Куда боятся ступить ангелы - Эдвард Морган Форстер

Экипажи подали приблизительно в четверть девятого. Дождь по­ка шел небольшой, но вокруг было на редкость темно, и один из воз­ниц хотел выехать сразу, чтобы не спешить. Мисс Эббот сошла вниз и сказала, что готова и может ехать первая.

-    Да, прошу вас, - отозвался Филип, стоявший в вестибюле. - А то теперь, когда мы в разладе, нелепо спускаться с горы процессией. Итак, до свиданья. Все кончено, произошла еще одна перемена деко­раций в моем спектакле.

-    До свиданья, встреча с вами доставила мне большое удовольст­вие. В этом отношении декорации не переменятся. - Она сжала его руку.

-    Я слышу уныние в вашем голосе, - заметил со смехом Филип. - Не забывайте, что вы возвращаетесь победительницей.

-    Да, как будто, - ответила она еще более уныло и села в экипаж. Филип заключил, что она боится, как-то ее примут в Состоне. Мол­ва, несомненно, опередит ее. Как поведет себя миссис Герритон? Она может наделать массу неприятностей, если найдет нужным. Она может счесть нужным смолчать, но как быть с Генриеттой? Кто обуз­дает Генриеттин язычок? Мисс Эббот придется нелегко между дву­мя такими противниками. Ее репутация в смысле постоянства и вы­сокой нравственности погибнет навеки.

«Не повезло ей, - подумал он. - Она очень славная. Постараюсь ей помочь чем могу».

Дружба между ними возникла недавно, но он тоже надеялся, что тут не произойдет перемены. Он полагал, что знает ее теперь хоро­шо, а она успела повидать его в наихудшем свете. Что, если со временем... в конце концов... Филип покраснел, как мальчик, глядя вслед ее кебу.

Потом направился в столовую за Генриеттой. Генриетты там не оказалось. В спальне тоже. От нее остался лишь лиловый молитвенник, лежавший в раскрытом виде на постели. Филип машинально взял его и прочитал: «Благословен Господь, твердыня моя, научаю­щий руки мои битве и персты мои - брани». Филип сунул молитвен­ник в карман и погрузился в размышления на более плодотворные темы.

На Святой Деодате пробило половину девятого. Багаж уже стоял в вестибюле, но Генриетты не было и в помине.

-    Будьте уверены, - сказала хозяйка, - она пошла к синьору Карелле проститься с маленьким племянником.

Филип усомнился в этом. Они обошли весь дом, выкрикивая имя Генриетты, но не обнаружили ее. Филип забеспокоился. Он чувство­вал себя беспомощным без мисс Эббот. Ее милое серьезное лицо вселяло в него удивительную бодрость, даже когда выражало недо­вольство. В Монтериано без нее стало грустно, дождь усилился, из винных лавок неслись приглушенные обрывки мелодий Доницетти. Напротив виднелось подножие большой башни, обклеенное свежи­ми объявлениями о гастролях каких-то шарлатанов.

С улицы вошел человек и подал записку. Филип прочел: «Выез­жай немедленно. Захватишь меня за воротами. Заплати посыльно­му. Г. Г.».

-    Вам дала записку дама? - спросил Филип.

Человек пробурчал что-то неразборчивое.

-    Отвечайте же! - приказал Филип. - Кто вам ее дал? Где?

Снова никакого ответа, лишь мычание и пузырящаяся на губах слюна.

-    Будьте терпеливы, - сказал кучер, оборачиваясь со своего мес­та. - Это бедный слабоумный.

Хозяйка вышла из отеля на улицу и подтвердила:

-    Бедный слабоумный. Он не умеет говорить. Его все посылают с поручениями.

И тут Филип разглядел, что посыльный - безобразное лысое су­щество с гноящимися глазами и серым подергивающимся носом. В другой стране его держали бы взаперти, здесь же считали общест­венным достоянием и неотъемлемой деталью Природы.

-    Уф! - Англичанин содрогнулся. - Синьора хозяйка, попробуйте расспросить его. Записка написана моей сестрой. Что это значит? Где он видел сестру?

-    Бесполезно, - отозвалась хозяйка. - Он все понимает, но объяс­нить не может.

-    Ему бывают видения святых, - подхватил кучер.

-     Но что с сестрой? Куда она ушла? Каким образом встретила его?

-    Она пошла погулять, - заверила его хозяйка. Вечер был отвра­тительный, но хозяйка теперь разбиралась в англичанах. - Погулять, а может быть, проститься с маленьким племянником. Она предпочла вернуться другим путем, вот и послала вам записку с бедным слабо­умным и ждет вас за Сиенскими воротами. Многие мои постояльцы так поступают.

Филипу ничего другого не оставалось, как выполнять приказание сестры. Он пожал руку хозяйке, дал посыльному монетку и сел в кеб. Через десяток ярдов кеб остановился. За ним, издавая бессвяз­ные звуки, бежал слабоумный.

