Протокол - Жан-Мари Густав Леклезио

и голос его звучал куда уверенней; потом он вылез на берег и направился к матери; проходя мимо Адама, он сбил на землю газету и потом то и дело оглядывался и смотрел Адаму в спину маленькими глазками из-под тяжелых век; добравшись до цели, он потянул на себя полотенце, сел и тут же обо всем забыл.

В скором времени Адам покинул пляж и быстрыми шагами направился к ближайшему почтовому отделению. Он подошел к окошку «До востребования», и оператор выдал ему пухлый конверт, на котором было написано от руки:

Адаму Полло,

До востребования,

отделение № 15 и адрес.

В помещении было прохладно, Адам не знал, куда пойти, и решил прочесть письмо. Он пристроился на банкетке у стола, где лежали справочники подписных изданий. Сидевшая рядом девушка заполняла бланк перевода. Она испортила несколько штук, пытаясь что-то подсчитать в уме, и обливалась потом, судорожно сжимая в пальцах рекламную ручку на эластичном шнурке.

Адам развернул письмо, написанное размашистым почерком на трех страницах. Буквы, напоминавшие скорее рисунки или иероглифы, были выведены уверенной неженской рукой, привычной к плоским поверхностям, в том числе — к листам бумаги. Определенная прихотливость в расположении букв и наклон конечных «s» были свидетельством нежности и воодушевления, а может, автор нервничал: неприятно писать «в никуда», не зная, прочтут твои слова или нет; письмо нужно будет читать между строк, как простенькую, но хитрую загадку; незыблемую, как выгравированная на стене надпись, послание от смертного, не подвластное действию времени, ясное, как дата на документе, и темное, как путь в лабиринте.

Письмо, пришедшее «до востребования», больше недели пролежало в ячейке.

19 августа

Мой дорогой Адам!

Ты не представляешь, как мы удивились, обнаружив в почтовом ящике твою записку. Мы очень удивились, поверь. Ничего подобною мы не ожидали и не были готовы ни к тому, что ты совершил, ни к тому, как ты нам об этом сообщил. Надеемся, ты ничего от нас не скрываешь и за всем этим не кроется ничего серьезного. Хоть нам и не понравилось, что ты так мало доверяешь своим родителям. Знай, мы очень переживаем и горюем.

Твой отец решительно не хотел писать тебе до востребования, как ты просил в записке. Мы долго спорили, и я, как видишь, пошла против его воли и решила потрафить твоему капризу.

Интуитивно я ощущаю, что поступаю опрометчиво, потому что не знаю, что сказать. Мне бы хотелось поговорить с тобой в спокойной обстановке, узнать причины твоего поступка, понять, в чем ты можешь нуждаться. Письма, да еще написанные украдкой, не лучший способ объясниться, но я уступаю твоему настоянию. Попытаюсь выдержать дружеский тон, чтобы ты осознал всю абсурдность своего поведения, вселившую в наши души мучительную тревогу. Какими бы ни были твои намерения и чем бы ты ни занимался, ответь, как только получишь это письмо. Расскажи, почему ушел, не сказав нам ни слова, где сейчас живешь и можем ли мы хоть что-нибудь для тебя сделать. Только так ты успокоишь и утешишь нас. Сделай это для меня, Адам, больше я ни о чем не прошу.

Я положила в конверт записку, которую ты оставил нам уходя. Перечти и поймешь, как мало она нас успокоила. Мы не были готовы. Ты ни разу ни словом не обмолвился о желании попутешествовать или взять отпуск. Нам казалось, что ты устал и захочешь отдохнуть вместе с нами за городом, в доме твоей тети. Знаю, мы об этом почти не говорили, но ты выглядел утомленным, и я не хотела тебя раздражать, памятуя, как сильно ты не любишь планировать что бы то ни было. Отпуск наш, как ты, вероятно, догадываешься, отменился.

Неделей раньше Филипп сообщил, что готов приехать к тете Луизе, как только позволит обстановка на работе, и провести август в кругу семьи. Твоему отцу удалось договориться об отпуске, и я, естественно, полагала, что ты тоже согласен. Я надеялась, что все будет, как прежде: вы с Филиппом выросли, но нам хватило бы и одного вечера, чтобы я забыла о том, сколько кому лет. И тут ты взял и разрушил все наши планы. Твой отец очень разозлился. Почему ты не поговорил с нами, Адам, почему не открылся хотя бы мне, своей матери, не попытался объяснить? Если тебе, по той или иной причине, непременно нужно было уехать и отсутствовать какое-то время, мы бы поняли, можешь быть уверен. И не стали бы противиться ___

