Северный полюс - Роберт Пири

Когда нарезано достаточно блоков, один эскимос становится в центре предполагаемой постройки, для которой обычно выбирается покатый снежный нанос, а его товарищи начинают подносить блоки и укладывать их впритык, по эллиптической окружности; при этом эскимос в центре подгоняет глыбы одну к другой с помощью ножа для резки снега.

Второй ряд укладывается на первый, с легким наклоном вовнутрь, затем, по восходящей спирали, укладываются последующие ряды, причем наклон все увеличивается. Каждый блок удерживается на месте двумя соседними, и в конце концов в крыше остается лишь отверстие, которое заполняется одним блоком. Этот блок изготовляется человеком, находящимся внутри иглу. Он просовывает блок в отверстие торцом вперед, переворачивает его, просунув руки сквозь крышу, опускает на место и отесывает ножом, так что в конце концов блок плотно входит в отверстие и, наподобие замкового камня, запирает свод постройки, которая своими общими пропорциями весьма напоминает пчелиный улей.

У подножия дома прорезается отверстие, как раз впору пролезть человеку, и весь лишний снег из иглу выбрасывается наружу. В задней, более широкой части дома покатый снежный пол выравнивается — это возвышение для сна, а снег спереди выгребается на фут или больше, чтобы было где стоять и разместить керосинки. Затем в иглу подают спальные и кухонные принадлежности, кормят и привязывают на ночь собак, и люди заползают внутрь. Вход закрывается большим снежным блоком, отесанным ножом-пилой таким образом, чтобы плотно подходить к отверстию, и на этом подготовка к ночлегу заканчивается.

Вскоре после того, как зажигаются керосинки, в иглу становится сравнительно тепло. Люди в Арктике, вымотанные долгим переходом, как правило, засыпают легко. Бессонница решительно не является бичом Арктики.

В санные поездки мы не берем с собой будильников. Тот, кто просыпается первым, смотрит на часы и, если пора снова трогаться в путь, будит товарищей. После завтрака лагерь сворачивается и отряд отправляется дальше.

В свою последнюю экспедицию зимой я не принимал участия в полевой работе, а оставался на корабле, уточняя и усовершенствуя план весенней кампании — санного марша к полюсу.

Я изучал новый тип саней Пири, вносил улучшения в детали одежды и экспериментировал с новой моделью спиртовой печки, предназначенной для весенней работы, определяя оптимальный расход спирта, оптимальные размеры кусков льда для растопки, и так далее. Кроме того, если учесть, что вес является важнейшим фактором в санном походе, необходимо было тщательно подбирать снаряжение, чтобы получить максимум отдачи при минимальном весе и объеме. Часы досуга я посвящал набивке чучел животных, используя для этого новый метод.

В середине ноября над люком главной палубы «Рузвельта» был построен большой иглу, названный студией, и мы с Борупом начали экспериментировать с фотоаппаратом, чтобы получить моментальные снимки эскимосов. Эскимосы уже привыкли видеть своих фальшивых двойников на бумаге и терпеливо позировали. Кроме того, удалось получить несколько хороших снимков при лунном освещении, варьируя выдержки от десяти минут до двух-трех часов.

В свою последнюю экспедицию я не позволял себе предаваться ни мечтам о будущем, ни надеждам, ни страху. В экспедицию 1905–1906 годов я слишком много мечтал, и урок не пропал даром. Слишком часто в прошлом я оказывался лицом к лицу с непреодолимыми препятствиями. Поэтому всякий раз, ловя себя на том, что строю воздушные замки, я либо наседал на какую-нибудь работу, требующую сосредоточенного внимания, либо укладывался спать. Особенно трудно было отогнать от себя мечты во время моих одиноких прогулок по подошве припая под арктической луной.

Вечером 11 ноября наблюдалась параселена — два отчетливых гало [84] и восемь ложных лун в южной части неба. Этот феномен, объясняемый наличием в воздухе ледяных кристаллов, нередко можно наблюдать в Арктике. На этот раз внутреннее гало имело одну ложную луну в зените, одну в надире [85] и по одной справа и слева. Четыре другие ложные луны размещались по окружности внешнего гало.

Летом нам доводилось наблюдать паргелий — аналогичное явление вокруг солнца. Ложные солнца — или солнечные собаки, как их называют матросы, мне случалось видеть так близко от себя, что, казалось, нижнее из них вот-вот упадет между мною и снежным сугробом в 20 футах поодаль; поворачивая голову, я мог сделать так, что оно исчезало и появлялось вновь. Подойти ближе к горшку с золотом, который якобы можно найти у основания радуги, мне еще ни разу не удавалось.

