Поздние последствия - Кнут Фалдбаккен

Анита Хегг вздохнула и подняла взгляд на полосу серо-голубого неба, видневшегося из окна тесной комнаты. Напротив нее сидел Лейв Вик и листал папку с документами, проявляя заметно меньше рвения, чем его коллега.

— Лежит небось на дне озера Мьёса, — произнес он. — Или где-нибудь там наверху на горной пустоши.

Анита не стала объяснять этому южанину, что «там наверху» называется «на холмах», а не «на пустоши». Ведь мысль была ясна: местность вокруг Лиллехаммера представляла собой главным образом горные пустоши, крутые поросшие кустарником холмы, порой труднопроходимые, где можно спрятать труп так, чтобы его никогда не нашли, во всяком случае, если преступник мало-мальски ориентировался на местности.

В дверь постучали. Эстер Фладму вернулась из своей инспекционной поездки и поинтересовалась, о чем с ней хочет побеседовать небольшая делегация из Хамара. Обе женщины-полицейские хорошо помнили друг друга по работе над делом Скарда, хотя они и не были близкими подругами. Анита отметила про себя, что Эстер, которая была на несколько лет старше, поправилась, обзавелась очками в золотой оправе, золотым кольцом на пальце и проседью в волосах.

— Так ты больше не работаешь с уголовными делами?

— Я сдалась пару лет тому назад. Стало трудно. Слишком много мерзости каждый день. Слишком много прекращенных дел. Слишком много заведомых негодяев на свободе, опасных, больных мерзавцев… — Эстер Фладму быстро потеряла облик уравновешенного следователя по вопросам экономики.

— Мы как раз пытаемся добраться до одного из них, Агнара И. Скарда. Ты его помнишь?

Эстер хорошо его помнила и с интересом выслушала рассказ Аниты об убийстве в Хамаре.

— Так вы думаете, что это мог быть он?

— Он — наш главный подозреваемый. Признайся, что он вполне подходит на эту роль.

— Даже очень. За исключением одной детали: Агнар И. Скард стал верующим.

— Верующим?

— Полная смена образа. Благочестивый христианин. Наши сотрудники продолжали следить за ним и после прекращения дела. Через полгода после исчезновения жены он совсем свихнулся. Попал в психушку. А потом переехал, и последнее, что я о нем слышала, — он стал проповедником.

— Это чистый блеф!

— Да, но мастерски проделанный.

— Точно так же, как номер со скорбящим супругом.

— Но мы же не знаем… — Эстер Фладму покачала головой. — В таких делах часто происходят вещи, которые кажутся абсолютно нелогичными. Они и есть нелогичные, и именно это делает дела о семейном насилии такими неприятными. Все лгут. Все что-то скрывают. Кажется, что у всех совесть нечиста. Ты можешь припомнить развод, который был бы простым и легким?

Анита покачала головой. Она подумала о своей подруге Биргит и конфликте, в который та попала. Вспомнила также и свой печальный опыт.

— Я схожу за кофе, — предложил Вик. Будучи молодым и неженатым, он вдруг почувствовал себя лишним в этой компании.

— Я называю это душевным насилием. — Эстер уселась на стул Вика и продолжила разговор таким тоном и с таким выражением лица, как будто они сидели в темном уголке злачного бара. — Насилие над тем, кто открывает тебе свою душу, кто от тебя зависит. Твоим ребенком. Супругом. Возлюбленным. В конце концов меня стало тошнить от всего этого. Я словно увязла в тине. Даже не знаю, что было хуже всего — ложь, обман и психологический террор или применение физической силы. Пару лет назад у нас появилось пренеприятнейшее дело. Социального работника обвинили в злоупотреблении своим положением. Консультант для клиентов, можешь себе представить? Даже женщин в кризисном центре он ухитрился использовать, предлагая им услуги, выходящие за рамки обычного, в обмен на секс.

— А что за услуги?

— Да разные вещи, помощь в получении медицинских справок, кратчайший путь для получения пособия, лекарства и даже обретение новой идентичности.

— И как он это делал?

— Он был тот еще жук. Очевидно, имел связи. Откуда мне знать?

— И его не посадили?

— Он попался на двух случаях подделки документов. Никакого насилия или домогательства. Получил условный срок. Как раз после этого я и перешла в экономический отдел.

— И вышла замуж?

— Вернее сказать, отказалась от борьбы. Мой муж — славный парень, работает в туристическом бизнесе. В нашем городе на это очень большой спрос. А кроме того, это значит, что он часто в отъезде.

— А дети?

— Нет. Никогда, — ответила Эстер. — А ты как?

