The офис - Андрей Донцов

– Тогда условия конкурса меняются: не рассказываешь анекдот – получаешь пулю в живот.

«А вот здесь уже пресс не поможет. Качай не качай», – взгрустнулось Борюсику.

– Ну, чего: жить будем – трави анекдот.

Борюсик лихорадочно пробежался по своим мозговым полушариям. Чего-чего, а анекдотов там не обнаружилось. Он вообще был не мастер запоминать анекдоты. Рассказывать их мог неплохо – но помнил не дольше одного дня. Пытался даже записывать в ежедневник, не раз представлял, что вот будут какие-нибудь судьбоносные с точки зрения карьеры посиделки, все будут рассказывать анекдоты и нельзя будет облажаться в ответственный момент и ничего не рассказать. Так и знал, что именно с этим попадет впросак. Учил же, учил…

– Ну, толстый, напрягись. – Милиционер угрожающе щелкнул затвором. – Считаю до десяти… Раз…

«Иван Васильевич… чего там портянки… у Петьки или у обоих?.. Нет, другое… дальше… б… лиса и волк… короче царь зверей… кто из них, там еще заяц был, – копался у себя в памяти Борюсик. – Это п…дец… что за голова… Нет анекдота про голову? Наверное, нет… Какой же последний я старался запоминать?»

– Шесть… семь…

«Бабы! Где они могут быть? В бане? Дома? У Василия Ивановича? И что? Не помню ни х… В фитнесе? Что они там делали? Пресс качали… а бонуса их, сук, лишили все равно».

– Девять…

– Начальник – пидорас! – громко воскликнул Борюсик.

– Так, хорошее начало… – согласился мент. – Дальше что?

– Начальник – пидорас: это раз, – задумчиво повторил Борис. И вдруг его словно осенило, и он забубнил отрывисто, боясь потерять спасительную нить воспоминаний: – Делятся они не просто на пидорасов… – заблеял Борюсик, в голове которого из какой-то погребенной глубоко в сознании рассылки по электронной почте всплывало что-то мутное. – Начальник – пидорас обычный говорит обычно: «Я тебя сейчас, Салтыков, трахну»; начальник – антипидорас говорит: «Я с тобой, Салтыков, трахаться не собираюсь»; начальник – пидорас-виртуоз заявляет обычно: «Я тебя, Салтыков, так отымею: не успеешь ни вздохнуть, ни пернуть»; а начальник – пидорас – поклонник Гагарина заявляет: «Я тебя сейчас трахну с работы так, что полетишь в космос без ракеты…» А есть еще…

– Ладно, залезайте, развел здесь нудятину…

Когда Борюсик взвалил Андрея на плечи, тот заметно потяжелел. Только при погрузке его в «уазик», Борюсик понял, что узбек умер.

«Все равно бы не успели… – подумал Борюсик. – Не простудиться бы самому».

Он посмотрел на свои красные обмороженные ноги. Он не стал ничего говорить милиционерам, боясь, что они оставят его здесь в лесу. Куда он пойдет босой с мертвым узбеком.

– Извини, брат, – Борюсик с трудом снял с трупа куртку, та, снятая с худосочного тела, еле-еле прикрыла часть его голого большого живота.

«Сейчас бы в Ангарске у мамы… Чай бы с малиной и медом – точно бы не заболел…»

Нужно было как-то согреться, как-то спасти себя в этом большом и злом мире. Столько потрясений свалилось на него в одночасье! Как же защитить свою ауру от всего этого? Он вспомнил, как в книге о Гарри Поттере волшебники оборонялись от дементоров воспоминаниями о сильных положительных эмоциях. Наверняка в этом что-то было и стоило попробовать. Он сосредоточился что есть силы.

Что же представить? Неужели как он лежит на простыне в васильках и семейных трусах и Ангелина выходит из ванной? А почему бы и нет? Главное, чтобы получилось и образовался этот… большой защитный шар… как его…

Сосредоточиться было, однако, нелегко. Неслабо их все-таки там в школе волшебников тренируют, чтобы вот так вот – раз! И в нужный момент собраться с мыслями.

Борюсику все больше представлялись почему-то страшные куклы, которые раскладывала Ангелина. Носастые, в капюшонах, похожие на смерть. Он больно ударился головой о железную стенку «уазика», тот подпрыгнул на каком-то ухабе. Борюсик почесал ушибленную голову и улыбнулся.

«Папуа!» – вспомнилось ему третье слово сына. Гордость разлилась по его груди.

– Не мамуа, б…дь! И не бабуа! А – папуа! – вслух произнес он. И подумал про себя: «Какие бабы дуры!»

– Это ты по-каковски там бормочешь? – через маленькое зарешеченное окошко брякнул милиционер. – Тоже чурка, что ли? А говорил, из Сибири…

И тут Борюсик чуть не сделал еще одну ошибку.