-    Поехали! - закричал Филип. - Я дал ему достаточно.

Безобразная рука пихнула ему в колени три сольдо. Помешатель­ство идиота отчасти заключалось в том, что он брал за услуги по справедливости. Теперь он сунул Филипу сдачу с его монетки.

-    Поехали! - заорал Филип и швырнул деньги на дорогу.

Эпизод напугал его, все вокруг приобрело оттенок нереальности.

Он с облегчением вздохнул, когда они выехали за ворота. На минуту они задержались на террасе. Ни малейших признаков Генриетты. Ку­чер окликнул таможенников. Никакой английской леди они не видели.

-    Что мне делать? - воскликнул Филип. - Сестра никогда не опаз­дывает. Мы пропустим поезд.

-     Давайте поедем медленно, - предложил кучер. - Вы будете звать ее.

Они начали спускаться по склону, Филип кричал:«Генриетта! Ген­риетта! Генриетта!» И вдруг увидел ее: она ждала под дождем на пер­вом же повороте.

-    Генриетта, почему ты не отвечала?

-     Я слышала, что вы подъезжаете. - Она скользнула в экипаж. Только тут он разглядел, что в руках у нее сверток.

-    Что там у тебя?

-    Тише!

-    Да что это такое?

-    Шшш, он спит.

Генриетта преуспела там, где мисс Эббот и Филип потерпели по­ражение: в руках у нее был младенец.

Она не дала Филипу говорить. Ребенок, повторила она, спит. Она раскрыла над собой и над мальчиком зонтик, чтобы уберечься от дождя. Ну что ж, Филип услышит все потом, а пока придется вооб­разить самому, как прошла невероятная встреча - встреча Южного полюса с Северным. Вообразить это было нетрудно: Джино спасо­вал перед убежденностью Генриетты. Вероятно, его в лицо назвали негодяем, и он уступил своего единственного сына, быть может, за деньги, быть может, просто так. «Бедный Джино, - заключил Филип. - В конечном счете он не сильнее меня». Но тут он вдруг подумал о мисс Эббот, чей экипаж спускался в темноте милях в двух перед ни­ми, и почувствовал, как несерьезно его самообвинение. Она тоже об­ладала убежденностью, он испытал это на себе и испытает позже, когда она узнает о неожиданном и мрачном завершении этого дня.

-     Какая ты скрытная, - упрекнул он сестру, - могла бы хоть те­перь что-нибудь рассказать. Что мы должны уплатить за него? Все, что у нас есть?

-     Тише! - ответила Генриетта, усердно качая сверток. Она выгля­дела как некое костлявое орудие рока - этакая Юдифь, Дебора или Иаиль. В прошлый раз он видел младенца на коленях у мисс Эббот, сияющего, голого; позади него на двадцать миль расстилался пей­заж, рядом стоял коленопреклоненный отец. Воспоминание это в со­четании с Генриеттой, темнотой, идиотом и бесшумным дождем все­лило в Филипа печаль и предчувствие горя.

Монтериано давно остался позади, лишь изредка вырисовывался мокрый ствол очередной оливы, на которую падал свет их фонаря. Они теперь ехали быстро, так как их возница не боялся быстрой ез­ды в темноте и опрометью мчался под уклон, делая крутые и опас­ные зигзаги.

-    Послушай, Генриетта, - сказал наконец Филип. - Мне как-то не по себе. Я хочу взглянуть на ребенка.

-    Шшш!

-     Ну разбужу его, эка важность. Я хочу на него посмотреть. Я то­же имею права на него, как и ты.

Генриетта сдалась. Но темнота была такая, что Филипу не уда­лось разглядеть личико ребенка.

-     Погоди, - прошептал он и, прежде чем сестра остановила его, чиркнул спичкой под прикрытием зонта. - Да он не спит! - восклик­нул он. Спичка погасла.

-    Значит, паинька, спокойный мальчик.

Филип нахмурился.

-    Знаешь, у него что-то не так с лицом.

-    Что не так?

-    Оно какое-то сморщенное.

-    Немудрено, тут такие тени, тебе показалось.

-    Ну-ка приподними его еще раз.

Она послушалась его. Филип зажег спичку, она быстро погасла, но он разобрал, что младенец плачет.

-    Глупости, - резко возразила Генриетта. - Мы бы услышали, ес­ли бы он плакал.

-    И все-таки он сильно плачет, мне и в тот раз показалось, а те­перь я убедился.

Генриетта коснулась личика. Оно было мокро от слез.

-     Должно быть, ночная сырость, - заметила она, - или попал дождь.

-    Слушай, а ты не сделала ему больно? Или, может, держала как- нибудь не так? Уж очень жутко: плачет - и ни звука. Надо было дать Перфетте донести его до отеля, а не связываться с посыльным. Чу­до, что он и записку-то принес.

-    Нет, он вполне понимает. - (Филип ощутил, как она вздрогну­ла.) - Он хотел нести ребенка.