Переменная звезда - Роберт Хайнлайн
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Приятно познакомиться, Джордж.
Он не поморщился и не нахмурился, но огонек в его глазах потух.
– Я предпочитаю "Джордж Р.".
Надо запомнить на будущее.
– Конечно, Джордж Р. Можно поинтересоваться, чем вы занимаетесь?
Ответ последовал при все том же бесстрастном выражении лица.
– Я один из шести бортовых релятивистов.
У меня глаза полезли на лоб. Я не удержался и выдохнул:
– Pisam ti u krvotok[18]! – Что ж, с этим ругательством можно было не опасаться. И выражение лица Джорджа Р. по-прежнему… нет, все-таки оно появилось. Я понял: я попал в точку. – Дайте угадаю: у вас есть хорватская кровь.
Он кивнул:
– Я имею честь быть потомком рода матери Николы Теслы.
Я устал просить прощения и еще более устал от того, что нужно было это делать.
– Не обижайтесь. У моей матери тоже были предки хорваты. Обычно на этом языке можно ругаться без опаски. Вряд ли кто-то теперь понимает этот язык.
– Согласен, – кивнул Джордж Р. – И думаю, ты употребил это выражение не в буквальном смысле. Видимо, оно послужило для выражения неподдельного изумления. – Его глаза снова сверкнули. Не сказать, чтобы при этом выражение его лица изменилось, но это было что-то вроде намека на то, каким бы его лицо могло стать, имей он желание придать ему какое-то выражение. – Как ни смешно, на самом деле это справедливо в буквальном смысле слова. К концу этого путешествия мы все будем писать друг дружке в кровь: от этого зависит работа систем жизнеобеспечения.
Я непроизвольно расхохотался.
Наконец его лицо ожило: он тоже рассмеялся. Смех у него, между прочим, был приятный – он скорее смеялся вместе со мной, чем надо мной.
– Ох, ладно, – отсмеявшись, выговорил он. – А я уж было подумал, что ты свое чувство юмора оставил в багаже.
– Только чувство собственного достоинства.
– Все с тобой будет нормально, – заверил меня Джордж Р. – Не бойся: и чувство собственного достоинства, и багаж к тебе будут время от времени возвращаться.
Хочу отметить: когда он совершил очередной поворот, я это заметил и повернул вместе с ним так ловко и элегантно, будто мы проводили совместные тренировки.
(Я не осознавал, что до этого момента мы перемещались в направлении, которое затем будет называться "вверх", а теперь снова начали движение в горизонтальном направлении, вдоль палубы, расположенной ближе к носу корабля, чем та, с которой мы стартовали.)
Мне, конечно же, очень хотелось спросить: "Почему один из шестерых самых важных людей на борту этой посудины провожает новичков от шлюзовой камеры к каюте?", но мне показалось, что это невежливо. А больше мне пока никаких вопросов на ум не приходило. Я хочу сказать, что этот человек был одним из самых важ…
– Знаю, о чем ты думаешь, – сказал Джордж Р. Последнее слово я почти не расслышал, потому что позади нас в этот самый момент чавкнула дверь и заглушила его голос. Мне предстояло провести ближайшие девятнадцать лет, говоря этому человеку только правду.
– Ну хорошо, и почему?
– Потому что это "Шеффилд".
– Конечно.
Нет: "А кто на второй базе?"
– Было бы странно, если бы послали тебя встречать, к примеру, одного из твоих товарищей по каюте, который действительно бы знал, где она, черт подери, находится. – Погоди-ка, минутку, вроде бы она самая… или что-то не так – а нет, все-таки это она. Давай я тебя придержу.
Он ухватился за скобу прямо рядом с дверью ("Это люк, Джоэль, не "дверь", а люк, так про нее и думай") одной рукой, и остановился, и протянул мне другую руку, чтобы я за нее ухватился. Каким-то непостижимым, образом я все-таки замер напротив люка, слева от Джорджа Р.
На люке была прикреплена табличка: "ЖНП-100-Е". Ниже было довольно красиво написано от руки старомодным шрифтом:
Десятый круг: компания наркоманов. Посторонним вход воспрещен
Джордж Р. отпустил мою руку. Он снова улыбался.
– Наверняка для тебя это будет просто катастрофой, потому что ты так быстро добрался до места. Просто постарайся всегда помнить о Главном Законе "Шеффилда".
На третьей базе играет "Я-не-знаю".
– Спешу узнать, как он формулируется, Джордж Р.
– Ущерб не возмещается.
– Ага, – глубокомысленно ответил я.
Он отплыл от меня прежде, чем я понял, что он собирается это сделать.
– Удовольствие гарантируется. В противном случае тебя поимеют. До…
Потом он вроде бы проговорил: "…свидания, Джоэль Джонстон". Однако это вполне могло быть: "До свидания, Джоан Джонстон".
Я поймал себя на том, что провожаю его взглядом и улыбаюсь. Его чувство юмора было суше кости окаменелого животного, хранящейся в вакууме. Трудновато проникнуться симпатией к человеку, единственное выражение лица которого – едва заметная ласковая улыбка.
О, этот чудесный момент как раз перед тем, как ты познакомишься с новыми товарищами по каюте! Он подобен моменту, когда сделаешь шаг с крыши, а только потом откроешь глаза, посмотришь вниз и увидишь, сколько этажей до земли.
Глубокий вдох. Самая-самая лучшая улыбка. Я прижал ладонь к двери. После напутствий Джорджа Р. я отчасти ожидал, что меня ударит током и я потеряю сознание от шока. Но каюта приняла меня как того, кто здесь живет, а не как неизвестно кого, кто явился и действует на нервы местным обитателям. Дверь открылась.
Она скользнула в сторону, и изнутри вылетело маленькое облачко белесого дыма и окутало мое лицо. Табак. Я немного обрадовался и улыбнулся. Сам я не курю, но мне всегда нравилось иметь курящего соседа. Трудно не полюбить этот запах – особенно при большой плотности воздуха.
Еще не скоро биологические науки встряхнутся и встанут на ноги, но безопасный табак был одним из первых новых плодов деятельности ученых после почти века вынужденного безделья. Пророк с такой силой истреблял это растение, что оно стало знаком сопротивления, а потом – символом мятежа и в конце концов – способом идентификации других членов "Каббалы". Пророк давно превратился в прах и пепел, а от сигарет теперь пепла не остается. Как однажды сказал мой отец, табак пережил "Кредо".
Я увидел, что курильщик был единственным человеком в каюте. В данный момент он парил посередине помещения, показавшегося мне ужасно тесным для четверых. Но потом я кое-что уразумел, и чувство перспективы вернулось в норму. На самом деле просто-напросто этот человек был ужасно велик для каюты на четверых. Намного лучше. Я всегда смог бы его убить.
Но для этого мне бы пришлось подкрасться к нему сзади с очень большой электропилой и отпиливать по одной конечности. Он был огромен. Толстяк с внушительной седой бородой походил на вождя викингов или на старшего брата Санта-Клауса. Последнее впечатление усиливалось из-за очков. Обычно очки носят писатели или артисты: большинство людей, страдающих астигматизмом, предпочитают сделать операцию, статистика неудач при которой – около одного процента. В худшем случае вам потребуется трансплантация глаз – а что тут такого ужасного? Толстяк был одет в классические джинсы и мешковатую рубашку с рукавами до локтя.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});