Человек. Книга. История. Московская печать XVII века - Ирина Поздеева

Именно заупокойные тексты рано стали неотъемлемой частью многих словесных и музыкальных форм и народной, и профессиональной русской культуры, вызвали к жизни памятники изобразительного народного искусства. Вспомним, например, те же заупокойные стихиры пятого гласа: «…аз есмь земля и пепел, и паки разсмотрих во гробех, и виде кости обнажены и рех, убо то есть царь или нищь, или праведник, или грешник, но покой, Спасе, с праведными».

Несомненно, именно во время заупокойной службы особенно сильно запечатлевались в сердцах и умах оплакивающих усопшего слова о неизбежности наказания за грехи: «Безчислено будет блудно живущим мучение, скрежет зубом, и плач неутешимыи, мрак без света, и тма кромешная, и червь неусыпающии, и слезы неполезны, судия неумолимый»[169]. Этим темам посвящены многочисленные духовные стихи, широко распространенные в прошлые века, а ныне сохраненные общинами русских старообрядцев: «Человек от живет, как трава растет», «С другом я вчера сидел, // Ныне смерти зрю предел…», «Горе мне грешному суще, // Горе добрых дел не имуще…» и многие иные[170].

Один из самых тяжелых моментов – последнее целование усопшего; навсегда запоминаются поэтому бесконечно печальные стихиры на целование: «Днесь суетных надежа, и земных прелесть и слава угасе, и любовь. Се бо разлучается душа от тела, зрак разрушается, и помрачается лице, уши затыкаются, и уста заграждются, руце увянувше, и нозе гробу предаются. Воистину суета человеческая. Мене, друзи, послушавше, приидете, целуйте сущаго прежде с нами бывша. Уже бо не имамы его видети, гробу предается, перстню покровен, во тму слется, с мертвыми погребается. Друзи, приидете и ужики се разлучаемся, воистину суета человеческая. Кое разлучение, братие, кии плач, кии вопль в нынешний час, приидете убо целуем»[171].

Именно тексты заупокойной службы в значительной степени наполнены мыслями о сущности христианского вероучения. Этого требуют и сама логика заупокойной службы, и ее несомненное сильнейшее воздействие на верующего. Так, в заупокойных стихирах шестого гласа мы находим краткое, точное, но и эмоциональное изложение ряда самых сложных догматов христианства: «Начаток ми и состав, зиждителное Твое бысть повеление, восхотев бо от невидимаго и видимаго мя живо составити естество. Тленное ми тело от земля создав, дал же ми еси душу Божественным своим и животворящим вдохновением. Тем же, Спасе, раба своего во стране живущих и в краях праведных покой. Болезнь Адаму бысть древа вкушение, древле во Едеме, егда яд змий изблева, тем бо вниде смерть… Но пришед Владыка, низложи змия и Воскресение нам дарова, к Нему же убо возопием, пощади, Спасе, его же прият со святыми покой <…> яко человеколюбец, Слово Божие существенное, младенец быти изволи, плоть прием и душу мыслену и самовластну, того ради во двою совершену естеству рожденному Сыну Божию поклонимся…»[172]

По духу и мыслям к заупокойным службам близок чин архиерейской службы «Како выходит святитель на воспоминание Страшнаго Суда Господня»[173]. В нем мы находим страстные слова о необходимости постоянной готовности к смерти и последнему Суду Господню, а также повторение грозных образов Апокалипсиса: «Егда поставятся престоли, и отверзутся книги, и Бог на Суде сядет, о, кии страх тогда, аггелом предстоящим в трепете, и реце огненеи текущи, что сотворим тогда, иже во мнозех гресех повиннии человецы… И кто постоит страшнаго оного ответа… Тогда труба возгласит велми, и основания земли подвижатся, и мертвии от гроб воскреснут, и в возраст един вси будут, и всех сокровенная явлена предстанут пред Тобою…»[174]

Таким образом, именно тексты заупокойного богослужения, постоянно напоминая и готовя человека к его смертному часу, кроме того, донося до каждого образы и тексты Писания, раскрывают глубокие догматические положения. В тексты какого бы молебна, канона или чина мы ни вчитались, как правило, мы обнаружим в них незабываемые, яркие образы, чаще всего взятые из Псалтыри или иных книг Писания, которые воспринимаются всеми верующими во время богослужения, становясь не только частью этноконфессионального сознания, но и создавая образное богатство народной культуры.

