день, боялась, что не придет, но виду не подала.

– Я не узнал адрес, – сказал Сергей и, помолчав, добавил: – Зато нашел его сына.

У Дайнеки дрогнуло сердце. Она улыбнулась.

– Спасибо тебе!

– Он учился вместе с нашим оператором во ВГИКе.

– С тем, что моложе?

– С тем, кому сорок пять. Его зовут Константин. Сына Левченко – Тимофей. Так что, если хочешь, можешь с ним поговорить.

– С Тимофеем?

– С Костей. Он расскажет, как найти Левченко.

– Чаю попьешь? – предложила Дайнека.

Сергей немного поколебался, но, когда она сказала про колбасу, за которой сбегала с утра в магазин, посмотрел в сторону кухни и согласился.

Дайнека быстро включила чайник и нарезала бутерброды. Глядя, как он ест, осторожно спросила:

– Сережа… Не мог бы ты сам с ним поговорить?

– С кем?

– С оператором вашим.

– С Константином? – Сергей откусил слишком большой кусок, видимо, хотел скорей отвязаться. Когда прожевал, спросил: – Для чего мне с ним говорить?

– Было бы хорошо, если бы мы вместе с ним пошли к сыну Левченко. Ты только представь, ну, приду я… Ну, скажу… Да он меня просто выгонит. А если с другом его, с Константином, это ж другое дело. Во-первых, они давно не виделись, во-вторых, есть о чем вспомнить. Поговорят, то да се… И заметь, я сижу рядом. И вроде бы как своя. Тогда и мне легче спросить будет.

Глядя на нее, Сергей улыбнулся.

– Да ты, я вижу, стратег.

– Спасибо тебе!

– За что?

– За то, что согласился поговорить.

– А я согласился? – Он был удивлен, но не слишком.

– Согласился-согласился, – рассмеялась Дайнека.

– Хитрая ты девчонка, – сказал он, допил чай, встал и направился к двери. – Ладно, поговорю.

Остаток дня прошел в томительном ожидании. Дайнека ходила по комнатам, прислушивалась, смотрела на потолок. Где-то там был человек, от которого теперь зависело все самое главное и важное для нее.

В девять часов вечера ей позвонил Сергей.

– Ну? – спросила она. – Согласился?

Дайнека даже зажмурилась, ожидая услышать что-то вроде «нет» или «ему некогда». Однако Сергей сказал:

– Быстро одевайся, ждем тебя у подъезда.

Оделась она мгновенно и уже через минуту выскочила во двор. У подъезда стоял Сергей и пятидесятилетний мужчина.

– Знакомься – Константин. Это – Дайнека. Ну, я пошел?

Она почувствовала такой дискомфорт, как будто ее оставили одну в темной комнате.

– Ты с нами не едешь? – спросила она.

– С какой стати? – удивился Сергей.

Константин похлопал его по плечу.

– За компанию. По дороге купим бутылочку… Ну, а на обратном пути машину ты поведешь.

Сергей окончательно скис.

– Вот я попал.

До Мосфильмовской доехали на машине оператора Константина. По дороге он выскочил в магазин и вернулся с пакетом, в котором гремели бутылки.

В дверь квартиры звонил Константин, Дайнека и Сергей стояли за ним, опустив головы, словно опасаясь, что их заметят и тут же выставят вон.

– Здравствуй, Тимка! – крикнул Константин, когда дверь отворилась. – Сто лет тебя не видел, сукин ты сын!

Он бросился обнимать худого длинного человека с жидкими волосами.

– Здравствуй, Костя, – ответил тот и, обнимая, похлопал его по спине. Потом отступил: – Пожалуйста, проходите.

– Это мои друзья: Дайнека… Сергей. – Константин протянул пакет. – Давай, организуй все по-быстрому.

Левченко прошел в комнату, потом оттуда выглянул и сказал:

– Идите сюда.

Они устроились в полупустой гостиной за журнальным столом. Сели на продавленный низкий диван. Коленки Дайнеки торчали у самого ее носа.

Тимофей принес тарелку с солеными огурцами.

– У меня ничего больше нет. – Он прошел к телевизору, включил его, бросил пульт на диван.

– Пойдет, – Константин открутил колпачок и разлил коньяк по стаканам. Один пустой отодвинул и кивнул на Сергея. – Он не будет, за рулем.