Император - Андрей Посняков
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
«Также сообщаю, любимый, что большие баркасы – как ты хотел – ходят по Волхову до Ладоги и обратно каждую среду и пятницу, а когда большая ярмарка – ежедневно. О других делах: московиты воду тайно мутят, но покуда, силы нашей убоясь, сидят смирно, на Заозерье я летом собираюсь – могилкам родным поклониться да проверить – как оно там? Все ж – родина. Да! Приезжал из Орды муж ученейший именем Карим Заурбек, хотел с тобой поговорить насчет векселей да бумажных денег, кои б и мы у себя на Руси, и они б в Орде заместо злата да серебра принимали, ибо уже невозможно купцам монет всяких изрядную толику за собою возить. Да не везде еще их и получишь, монеты-то, товар на товар, бедолаги, меняют, часто и ненужный, покуда деньгу где найдут».
«Здесь, в Европе, так же, – вспомнив разговор с Фуггером, усмехнулся Егор. – Права Еленушка – пора ассигнации вводить».
«Теперь – об уборных».
– О! Это правильно! Самый, пожалуй, важный вопрос. Гигиена!
«Указ я, о благостный муж мой, самый строгий издала, чтоб всем на даже и малых усадьбах выгребные ямы устроить, а у кого нету – тех пребольно батожьем бить».
«Да-а, – взяв со стола недопитую кружку с вином, князь восхищенно присвистнул. – Вот ведь, слава тебе, господи, повезло мне с женой. И красива – глаз не оторвать, и ума – палата, хотя, между прочим, блондинка. Впрочем, обидные про блондинок анекдоты – завистницы сочиняют, а дураки мужики подхватывают, особенно когда какую-нибудь юную златовласку за рулем крутой тачки видят. Обидно им, понимаете ли, завидно! Нет чтоб искренне восхититься красотою двойной – и машинной, и женской, – они ведь того стоят, наверное… А об уборных… Неплохо бы и здесь – батожьем! Очень даже неплохо – подкинуть идейку епископу?»
«А еще, по римскому древнему примеру, трубы в землю кладем – уборные с водосливом ставим, пока, правда, не каждому то по силам. В общем, работаем».
Егор закашлялся – вдруг сдавило грудь, до слез, почти до рыданий… Ленка. Ленка… Когда ж увидимся-то? Хотелось бы верить, что – скоро. Скоро… Но время-то идет – вот бы и не расставаться больше!
«В общем, работаем» – это ж его, Егора, фраза, княгинюшка ей от мужа своего научилась. Как и следующей, в письме последней:
«Люблю. Жду. Лена».
А сексуальную проблему – права женушка премудрая! – нужно было как-то решать. Князь, как и любой здоровый мужик, похаживал, конечно, в баню, но туда и приезжие частенько заглядывали – а что они с собой принесут, чем наградят банных дев? В Италии, между прочим, сифилис – почти эпидемия, это уже не говоря о чем попроще. Ничего пока еще толком лечить не умели! Вожников, правда, надеялся на свои видения, но… все же предпочел бы подстраховаться. Именно так и поступить, как мудрая супруга присоветовала, она вообще много чего советовала, и устно, и – вот сейчас – в письмах. Все муженька направляла, считая вполне искренне, что без нее Егор бы совсем пропал, сгинул.
Так Вожников и поступил уже в ближайшее воскресенье – отстоял вместе со всем местным истеблишментом обедню, получил благословение епископа, из собора Святой Девы Марии на улицу вышел… и ноги сами повели его к бане…
Была там одна такая рыженькая… ой!
«Нет, шалишь, дьявол!»
Оглянувшись, молодой человек перекрестился на шпиль собора и решительно повернул к рынку, где и остановился в задумчивости перед торговцем людьми, уважаемым синьором Винченцо Фразой из славного города Турина.
– Хотите верного помощника, слугу? – Купец – живой, черноглазый, подвижный – по воскресеньям вел торговые дела лично. – Могу порекомендовать вон того парня, всего за семьдесят флоринов!
– Семьдесят? – машинально переспросил Егор. – А его случайно зовут не Аристотель? Или, может быть, Пифагор? Платон?
Итальянец расхохотался:
– Хорошо, синьор! Только для вас – пятьдесят.
– Да мне, в общем-то, слуга и не нужен – я служанку ищу, – несколько смущенно признался князь. Он всегда почему-то смущался, когда покупал рабов.
– А-а-а! – обрадованно воскликнул работорговец. – Так бы сразу и сказали, мой господин! Вот, смотрите, очень хорошая девушка, белошвейка… Девяносто флоринов!
– Ого!
– Восемьдесят пять.
– Да мне не нужна белошвейка, я обычную, простую служанку хочу купить. Найдутся у вас такие, уважаемый герр?
