Месть прошлого (СИ) - Гичко Екатерина

– Ты закончила? – строго вопросила госпожа Елалия и шагнула было к дочери, но споткнулась, столкнувшись с тяжёлым взглядом дворецкого.

Мариш видел, как испуганно расширились её зрачки, почувствовал изменившийся запах через густое облако духов, но сарена предпочла скрыть страх за недовольно поджатыми губами.

– Она ещё не закончила, – вкрадчиво ответил дворецкий и добавил, – госпожа.

– Вот как, – женщина судорожно сглотнула, но более ничем не показала, в какую дрожь её вводил слуга. – Что ж, пусть старается.

И, развернувшись, решительно удалилась.

Дверь за ней закрылась, и Лоэзия грустно посмотрела на Мариша.

– Я не напишу так красиво, как хочет мама. Значит, гулять меня не пустят.

Дворецкий посмотрел на печально опущенную головку и вдруг подумал, что дети умеют забираться в сердца и занимать все мысли. Сам он никогда не задумывался о том, чтобы заиметь семью. Сперва его семьёй был род, которому Мариш служил, а после трагической гибели всех его членов оборотень нашёл смысл в борьбе против гнилой власти. За четыре века разбойной жизни мужчина очерствел сердцем в убийствах, грабежах и насилии, жалел женщин и детей только лишь из-за того благородства, что вложил в него при воспитании отец и которое было с ним во время всего служения семье Илаший. Мариш даже не представлял, что когда-нибудь размягчеет настолько, что захочет быть хорошим в глазах маленькой девочки.

– Мы погуляем, – Мариш склонился над столом и притянул чистый лист бумаги. – Сидеть дома вредно, это скажет любой лекарь.

Взяв перо, оборотень подумал, переложил перо в левую руку и начал быстро выводить по бумаге строки. Лоэзия, ошеломлённо распахнув рот, с восторгом наблюдала, как стройненько ложатся буковки.

– Всё, госпожа, – Мариш выпрямился, с достоинством оправился и сгрёб со стола работу самой Лоэзии: улики им не нужны. – Можем идти гулять.

– Ура! – малышка вскочила и обняла его за ногу.

А Мариш с досадой подумал, что если бы у него была дочь, то он бы сам сидел с ней и учил её письму, а не поручал это бывшему преступнику. Точнее, даже не бывшему…

И почему смерть такой дряни должна кого-то расстраивать?

Мариш с искренним непониманием посмотрел на задыхающегося сарена, но хватку всё-таки ослабил. Триий жадно вдохнул, выпучил глаза, но разразиться гневной отповедью не рискнул.

– Серьёзно? – едва слышно прошептал Мариш. – Ты её отец?

Ноздри сарена разгневанно шевельнулись, но он всё ещё находил в себе терпение молчать.

– Мне хотелось бы, чтобы тебя просто не было, – искренне выдохнул дворецкий.

– Да как смеешь… – сквозь зубы начал Триий, но Мариш перебил его.

– … с тобой так говорить? А кто ты, Триий? Тряпка ты. Общество, хайнес, твои якобы благородные друзья… Ты живёшь так, как они тебе скажут. Ты живёшь той жизнью, которую они считают прекрасной, хотя она говно. Хайнес прогнулся под Шереха, ты прогнулся под хайнеса и впустил в свой дом меня и отдал под мой присмотр дочь. Мне. Головорезу. Нормальный мужик вцепился бы в глотку и хайнесу, и Шереху, а ты поджал яйца и уступил свою территорию мне.

Дворецкий разжал пальцы, и сарен закашлял. Гнев на лице Триия сменился страхом. И недоумением.

– Если я не найду Лоэзию, дом Бодый прекратит своё существование, – в тишине кабинета эти слова прозвучали, как зловещее пророчество.

Губы Мариша раздвинулись в усмешке-оскале, и он добавил:

– Если честно, давно хотел этим заняться.

Глава 17. Злодей и его нежная жертва

Сперва Лоэзия отчаянно кричала, молотила кулачками по спине похитителя, пихала его коленками, молила прохожих о помощи, но потом выбилась из сил, поняла, что их никто не видит, и разрыдалась. А к тому моменту, когда они добрались до ворот, ещё и замёрзла. Злодей не додумался прихватить плащ для неё или хотя бы одолжить свой.

– Пусти меня!

После того, как они с досадной лёгкостью вышли через западные городские ворота прямо перед глазами позёвывающей стражи, у Лоэзии открылось второе дыхание, и она опять завозилась.

