Человек для себя - Эрих Зелигманн Фромм

Суть этого взгляда сводится к следующему: любовь – это феномен изобилия; ее предпосылка – сила индивида, способного отдавать. Любовь есть утверждение и продуктивность, «ибо то, что она любит, она еще хочет – создать»[86]. Любовь к другому человеку добродетель, только если она порождается внутренней силой, но становится пороком, если это выражение основополагающей неспособности быть собой[87]. Как бы то ни было, факт остается фактом: Ницше оставил проблему взаимоотношения между любовью к себе и любовью к другим как неразрешенную антиномию.

Доктрина, согласно которой эгоизм есть величайшее зло, а любовь к себе исключает любовь к другим, ни в коей мере не ограничивается теологией и философией; она стала одной из стандартных идей, преподносимых в семье, в школе, в кинофильмах, в книгах, да и вообще во всех средствах массового внушения. «Не будь эгоистом» – фраза, которую вдалбливают миллионам детишек, поколение за поколением. Ее значение несколько расплывчато. Большинство людей сказали бы, что не следует быть эгоистичным, невнимательным, безразличным к другим. На самом деле она обычно значит больше. Не быть эгоистом – значит, не делать того, что хочешь, пожертвовать своими желаниями ради желаний власти. Призыв «не быть эгоистом» в конечном счете столь же двусмыслен, как и в кальвинистском учении. Помимо своего очевидного значения, он означает «не люби себя» – подчини себя чему-то более важному, чем ты сам, внешней силе или ее интернализации – «долгу». Формула «не будь эгоистом» делается одним из наиболее мощных идеологических инструментов подавления спонтанности и свободного развития личности. Под давлением этого лозунга человек должен всем жертвовать и полностью подчиняться: только те действия объявляются «бескорыстными», которые служат не самому индивиду, а кому-то вне его.

Эта картина, повторим, в определенном смысле одностороння. Помимо доктрины, призывающей не быть эгоистом, в современном обществе пропагандируется и прямо противоположная: помни о своей выгоде, действуй так, как лучше для тебя, – так ты принесешь наибольшую пользу и всем другим. Фактически идея о том, что эгоизм – основа общего благополучия, есть тот принцип, на котором построено общество конкуренции. Удивительно, что два таких кажущихся противоречивыми принципа могут бок о бок существовать в одной культуре; впрочем, сомневаться в этом факте не приходится. Одним из следствий такого противоречия является растерянность индивида. Разрываясь между двумя доктринами, человек сталкивается с серьезными препятствиями в процессе интеграции личности. Эта дезориентация – один из самых значимых источников замешательства и беспомощности современного человека[88].

Положение, согласно которому любовь к себе идентична «эгоизму» и является альтернативой любви к другим, пронизывает теологию, философию и общественную мысль; та же доктрина, изложенная научным языком, нашла отражение в фрейдовской теории нарциссизма. Концепция Фрейда предполагает фиксированное количество либидо. У младенца вся энергия либидо, которой ребенок располагает, обращена на самого ребенка; эту стадию Фрейд называет «первичным нарциссизмом». В процессе индивидуального развития либидо смещается с собственной личности на другие объекты. Если «отношения с объектом» блокируются, либидо перестает направляться на объект и обращается на собственную персону; это называется «вторичным нарциссизмом». Согласно теории Фрейда, чем больше любви я адресую внешнему миру, тем меньше ее остается для меня самого, и наоборот. Таким образом, Фрейд описывает феномен любви как обеднение любви к себе, потому что все либидо направлено на объект вне самого человека.

Возникают вопросы: подтверждают ли психологические наблюдения тезис о том, что существует изначальное противоречие и взаимоисключающие отношения между любовью к себе и любовью к другим? Является ли любовь к себе тем же феноменом, что и эгоизм, или же они противоположности? Кроме того, является ли эгоизм современного человека действительно заботой о себе как об индивиде со всеми его интеллектуальными, эмоциональными и чувственными возможностями? Не превратился ли «он» в придаток к своей социоэкономической роли? Идентичен ли эгоизм человека любви к себе и не вызван ли он как раз отсутствием таковой?

Прежде чем мы начнем обсуждение психологических аспектов эгоизма и любви к себе, следует подчеркнуть логическую неувязку в утверждении, что любовь к другим и любовь к себе взаимоисключающи. Если добродетель заключается в том, чтобы любить ближнего как человеческое существо, также добродетелью, а не грехом должна быть моя любовь к себе, поскольку я тоже человеческое существо. Не существует такого представления о человечестве, которое исключало бы меня из числа людей. Доктрина, которая утверждала бы такое исключение, является внутренне противоречивой. Идея, выраженная в библейской заповеди «Возлюби ближнего своего, как самого себя», предполагает, что уважение к собственной целостности и уникальности, любовь к себе и понимание себя не могут быть отделены от понимания, уважения и любви к другому человеку. Любовь к моей собственной личности неразрывно связана с любовью к любой другой личности.

Теперь мы подошли к основным психологическим предпосылкам, на которых строятся выводы из сказанного. Вообще говоря, эти предпосылки таковы: не только другие, но и мы сами есть «объект» наших чувств и отношений; установки касательно других и касательно нас самих, будучи вовсе не противоречивыми, являются исходно взаимосвязанными. Применительно к обсуждаемой проблеме это значит, что любовь к другим и любовь к себе не альтернативны. Напротив, установка на любовь к себе обнаруживается у всех, кто способен любить других. Любовь в принципе неделима в том, что касается связи между «объектами» и собственным Я. Искренняя любовь есть выражение продуктивности и предполагает заботу, уважение, ответственность и знание. Это не «аффект» в смысле увлечения кем-то, а активное стремление к росту и счастью любимого человека, коренящееся в собственной способности любить.

Любовь есть выражение силы любить, и любовь к кому-то – это актуализация и концентрация этой силы в отношении одного человека. Неверно, как следует из идеи романтической любви, что в мире существует всего один индивид, которого можно полюбить, и что величайшая удача в жизни – этого одного найти. Неверно и то, что если такой человек будет найден, любовь к нему (к ней) приведет к отказу от любви к другим. Сам факт того, что любовь испытывается лишь к одному человеку, свидетельствует о том, что это не любовь, а симбиотическая привязанность. Основное подтверждение любви заключается в том, что она направлена на любимого как на воплощение истинно человеческих качеств. Любовь к одному человеку предполагает любовь к человеку как таковому. Тот вид «разделения труда», как называет это У. Джемс, когда человек любит членов своей семьи, но не испытывает никаких чувств к «чужаку», есть признак основополагающей неспособности любить. Любовь к человеку вообще является, как это часто считается, не абстракцией, возникающей после любви