Как отчасти уже было показано, Русская православная церковь внимательно относилась ко всем периодам и этапам сельскохозяйственных работ. С точки зрения характеристики массового народного сознания особенно интересны чины и молебны, которые служили для охраны посевов и в случае природных несчастий. «Чин, бываемый на нивах… аще случится вредитися от гадов или иных видов» сопровождался тремя молитвами, «заклинаниями» мученика Трифона, как они названы в Требнике 1658 г.[175] Согласно этому чину, после литургии священник и молящиеся снова обращаются к Господу, который, «землю украсивыи злаком и травою и различием семен, сеемых по роду, и всю цветы вообразив в благоукрашение, благословил еси ю», с молитвой «о ниве или любом стяжании». В ней люди просят: «…стяжание сие… благослови е, сохрани е неврежденно от всякого чарования и обаяния и всякаго зла… и коварства лукавых человек; и даждь ему приносити плоды вовремя исполнены благословения Твоего; и всякаго зверя, и гада, червь же и мухи, и ржу, зной и вар, и безгодныя ветры вред наносящыя, отжени от него…»

В молитве св. мученика Трифона мы находим перечисление почти всех представителей фауны, которые вредят посевам, виноградникам и другим возделываемым землям. Вот некоторые цитаты из этого текста: «Заклинаю вас, многовиднии зверие, червие, гусеницы, хрущи и прузи, мыши, щуры и критицы и различный роды мух и мушиц, и молии, и мравии, овадов же и ос, и многоножиц, и многообразные роды ползающих по земли животных и летающих птиц, вред и тщету нивам, виноградом, садом же и вертоградом наносящыя… да не обидите виноград, ниже ниву, ниже вертоград, древес же и зелен раба Божия, имя рек, но отыдите на дивия горы на неплодныя древеса… изыдите от мест наших на места, яже предрех вам, непроходимая и безводная и неплодная»1. Знание этих молитв, всегда сугубо конкретных в своих просьбах, во многом должно способствовать пересмотру существующей в науке оценки ряда текстов как народных заговоров.

При знании вполне ортодоксальных формулировок молитв периода XVI–XVII вв. многие так называемые заговоры окажутся народным перефразированием или определенным переосмыслением текстов православного богослужения.

Вот, например, фрагмент «Последования о избавлении от духов нечистых» по московскому Требнику 1658 г.: «Заклинаются Богом Вседержителем Богодухновенным гласом человеки вдохнувшим и апостолом содействовавшим, и всю вселенную благочестия исполнившим: убойся, бежи, бежи, разлучися, демоне нечистый и скверный, преисподний, глубинный, лстивый, безобразный, видимый безстудия ради, невидимый лицемерия ради, и деже аще еси, или отъидеши; или сам еси Веелзевул, или сотрясаяй, или змиевидный, или звероличный, или яко пара, или яко птица, или нощеглаголник, или глухий, или немый, или от нашествия устрашаяй, или растерзаяй, или наветуяй, или во сне тяжце, или в недузе, или в язе, или в смесе скоктаяй, или слезы любосластныя творяй, или блудный, или злосмрадный, или похотный, или сластотворный, или отраволюбивый, или любонеистовый, или звездо-волхвуяй <…> или безстудный, или любопрителный, или непостоянный, или с месяцем применяяися, или временем неким сообращаяися, или утренний, или полуденный, или полунощный, или безгодия некоего, или блистания, или по случаю сретился еси, или от кого послан еси, или нашел еси внезапу, или в мори, или в реце, или от земли, или из кладезя, или от стремнины, или от рова, или от езера, или от трости, или от вещества, или от верху земли, или от скверны, или от луга, или от леса, или от древа, или от птицы, или от грома, или от покрова баннаго, или от купели водныя, или от гроба идолскаго, или отнюду же вемы или невемы, или от знаемых, или от незнаемых, и от непосещаемого места отлучися и пременися, устыдися образа, рукою Божиею созданнаго и воображеннаго, убойся воплощеннаго Бога подобия, и не сокрыйся в рабе Божием, имя рек, но жезл железный, и пещь огненная, и тартар, и скрежет зубный, отмщение преслушания тебе ожидает. Убойся, умолкни, бежи, не возвратися, ни сокрыйся со инем лукавством нечистых духов, но отъиди в землю безводную, пустую, неделанную, на ней же человек не обитает»[176].

Еще более выразителен другой фрагмент молебна: «Запрещает тебя Господь, диаволе, страшным Своим именем: устрашися, вострепещи, убойся, разлучися, потребися, бежи, падый с небесе, и с тобою вен лукавии дуси: всякий дух лукавый, дух нечистоты, дух лукавства, дух нощный и дневный, полуденный и вечерний, полунощный, дух мечтанный, земный или водный, или в дубравах, или в трости, или в стремнинах, или во двупутиях и в трепутиях, во езерах или реках, в домех, во дворех и в банех преходяи и вреждаяи, и изменяяи ум человеческий вскоре. <…> Отлучитеся от раба Божия (от рабы) имя рек: от ума, от души, от сердца, от утроб, от чюветв и от всех удов его (ея), во еже быти ему (ей) здраву и всецелу и свободну знающу своего Владыку и Зиждителя всех – Бога»[177].