– Сам ты чурка московская, – бросил он милиционеру.

– Чего-чего, я не слышу? Губы, что ли, отморозил, толстопуз? Говори громче!

Борюсик вдруг вспомнил про сыновей и сразу захотел домой. Представил всех троих на фотке, сделанной в год, когда старший пошел в школу. Таких смешных, толстощеких, в одинаковых, почему-то в матросском стиле, кительках с белыми воротничками. Сколько сил положено, чтобы они с семьей оказались в Москве, и что будет с ними, если с Борюсиком что-нибудь произойдет?

Надо пробираться ближе к семье и как-то улаживать возникшее там напряжение. Только сейчас он понял, что многого добился и что ему не хочется, чтобы это все закончилось. Надо, чтобы это развивалось дальше. Ведь в Москву он приехал в первую очередь из-за детей. Жена с сестрами, может, преследовали и свои какие цели – покрасоваться около Кремля, сходить в бутик, увидеть живьем актера Чадова на сцене, – но для него семья стояла на первом месте. Вырастут и все трое станут москвичами. Даже маленький Денисик. Вон уже слова стал произносить. Что значит лечение. Кто бы им занимался в Сибири так, как здесь?

– Что ты там бормочешь? Оглох, что ли?

На самом деле Борюсик сидел и молился. Почему-то ему казалось раньше это так сложно. Просто взять и помолиться…

«Боже… Сделай так, чтобы это все было не зря…» Большой защитный шар обволакивал его голое промерзшее тело.

– Да так – анекдот вспомнил… – сказал он милиционеру.

– Ну давай – трави… Зря, что ли, мы тебя катаем… «Думай, голова, надо пробираться к дому… Давай, думай… Один анекдот – и мы дома…»

ЖЕСТКАЯ РУКА ОФИСА МАСЛОВ

Эти люди еще имели наглость предложить Ивану возглавить одно из политических движений. Старые вожди, измученные неудачами и финансовой зависимостью от кого ни попадя, тяжело переживали смену инвестиционных источников и теневых руководителей. Они уже не устраивали никого наверху и начинали надоедать тем, кто внизу. Поэтому вид они имели скорее комический, нежели харизматический. Их представители каждые полгода появлялись в кабинете у Ивана, в основном просили денег или напрямую, или завуалированно в виде «оказания помощи» тем или иным проектам, о которых «сейчас не хотелось бы говорить» и «по понятным соображениям их суть является серьезным секретом».

В результате таковой беспомощности движение становилось все более и более неуправляемым, на его благодатной почве вырастали полукриминальные и криминальные группировки, занимающиеся собственным творчеством, а по сути подрывающие на корню его возможный авторитет и влияние на общество. Тогда как Иван стремился видеть во всем этом конструктивное зерно.

Апофеозом идиотизма для Ивана стало убийство пятилетней туркменской девочки в Санкт-Петербурге. Гениальная акция! Безусловно вызывающая симпатии и поддержку по всей стране. Могут же некоторые довести все до полного абсурда.

А если – не дай бог – какой-нибудь его рубль дошел какое-то время назад до одного из этих придурков?

Позор! Позорище!

Уж не на продолжение ли подобных мероприятий у него до сих пор приезжают просить денег?

Самое же главное заключалось в другом. Даже если вы выбрали насилие, что уже само собой выбор странный, по своим милицейским каналам практически в любом городе Иван мог достать адреса куда более привлекательных объектов, чем мало в чем виновные дети. Есть куча вышедших вполне благополучно из тюрьмы насильников. В том числе насильников, чьи объекты не достигли совершеннолетия, приехавшие из стран, где тринадцатилетние девочки исторически вызывают у мужчин сексуальный интерес. А наши акселератки уже в одиннадцать выглядят как сформировавшиеся невесты для представителей азиатских деревень, наводнивших городские стройки. Это раньше, по рассказам знакомых Ивану криминальных авторитетов, таким людям в тюрьме не давали жить. А сейчас и система воровских понятий была разрушена. Никакого самоочищения внутри потока заключенных не происходило. Через пять-восемь лет никому не заметные живучие крысы новостроек снова выбрасывались в повседневную жизнь мегаполисов.

Шансов на то, что подобные фрукты испытают раскаяние в тюрьме, станут на путь истинный, изменят свой нравственный облик и упорядочат свои сексуальные отношения с представительницами прекрасного пола нужного возраста, – было очень мало.

Знал Иван и другое: если в первом случае жертве насильников, как правило, удается выжить, то после отсидки сметливый ум может открыть золотое правило – мертвые молчат. Мертвые не дают показаний. Убийц-насильников ищут в первую очередь среди тех, кто сначала был только насильником.