А ну-ка, припомни, как пятнадцать или шестнадцать лет назад ты решил уйти из дома и я не возражала, хотя тебе было четырнадцать, а не двадцать девять, как сегодня. Я чувствовала, что тебе просто необходимо сбежать, хоть недолго побыть вдали от нас. Ссора у вас с отцом вышла, конечно, глупейшая, но я угадала, что дело не в разбитой синей вазе. Твой отец человек вспыльчивый, и тебе это известно — Его тоже мало волновала судьба этой синей вазы; но он решил, что ты хочешь посмеяться над ним, бросить ему вызов, вот и ударил. Он был не прав и извинился перед тобой — но вспомни, как поступила я. Догнала тебя на лестнице и попросила все взвесить — объяснила, что ты слишком молод и не готов к самостоятельной жизни, сказала, что будет правильней остыть и еще немного подождать. Неделю или две, а потом — если все-таки решишь уйти — поискать работу, например, пойти в подмастерья. Так ты сможешь жить один и сам себя обеспечивать, если таково твое твердое намерение. Ты хорошенько подумал и все понял. Немного поплакал от стыда и обиды, чувствуя, что проиграл сражение. Но я была счастлива, ведь ничего другого тебе не оставалось.

Вот я и не понимаю, милый Адам, почему на сей раз ты поступил иначе?

Почему не поговорил со мной? Я бы дала тебе совет — как тогда, в истории с вазой, попыталась бы помочь. Ты не представляешь, как расстроила меня твоя короткая сухая записка. Ты поставил меня перед фактом, не позволил поддержать тебя. Твой отец был в ярости — но не я. Мать не может вычеркнуть из памяти столько лет доверия и любви, мой мальчик. Мне очень жаль, что ты не подумал об этом, прежде чем уйти, — я ведь уверена, что ты не подумал, — но, надеюсь, все осталось в прошлом. Возвращайся домой, как только получишь мое письмо, и мы ни в чем не станем тебя упрекать — не попросим объяснений, — все будет забыто. Ты вырос, ты давно совершеннолетний и волен собой распоряжаться — мы об этом поговорим, если у тебя возникнет желание. Если не хочешь возвращаться сейчас, напиши нам длинное письмо, мне и отцу — Но умоляю, Адам, не обижай нас короткой, наспех нацарапанной за столиком кафе запиской. Не оставляй нас во власти родительской тревоги и разочарования. Напиши нам теплое письмо, Адам, докажи, что мы все еще твои родители, а не чужие люди, которых ты ненавидишь, — Расскажи, что намерен делать, где хочешь работать, как справляешься с делами, куда думаешь поехать, — Я читала в газетах, что в Экваториальной Африке и в Алжире требуются школьные учителя; платят немного, но это может стать хорошим началом, стартом для дальнейшей карьеры.

Кроме того, в Скандинавии требуются преподаватели-ассистенты, наверняка существуют и другие возможности — ты с твоими дипломами легко устроишься в одной из стран, а если решишь остаться здесь, снимешь комнату в городе, в любом квартале по своему выбору. Мы одолжим тебе денег — позже ты вернешь нам долг, будем видеться на неделе или ты станешь писать нам. Так мы будем знать, здоров ли ты, чем занимаешься, не нуждаешься ли в деньгах.

Пойми, Адам, такое положение не может длиться вечно, нужно разрушить выросшую между нами стену. Нельзя поддаваться эмоциям, действовать по первому побуждению. Рано или поздно тебе придется завязать дружеские отношения с кем-нибудь из нас — или начать общаться с чужими людьми. Ты сам будешь страдать от отсутствия друзей и сердечных привязанностей. И коль уж тебе все равно придется забыть о резкости и подозрительности в отношениях с людьми, почему бы не начать сейчас, с нами? Все, что мы с твоим отцом делали, призвано было побороть твою робость и неумение жить в обществе. Мы не хотим, чтобы другие осуждали тебя, ведь ты наша плоть и кровь и мы к тебе привязаны. Клан Полло, как ты когда-то его называл, должен остаться единым. Он не должен распасться, невзирая на присутствие в нем столь сложного элемента, как ты, — Прошу тебя, Адам, подумай о том, что мы являемся частицей чего-то нерушимого. Именно в этом духе мы воспитали Филиппа и очень хотели, чтобы и ты впитал эту идею.

Итак, мой дорогой Адам, ничто не потеряно — Если ты проявишь добрую волю, все может стать как раньше — Вопреки твоим представлениям, мы остаемся кланом Полло. Ты носишь имя и фамилию одного из наших предков. Прадедушку звали Антуан-Адам Полло — Ты должен быть важной составляющей этого клана, даже если поступаешь не так, как другие — даже если, вдобавок ко всему, выставляешь себя в смешном свете. Помни, Адам, есть тысяча способов сохранять единство. Ты можешь выбрать свой, и, будь уверен, я его приму.

Завтра же жду от тебя письма, длинного и нежного. Главное, напиши мне, в чем у тебя есть нужда — Я приготовлю для тебя немного денег и вручу их, как только мы увидимся; это позволит тебе продержаться, пока не начнешь зарабатывать сам. Кроме того, если захочешь, я соберу чистое белье, рубашки и костюм.