Остроумие мир. Энциклопедия - В. Артемов

— Господин Фонтенель, — окликнула его красавица, — таковы-то ваши любезности, которые вы мне недавно расточали! Вы проходите мимо, даже не взглянув на меня!

— Сударыня, — ответил ей умный старец. — Я потому и не взглянул на вас, что мне было необходимо пройти мимо, ибо если бы я взглянул, то разве был бы в силах пройти мимо!

* * *

Когда престарелому Иоганну Вольфгангу Гете сообщили, что умер его семидесятилетний друг, он сказал:

— Я удивляюсь, как это у людей не хватает характера жить дольше.

* * *

Гете прогуливался в парке Веймара. На дорожке, где мог пройти лишь один человек, ему встретился критик, который остро критиковал его произведения. Когда они сблизились, критик чванливо сказал:

— Я никогда не уступаю дорогу дуракам!

— А я наоборот, — ответил Гете и, улыбаясь, сделал шаг в сторону.

* * *

Увидев двух ссорящихся, Гете сказал: — Из двух ссорящихся виновен тот, кто умнее.

* * *

Бомарше был подвергнут герцогом Шонем грубому оскорблению, чуть ли даже не прибит им. Однако он стерпел и не вызвал обидчика на дуэль. Через некоторое время после того его вызвал на дуэль актер Дабдаш.

— Я отказывался драться с людьми почище его, — спокойно сказал Бомарше и отказался от дуэли.

* * *

Бомарше был сын часового мастера и сам долго занимался делом отца. Когда же потом он появился при дворе уже в роли знаменитого писателя, его старались уязвить напоминаниями о его ремесле. Так, однажды, когда он, парадно одетый, проходил по галерее версальского дворца, его остановил кто-то из придворных и сказал:

— Ах, господин Бомарше, как это кстати, что я вас встретил! Взгляните, пожалуйста, что такое сделалось с моими часами.

— С удовольствием, — отвечал Бомарше, — но я, предупреждаю вас, очень неловок, у меня все из рук валится.

Считая эти слова за признак смущения и желание отделаться, придворный стал еще пуще приставать, и Бомарше, наконец, взял его часы, но тотчас же, как бы нечаянно, брякнул их о каменные плиты галереи. Он, конечно, извинился, но напомнил еще раз, что он предупреждал о своей неловкости, и затем спокойно отошел. Шутник оказался чувствительно наказанным за свое желание поиздеваться.

* * *

Одна из комедий Бомарше, «Два друга», жестоко провалилась. В это время ему случилось однажды быть в одной компании, где присутствовала знаменитая артистка из оперы, Софи Арну. Желая, ради утешения, пройтись насчет оперного театра, Бомарше сказал ей:

— У вас отличный зрительный зал, но вы со своим «Зороастром» провалитесь, и ваш театр будет пуст.

— Извините, — спокойно ответила Арну, — ваши «Два друга» отправят к нам всю свою публику.

* * *

Та же Арну, изумляясь удаче, которая иногда поразительно улыбалась Бомарше, говорила про него:

— Поверьте мне, он будет повешен, но веревка оборвется!

* * *

Арну не блистала хорошим голосом. Однажды какой-то врач, слушая ее пение, заметил:

— Это самая блестящая астма, которую мне когда-либо случалось слушать!

* * *

У Софи Арну одно время была связь с графом Лорагэ, но ветреный граф влюбился в другую актрису и откровенно признался в своей неверности Софи Арну. Та приняла факт весьма философски, без всяких сцен, напротив, следила с участием за успехами своего друга. И вот однажды граф поведал ей свое горе: каждый раз, когда он бывает у нового предмета обожания, он встречается там с упорным соперником, с каким-то мальтийским рыцарем. Он не скрыл от Софи, что очень боится этого мальтийца.

— Еще бы, — заметила Арну, — как вам его не бояться, ведь мальтийский орден прямо и учрежден для борьбы с «неверными»…

* * *

Софи Арну, с ее умом и сценической опытностью, хорошо понимала, что такая вещь, как «Женитьба Фигаро», наверное, станет в ряд знаменитых пьес и обойдет театры всего мира. Но другие, менее опытные или завистливые люди усердно твердили, что комедия Бомарше слаба и, наверное, провалится.

— Да, провалится, — сказала на это Софи, — раз сорок подряд.

* * *

Арну однажды пригласила в себе на ужин несколько человек из высшей знати. В то время за сборищами зорко следили, и полицейский префект, узнав об ужине, вызвал актрису к себе и потребовал, чтобы она назвала имена всех приглашенных ею гостей.

— Я забыла, кого звала, — отвечала Арну.

— Ну, полноте, такая женщина, как вы, должна твердо помнить подобные вещи!

— О да, ваше превосходительство, — отвечала Арну, — но перед таким, как вы, я становлюсь уже не такая, как я.