Синьор Фраза приложил руки к груди:
– О, не сердитесь, друг мой! Уверяю вас, что-нибудь стоящее всегда подберем. Вот, к примеру… – Он обвел рукой невысокий помост с выставленными для продажи рабами. – Вы, господин, помоложе желаете?
– Да уж, не старую.
– Угу… Тогда эти! Эй, вы, – сюда.
К краю помоста подошли три совсем уж юные девочки лет по тринадцати, и Вожников разочарованно махнул рукой:
– Не, таких молодых мне не надо.
– Всего шестьдесят флоринов, учитывая доставку и налог с продаж, – вкрадчиво пояснил купец. – А если надумает брать сразу трех – отдам за сто пятьдесят!
– Нет!
Молодой человек чувствовал себя как-то противно, даже подумывал бросить эту затею да пойти, к черту, в баню – авось с сифилисом пронесет! Нехорошо, нехорошо стоять вот эдак, выбирать – все ж живые люди, не роботы…
– А это кто там у вас сидит, горюет? – Князь вдруг натолкнулся взглядом на сидевшую у помоста девчонку в рубище и – в отличие от всех остальных – в массивных железных цепях, уже натерших несчастной запястья до крови. Темно-рыжие космы, опущенное в обнятые руками коленки лицо.
– А-а-а, это Лерба, мы ее кошкой прозвали, – неприятно усмехнулся торговец. – Я ее с берберского корабля купил. Поначалу злющая была – ужас! Я уж думал – нипочем такую злюку не продам, да ведь ничего, и не таких обламывали. Всего-то малость постегали кнутом да отдали на ночь слугам, а потом снова постегали, вот…
Нагнувшись, купец приподнял одетую на девчонку жилетку, обнажив смуглую спину в белесых рубцах. Невольница не прореагировала на это никак – даже лица не подняла.
– Я честный человек, уважаемый, – оглянувшись на Вожникова, негромко произнес итальянец. – Это вам всякий скажет. Вот и сейчас – если вдруг надумаете брать, так смотрите – что! Впрочем, вы с ней легко справитесь, если у вас сыщется хорошая плеть… Честно сказать, у меня уже спрашивали про нее какие-то монахи… видать, решили исповедать несчастную, обещались завтра прийти.
Девчонка вздрогнула.
– Ну, ты сиднем-то не сиди, Лерба, лицо-то яви, не то живо у меня получишь, тварь!
Звякнув оковами, рабыня подняла лицо, сверкнув блестящими зелеными глазищами… тут же погасшими.
Остренький подбородок, тонкий изящный нос, лоб… для канона средневековой красоты низковат… Красивые зеленые глаза…
– Рот открой, тварь! Покажи господину покупателю зубы.
Белые ровные зубы…
– И сколько вы за нее хотите?
– Что вы, господин, – замахал руками купец. – Даром отдам… почти. Пятьдесят пять флоринов!
– За ту, которую еще нужно воспитывать?
– О, многим людям этот процесс нравится, господин. Вот и тем монахам я как-то подобную тварюшку продал… теперь они за новой пришли. Брат Дитмар, брат Фридрих и прочая братия из доминиканского монастыря.
– Ладно, беру… Сейчас пришлю слугу с деньгами, а вы пока упакуйте товар.
– Что сделать?
– От цепей-то освободите, ну. Надеюсь, она не сбежит по дороге?
– Не сбежит, – поджав губы, уверил почтеннейший синьор Фраза. – Ей тут бежать некуда – живо поймают да будут бить кнутом, а потом заклеймят, может, и ноздри вырвут. Зачем это ей? Эй, Лерба, – согласна со мной? Согласна, спрашиваю, тварь?!
Невольница поспешно кивнула, бросив на работорговца полный затаенной ненависти взгляд.
Егор давно уже подумывал о том, как искоренить позорную торговлю людьми, да пока так ничего конкретного и не придумал. Наказывать работорговцев – этого никто сейчас не понял бы и не принял. Да и эксплуатировали купленных невольников, честно сказать, не так чтоб уж очень, не в масштабах античности – брали в качестве домашней прислуги, и многие вскорости могли выкупиться на волю. Правда, своих хозяев старались не покидать без особой на то причины – изгои в средневековом обществе не нужны никому, одному – не члену клана, гильдии, цеха или иной корпорации – просто не выжить. Никак.
Оставшуюся часть дня – почти до вечера – князь провел в трехэтажном особняке своего компаньона, герра Ганса Фуггера, которого давно уже звал просто – Ганс. Ганс был вполне счастливо женат, имел четверых детей и целую кучу племянников и племянниц от умершей в лихорадке сестры. Племянников Ганс воспитывал точно так же, как и своих собственных детей, различий между ними не делал, одинаково сердито покрикивая на всех, кто попадался под руку.
– Эй, Якоб, забодай тебя комар! Ты куда ножницы задевал?
– Это не я, батюшка, это Тереза!
– Я вот тебе дам – Тереза… Тереза, иди сюда!