– Когда Мариш найдёт тебя, он… – девушка запнулась, но всё же предположила самое страшное, – он переломает тебе ноги!

Похититель только плечом дёрнул и продолжил идти вперёд.

– Ну простите меня! – перепуганная девушка опять расплакалась. – Я не хотела его глотать. Это как-то само вышло. У папы ещё много этих документов, он… Мариш отдаст вам их. Только отпустите меня, пожалуйста…

Тёмный не обратил на мольбы никакого внимания. Лоэзия утёрла рукавом катящиеся слёзы и, закусив губы, попыталась перестать реветь, но ничего не вышло, и она опять начала тихо всхлипывать.

– Мне страшно, господин… Мне так страшно… Я очень вас боюсь…

Ёрдел наконец обратил внимание на дрожь, которая сотрясала хрупкое тело его добычи, и призвал силы, с трудом вспоминая плетение тепла. Лоэзия испуганно вздрогнула и перестала всхлипывать. Ощутив резкую волну жара, девушка решила, что ей стало плохо, но дурнота не появилась, и она подумала, что это организм так борется с трудностями.

Когда они добрались до леса и вошли под сень деревьев, ночь уже накрыла плотным пологом мир и щедрой рукой рассыпала по небу весело мигающие звёздочки. Плакать Лоэзия устала и теперь прерывисто вздыхала, иногда икала и пыталась как можно незаметнее шмыгать носом. Даже молчаливый похититель пугал её уже не так сильно.

– М-мы куда? – оказавшись под мохнатыми еловыми лапами, закрывшими звёздное небо, девушка обеспокоенно опёрлась руками о спину тёмного и осмотрелась. – Господин? Вы убьёте меня здесь и… и… закопаете под корнями?

Когда она была маленькая, Юдриш часто рассказывал ей страшные сказки, за что получал нагоняи от Мариша. Лоэзия обожала эти рассказы, но сейчас она вдруг поняла, чем был недоволен дворецкий: острые детские воспоминания вызывали леденящий ужас.

Ёрдел не счёл нужным развеивать эти странные опасения. Сама сообразит, что возиться с промёрзшей землёй – та ещё радость.

Лоэзия, даже не подозревающая, что ей стоило бы догадаться о практической неразумности своих предположений, опять затряслась. Может, и заплакала бы, да слёз не осталось.

Оказавшись в лесу, Ёрдел почувствовал себе немного увереннее и расслабился. Здесь-то он знал каждую нору, и не нужно было думать, куда же свернуть. Домик-развалюшка, построенный невесть кем и непонятно для каких целей, показался только через полчаса. Девчонка на плече хаги уже вся извертелась, то приподнимаясь, то опять свешиваясь вниз головой.

– Где мы? – испугалась Лоэзия, услышав жуткий скрип.

Ёрдел молча переступил порог, с тем же жутким скрипом закрыл за собой дверь и, в три шага миновав тёмные сени, вошёл в такую же тёмную комнату. К потолку взмыл рой пронзительно-белых светляков, и девушка увидела полуразвалившуюся печь, грубый деревянный стол, кособокий табурет и что-то покосившееся и отдалённо похожее на шкаф. Хаги развернулся, и Лоэзия успела заметить шаткую лестницу, ведущую, наверное, на чердак. Мужчина прошёл в другую комнатку и уже здесь поставил свою добычу на пол. Та покачнулась – голова закружилась – и тут же отскочила.

Собрав всю смелость, что у неё только была, Лоэзия с отчаянием решила, что не сдастся. Она будет бороться! Она… она будет драться! Когда ей было десять, Юдриш пробовал обучить её бою, но матушка устроила скандал и Маришу пришлось наложить запрет. Но она кое-что помнила! И вообще, она оборотень! У неё есть когти! Сейчас она обернётся и заклюёт обидчика! В голове, правда, царила такая круговерть, что обратиться к зверю не вышло. Сжав кулачки, девушка воинственно подняла их к самому лицу и грозно выкрикнула:

– Только подойди, и я ударю!

Ёрдел подходить не думал. Всё его внимание занимала печь, в этой комнате она выглядела ещё более-менее прилично. Сам он никогда не топил дом, привыкнув к постоянному холоду, но ребёнку нужно тепло. Интересно, труба для печи обязательна? Услышав дрожащий голос, хаги перевёл взгляд с полуразрушенного предмета своих мыслей и спокойно осмотрел девчонку. Та стояла, согнув ноги и подняв кулачки чуть ли не к носу. Коленки у неё дрожали, локти тоже, и, казалось, дунь на неё, и ноги в разные стороны разъедутся.