Ночью 12 ноября паковый лед пролива, более двух месяцев словно не замечавший нашего назойливого присутствия, поднялся в гневе и попытался вышвырнуть нас на столь же негостеприимный берег.

Весь вечер ветер постепенно набирал силу, и примерно в половине двенадцатого корабль стал жаловаться, поскрипывая, постанывая и что-то бормоча про себя. Лежа на койке, я прислушивался к гудению ветра в снастях; светившая в иллюминатор луна заполняла каюту смутными тенями. Около полуночи к издаваемым кораблем звукам стал примешиваться другой, более зловещий скрежет льда в проливе.

Я поспешно оделся и вышел на палубу. Вода прибывала, как в наводнение, мимо оконечности мыса неудержимо двигался лед. Лед между нами и паком в проливе гудел и стонал под все нарастающим давлением. При свете луны мы увидели, как пак стал разламываться и громоздиться у самого края припая, и через несколько минут масса льда с яростным ревом разрешилась беспорядочной мешаниной ледяных махин — одни вздыбились, другие ушли в воду. В 20 футах от корабля у кромки припая образовалось торосистое нагромождение в 30 футов высотой. Эта хаотическая масса все росла и росла и неотступно придвигалась к кораблю. Сидевший на мели правый бок судна был продавлен и надвинут на ледяную глыбу, находившуюся у нас под кормой с правого борта. Корабль вздрогнул, но глыба не пошевелилась.

По мере того как нарастал прилив, сжатие и подвижки льда продолжались, и менее чем через час с того момента, когда я вышел на палубу, огромный обломок айсберга притиснулся к борту «Рузвельта». С минуту казалось, что корабль нацело выбросит на сушу.

Вся команда была поднята на ноги. Мы затушили все огни на борту. Я не боялся, что судно будет раздавлено, но не исключалась возможность, что оно будет положено набок, и от углей, высыпавшихся из печки, вспыхнет пожар этот ужас полярной ночи. Эскимосы не на шутку испугались и затянули свои душераздирающие причитания. Несколько семей собрали пожитки, и через несколько минут женщины и дети спрыгнули с корабля на лед и направились к ящичным домам на берегу.

Напор льда возрастал, крен «Рузвельта» на левый борт, в сторону берега, продолжал увеличиваться. В половине второго ночи, с началом отлива, подвижки льда прекратились, но корабль выпрямился уже только весной. Температура в ту ночь была 25° ниже нуля [86], но нам было совсем не холодно.

Иглу, в котором Марвин проводил наблюдения над приливами и отливами, раскололся надвое, но, несмотря на это, Марвин продолжал наблюдения, так как они в эту ночь представляли особый интерес. Чуть только лед угомонился, мы послали двух эскимосов поправить иглу.

Как ни странно, ни с кем из эскимосов не случился от испуга припадок пиблокто, а одна из женщин, Атета, как мне сказали, спокойно продолжала шить в помещении эскимосов в течение всего ледового возмущения. Однако после этого случая несколько эскимосских семей перешли жить в ящичные дома и снежные иглу на берегу.

Зимние ветры Дальнего Севера едва ли может представить себе тот, кто не испытал их на себе. Моя последняя зима на мысе Шеридан была менее суровой, чем зима 1905–1906 годов, но мы все же пережили несколько бурь, напомнивших нам былое. Самыми холодными являются северный и северо-западный ветры, дующие вдоль побережья, однако по абсолютно сумасшедшей ярости здешние южные и юго-западные ветры, сваливающиеся с прибрежных гор, как стена воды, не имеют себе равных по силе во всей Арктике.

Иногда буря подкрадывается исподволь, начинаясь северо-западным ветром, который непрерывно нарастает и переходит в западный, а затем в юго-западный. Ветер с каждым часом становится яростнее, пока не начнет подхватывать снег прямо с земли и с подошвы припая и нести его слепящими горизонтальными полосами над кораблем. В такое время на палубе невозможно ни устоять на месте, ни передвигаться, разве только хватаясь за поручни, а света ламп, как бы ни были сильны рефлекторы, не видно в этом снежном водопаде уже на расстоянии десяти футов.

Когда буря застигает отряд в поле, люди остаются в иглу до тех пор, пока стихия не угомонится. Если иглу поблизости нет, они при первых признаках надвигающейся бури как можно скорее принимаются строить снежный дом, а если времени для этого нет, отрывают пещеру в сугробе.