— Спасибо, хорошо, — ответила Анита, слегка смущенная тем, что ее личная жизнь вдруг стала предметом разговора. — Живу с одним парнем, он тоже в полиции работает. У нас все хорошо. Детей нет, пока еще… — Она замолчала и почувствовала, как краснеет, хотя знала, что все это сущая правда. У них с Юнфинном все было хорошо. По-настоящему хорошо. Но ей показалось, что в данной ситуации неуместно разглагольствовать о личном счастье.

— Кофе? — Лейв Вик появился в дверях, держа на одной руке поднос с тремя чашками кофе, а другой открывая дверь.

Обе женщины взглянули на него и не ответили.

— Извините. Я только спросил.

10

Ему все-таки это удалось! Нарушить мой душевный покой! Чудесное равновесие между надеждой и унынием. То хрупкое здание, на сооружение которого у меня ушло пять лет, фундамент новой жизни. Зашаталась вера в будущее.

Как я старалась высвободиться из тьмы прошлого! Как цеплялась за надежду на то, что у меня есть будущее — спокойная уравновешенная жизнь и — смею ли я надеяться — «счастье»!

Надежда. Она постепенно росла и крепла после моей встречи с ней, этой новой женщиной, его сожительницей, от которой он уехал. Она произвела на меня такое сильное впечатление, что я снова могу мечтать.

Я узнала об убийстве из газеты. Несмотря на шок и душевное смятение, я почувствовала, что самое страшное — не тот жестокий факт, что она мертва. Самое страшное состояло в том, что я знала, что это должно произойти и даже каким образом. Я уже несколько недель ощущала постоянный страх, как будто невозможность ее положения стала кровоточащей раной моей нервной системы. Я чуяла опасность, ибо я знала его — его бешенство, жажду власти. Знала, что Агнар И. Скард никогда не простит женщину, обманувшую его и лгавшую ему, пытающуюся избавиться от его давления. И каким бы несчастным и униженным он ни стал после срывов и разочарований последних лет, он не мог измениться. Измениться по-настоящему, по сути. Уж слишком он был болен духом для этого. Я даже предвидела все ужасные детали: он не только лишил ее жизни, но и жестоко избил, изуродовал ее тело, как будто хотел стереть ее с лица земли! Женщина, восставшая против его болезненных претензий, не заслуживала существования на этой земле.

Именно так я себе это и представляла. Так оно и должно было произойти! А самая страшная и невыносимая мысль состояла в том, что я чувствовала себя вовлеченной в это дело, частью этой трагедии. Ведь это мне удалось сбежать от него тогда. Именно меня он так и не смог найти, привлечь к ответственности и излить на мне свою злость. Именно мне он сейчас мстил, когда преследовал, избивал и убивал других женщин. Мне было совершенно ясно: если бедняжка Карин Риис была его первой жертвой, то вряд ли она останется последней.

Я, которая так долго работала над собой, чтобы отбросить ненависть и мысли о мести, ощутила, что одержима одной только мыслью — он должен быть обезврежен, должен исчезнуть как постоянная угроза для женщин. Короче говоря, уничтожен.

И сделать это призвана именно я.

11

Посещение полицейского управления в Лиллехаммере имело по крайней мере один положительный результат: рождение одной идеи и появление еще одного имени в этой связи.

Анита Хегг попросила Вика сесть за руль, а сама взялась за телефон. Человека, с которым она хотела поговорить, на работе не было. Он позвонил утром и сказался больным. В социальном управлении Лиллехаммера свирепствовал грипп. Поскольку Анита сказала, что звонит из полиции, ей дали адрес и телефон. На звонок никто не ответил, так что она попросила Вика развернуться и ехать снова на юг, в поселок Муельв, находившийся на расстоянии получасовой езды по шоссе Е6.

По дороге Анита обдумывала свою идею. Может, это чистой воды вымысел? Натянутая гипотеза? Бегство от всех нерешенных и кажущихся неразрешимыми вопросов вокруг судьбы Лив Марит Скард? Во всяком случае, эта идея опрокидывала ее теорию насчет того, что случилось с этой несчастной женщиной. Раз уж идея возникла, отделаться от нее было невозможно. Что она собой представляет — тупик или прорыв?

Толчком для возникновения идеи послужила реплика Эстер Фладму об обвиненном в подлоге документов социальном работнике, который помогал женщинам в кризисном центре составлять заявления на социальные пособия, доставать рецепты на лекарства, а также оказывал содействие в обретении новой идентичности! Может быть, Лив Марит оказалась одной из этих женщин?