* * *

Во времена Арну случилась наделавшая шуму дуэль Бюзасуа с принцем Нассау. Рассказывая о ней, говорили, что первый из них очень долго уклонялся от поединка, и удивлялись этому, потому что он считался настоящим артистом фехтования.

— Что ж тут удивительного, — заметила Арну, — таковы все знаменитости и таланты — любят, чтоб их упрашивали.

* * *

У дочери Софи Арну, г-жи Мюрвиль, спросили однажды, сколько лет ее матери.

— Ей-Богу, не знаю, — отвечала она, — мама каждый год сбавляет себе по году, так что скоро я буду старше ее!

* * *

Вспоминая часто о своей ранней молодости, Софи Арну говорила:

— Славное было время! Я тогда так бедствовала.

* * *

Рассорившись со своим возлюбленным, графом Лорагэ, Софи Арну отправила к его жене все, что от него имела: золото, бриллианты, наряды, карету и в ней двух детей, которых она имела от Лорагэ.

* * *

Мольеровский «Тартюф» имел при первом представлении большой успех, и когда его поставили на следующий день, зрительный зал был переполнен. Но перед самым представлением явился посланный от президента парламента Ламуаньона с извещением, что пьеса запрещена. Тогда Мольер, выйдя к публике, сказал:

— Милостивые государи, мы хотели сегодня представить вам «Тартюфа», но господин президент не хочет, чтоб мы его представляли.

Это знаменитое слово считается образцовым примером так называемой амбифологии, т. е. попросту говоря, двусмысленности.

* * *

Когда появился на сцене мольеровский «Мнимый рогоносец», какой-то злополучный супруг узнал себя в герое и ужасно сердился на Мольера, собираясь жестоко отомстить ему.

— Полноте, — успокаивал его кто-то из друзей, — подумайте о том, что автор представил вас с наивыгоднейшей стороны: ведь вы не настоящий, а мнимый рогоносец!

* * *

Мольер был очень дружен с адвокатом Фуркруа. Этот человек отличался и славился необычайно мощным и зычным голосом. Однажды Мольер заспорил с ним, но его голос буквально исчезал в громовом голосе Фуркруа. Тогда, оборотясь к присутствовавшему при споре Буало, Мольер сказал:

— Ну, что тут возьмешь здравым суждением против такой глотки!

* * *

В театре происходила репетиция пьесы Мольера. Молодая, совсем еще неопытная актриса, которой приходилось изображать муки ревности и отчаяния покинутой женщины, передавала эту сцену совсем вяло в безжизненно, приводя этим в отчаяние автора драмы.

— Сударыня, — кричал Мольер ей в раздражении, — вы совсем не понимаете этой сцены. Поставьте же себя на место героини. Представьте себе, что вас покинул ваш любовник. Что бы вы стали делать?

— Взяла бы другого, — спокойно отвечала актриса.

* * *

Когда Мольер умер, к принцу Кондэ, очень любившему драматурга, явился какой-то неизвестный поэт, сочинивший эпитафию на гробницу Мольера. Он поднес ее принцу, конечно, в чаянии мзды. Узнав, в чем дело, и прочтя эпитафию, принц воскликнул:

— О Боже, сколь безмерно приятнее было бы, если б не вам пришлось писать мольеровскую эпитафию, а Мольеру эпитафию на вашу могилу!

* * *

Расин в спорах всегда держался чрезвычайно гордо и надменно, высказывал свои мнения, как непререкаемые истины, и этими манерами часто донельзя раздражал собеседников. Однажды, когда он спорил о чем-то с Деспрео и нападал на его произведения, последний воскликнул:

— Ну, хорошо! Пусть я буду лучше просто не прав, чем так кичливо прав!

* * *

Расин часто со смехом рассказывал об одном враче, с которым он советовался. Доктор, выслушав его и исследовав, предписал ему не есть мясного, не пить вина, не читать, вообще ничем усидчиво не заниматься и в заключение прибавил:

— А главное — будьте всегда спокойны, довольны и веселы!

* * *

Однажды герцог Орлеанский и кардинал Дюбуа собрались вместе куда-то на костюмированный бал, причем, чтоб их ни за что не могли узнать, оба переоделись самым невероятным образом и условились держаться друг с другом с усиленной фамильярностью. Дюбуа довел, однако, эту фамильярность до того, что пнул регента ногой.

— Друг мой, — заметил ему герцог, — ты уж чересчур стараешься, чтобы меня не узнали!

* * *

Регент (герцог Орлеанский) наложил на одну провинцию усиленные налоги. Депутат этой провинции, человек смелый и стойкий, одна из тех суровых личностей, которые в те времена уже появлялись изредка, словно предтечи будущих революционных вождей, чрезвычайно упорно отстаивал перед регентом интересы своих сограждан, почти угрожая регенту, если он не отменит налога. Удивленный и раздраженный такими речами регент сказал ему: